Поглупевший от любви - Джеймс Элоиза - Страница 16

• Предыдущая
• 16/72
• Следующая

Ни в глазах, ни в словах не было ни тени язвительности. Она рассуждала вполне здраво и действительно считала, что ему необходимо жениться на богатой наследнице.

— Полагаю, вы правы, — кивнул он, осушив бокал. — Вы поразительно откровенны, леди Генриетта.

Его еще в жизни не именовали доступным!

— Это мой большой недостаток, — согласилась она без Малейшего раскаяния. — В провинции нет причин лицемерить и притворяться.

— Никогда не проводил в деревне много времени, — пояснил Дарби, — поэтому мне трудно не согласиться с вами. По-видимому, до вас дошли слухи, что я приехал только потому, чтобы подождать разрешения от бремени леди Роулингс и определить, действительно ли отец ребенка — мой дядя.

— А эти слухи правдивы?

Дарби повертел в руках бокал, наблюдая, как по стенкам ползут последние рубиновые капли.

— Боюсь, вы посчитаете мой ответ поистине шокирующим, леди Генриетта.

— Сомневаюсь, — безмятежно обронила она. — В самой маленькой деревне алчности ничуть не меньше, чем в большом городе.

Слабая улыбка затаилась в уголках его губ.

— Значит, теперь я не только доступен, но и жаден?

— Этого я не говорила. И не думала. Почему-то он сразу ей поверил.

— Да, я навестил тетку, чтобы выяснить, действительно ли она носит дитя моего дяди, — признал Дарби, отводя глаза. — Подлая мысль.

— Верно, — согласилась она.

— Я ошибался. Считал, что они терпеть не могли друг друга, но это не так.

Да, ничего не скажешь, у дяди была странная семейная жизнь, но брак был настоящим. Это точно:

Собеседница ничего не ответила, возможно, потрясенная до глубины своей маленькой сельской души.

— Брак вообще дело странное, — пробормотал Дарби. — Вы пьете шампанское.

— Пью.

Дарби сделал знак лакею.

— Хотите еще бокал?

— Нет, спасибо. Я редко пью больше одного. Мне нравятся пузырьки, но не последующий эффект.

Как человек, позволивший себе напиться до беспамятства (совершенно необычное для него явление) не менее четырех раз с тех пор, как на его голову свалились двое маленьких детей, Дарби прекрасно ее понял. Понял, но не согласился.

— Принесите еще мадеры, — велел он лакею. — И бокал шампанского для леди Генриетты. Еще один ничуть не повредит. Я сам выпью немного, чтобы набраться храбрости, после чего, возможно, приму ваш совет и отправлюсь на поиски мисс Эйкен.

Разумеется, ничего подобного он делать не собирался.

— Думаю, если вы снова подойдете к Люси, она будет рада поговорить с вами, — заверила Генриетта. — И она вовсе не видит в вас выгодный товар. Люси просто слишком молода. Но находит вашу симметрию весьма привлекательной.

Саймон резко вскинул голову и уловил смешливые искорки в ее глазах.

Лакей поставил перед ним бокал. Он сделал глоток, и вино жидким огнем прокатилось по языку. Что же, поскольку она весьма откровенна в своих речах, может, не оскорбится такой же откровенностью.

— А вы, леди Генриетта? Почему не спешите выставить себя на рынок? — поинтересовался он. — Я наблюдал, как вы беседуете со старыми и молодыми леди, но не заметил рядом с вами ни одного джентльмена.

— Это совсем не так! — запротестовала она. — Мы с лордом Дерджиссом вели долгую беседу о его живой изгороди и…

— Тот самый джентльмен, что стоит вон там? — Дарби кивнул в сторону величественного господина, затянутого в цветастый атласный жилет. — Тот, что в фиолетовом жилете?

— Нет, это Фредерик, сын лорда Дерджисса. У него ужасный вкус, особенно в выборе жилетов. Видите ли, он воображает себя духовным наследником лорда Байрона. Весь последний месяц пишет абсолютно омерзительные стихи, посвященные моей сестре Имоджин.

— А почему не вам? Вы куда более симметричны, чем Люси Эйкен, несмотря на ее миллионы.

Он наклонился чуть ближе и смотрел ей в глаза, пока она не отвела взгляд.

