Поглупевший от любви - Джеймс Элоиза - Страница 25

• Предыдущая
• 25/72
• Следующая

— Что ты здесь делаешь? — рявкнула она, садясь. Он откинул капюшон ее ротонды, пытаясь привести в чувство, и теперь она снова натянула его на голову. По ее мнению, белый мех отвлечет его внимание от того факта, что ее лицо было круглым, как персик. Может, стоит слезть с его коленей, прежде чем он поймет, какой тяжелой она стала.

— Приехал, чтобы повидать тебя, разумеется. О Боже, Эсме, я так тосковал по тебе. — Он сжал ее щеки холодными руками и припал к губам. Нежно, словно она действительно ему небезразлична.

Эсме моргнула.

— Я же сказала, что больше не желаю видеть тебя. Никогда, — пробормотала она не слишком убедительно.

— Тебе и не придется меня видеть. Если будешь оставаться в доме, я постараюсь, чтобы мы не встретились. Знаю, ты ненавидишь меня из-за смерти Майлза. Я и не ожидаю, что твои чувства изменятся. — Улыбка сожаления коснулась угла его рта. — Беда в том, что я бьюсь в тисках такого же не поддающегося времени чувства.

Она уставилась на него.

— Я думала, ты уехал в Италию.

— Так и было.

— Но почему?..

— Я должен был увидеть тебя.

— Ну… увидел? — раздраженно бросила она, едва сдержав порыв поплотнее завернуться в ротонду.

Уж она постарается не показываться ему на глаза! По крайней мере пока не родит и не вернется к обычному состоянию!

— Итак, почему бы тебе снова не вернуться в Италию и больше не думать об этом?

— Я не желаю ехать в Италию, пока ты живешь здесь.

— То, чего желаешь ты, ничто по сравнению с тем фактом, что, если тебя обнаружат в этой части страны, моя репутация будет погублена.

— Никто ничего не узнает, — покачал он головой. Заявление прозвучало со спокойной уверенностью, неизменно присущей Себастьяну. Он, казалось, точно знал, каким образом организован мир: по большей части в пользу Себастьяна, маркиза Боннингтона.

— Не вижу причин твоего пребывания здесь, — нахмурилась она. — Долго ли ты сможешь притворяться садовником? И что ты знаешь о садоводстве?

— Очень мало. Но я учусь и уже кое-что знаю благодаря неоценимой монографии Генри Эндрюса, посвященной розам, — жизнерадостно сообщил он. Вот только глаза оставались печальными.

— Повторяю, никак не пойму, почему ты здесь, — упрямо пробурчала она. — И я не собираюсь выходить за тебя замуж.

Он смотрел на нее так пристально, что щеки загорелись.

— Я люблю тебя Эсме. Люблю с того момента, как впервые встретил.

— Ты безумен! Себастьян покачал головой:

— К несчастью, я из тех, кто ничего не делает наполовину.

— Но ты не можешь любить меня. Ты помолвлен… то есть был помолвлен с моей подругой. Мы просто разделили один несчастный…

Она прикусила губу, не зная, как объяснить тот вечер, который они провели в гостиной леди Траубридж.

— Я люблю тебя, — повторил он все так же спокойно, — тебя, Эсме, не Джину. Я никогда не испытывал ничего подобного к Джине, как бы хороша она ни была. И она это знала. Она прекрасная женщина и нравится мне, но я люблю тебя.

Он наклонился так близко, что она ощутила щекой его дыхание.

— И я хочу тебя, Эсме, никакую другую женщину. Тебя. Живя в Италии, я понял, что должен был украсть тебя у мужа. Но слишком ценил свою гордость и свое положение. Теперь я понял, что и гордость, и положение — пустые, ничего не стоящие вещи.

Эсме решила, что, должно быть, сознание