— Вы поразительно красивы. И волосы совершенно необычного цвета, и все же предпочитаете отсиживаться в сельском болоте, — бросил он, неожиданно для себя взяв ее руку, мгновенно утонувшую в его большой ладони. Он не понял, почему его сердце забилось сильнее: странная реакция на хорошенькое личико и бахрому черных ресниц.

Генриетта судорожно сглотнула, с таким трудом, что он заметил, как по ее горлу прокатился комок. Господи, какая прелестная шейка!

— Видите ли, я вовсе не симметрична, — выдавила она наконец, поспешно глотнув шампанского и старательно разглядывая пузырьки.

— О чем это вы?

— У меня не может быть детей, — призналась она, вскинув голову и смело глядя на Дарби. Он снова отметил, что ее темно-голубые глаза расположены на идеальном расстоянии друг от друга. Она была похожа на великолепную математическую теорему, поразительно простую на первый взгляд, но с невероятно сложным доказательством.

Погруженный в свои мысли он не сразу понял, что она сказала.

— Вы не можете… что?

— Иметь детей, — терпеливо повторила Генриетта, словно подобного рода беседы велись часто и с полузнакомыми людьми.

И какого черта, спрашивается, он должен был на это ответить? Ему еще не приходилось говорить со светскими дамами на столь деликатные темы!

Теперь в ее глазах светилось нечто вроде горькой насмешки.

— Прошу простить, если перепугала вас своей прямолинейностью, мистер Дарби, — извинилась Генриетта, отнимая руку. — Боюсь, всем уже известно, что вам придется жениться на богатой наследнице, чтобы содержать ваших прелестных сестер. Дело обстоит так, что я тоже богатая наследница. Но вследствие некоторых обстоятельств слишком низко котируюсь на брачном рынке.

Дарби искренне не понимал, о чем она толкует. Генриетта допила шампанское и с легким стуком поставила бокал на стол.

— Не хочу, чтобы у вас создалось ложное впечатление, будто я вступила в игру и решила приобрести вас сама.

С этими словами она удалилась, и только несколько минут спустя он нашел в себе силы рассмеяться.

Генриетта поднялась в свою спальню, но и там не находила себе места: совершенно необычное для нее состояние. Обычно она перекидывала косу через плечо и, помолившись, мирно засыпала. Правда, были ночи, когда бедро слишком ныло. И редкие ночи, когда мысли о жизни без мужа и детей так терзали ее, что она рыдала в подушку.

Но у нее было много друзей, и все ее любили, так что по большей части жизнь казалась совсем не такой уж пропащей. За эти годы Генриетта незаметно взяла на себя много обязанностей мачехи, к их обоюдному удовольствию: навещала больных, устраивала семьи новых арендаторов, встречалась с викарием, когда того требовали обстоятельства. И планировала различные празднества, которые скрашивали сельское существование.

И если не считать моментов, когда очередной глупец позволял себе слишком наглые высказывания только потому, что она, Генриетта, говорила с ним куда откровеннее, чем это было принято, она была довольно счастлива. И не слишком огорчалась тем, что не была дебютанткой и не имела лондонского сезона. Да и какой смысл лить слезы по этому поводу!

Но сегодня она никак не могла успокоиться. Бродила по комнате, то поднимая книгу стихов, то снова кладя на место.

Она видела гравюры с изображением греческих статуй в «Ледиз джорнал», а он походил на бога, только в профиль. Анфас он казался слишком умным и образованным для простого греческого бога. Кроме того, скулы и глаза были чисто английскими.

Какой позор, что ей пришлось рассказать ему о своем бедре, хотя, будь он хоть немного внимательнее, наверняка уловил бы чей-то намек. Она заметила оценивающий блеск его глаз, когда предложила ему найти няню, так что он, вероятно, уже знал о ее богатстве. Как удобно для него: наследница и мать для его сестер, и все довольны. Она была права, обескуражив его. Не стоит давать пищу для сплетен.

Он и без того уделял ей много внимания.

Она невольно улыбнулась, с восторгом вспомнив, как он направился прямо к ее столу. А потом вернулся еще раз, только вместе с Люси Эйкен. Как он принес ей тарелку с куропаткой. И как держал ее за руку.

• Предыдущая
• 16/72
• Следующая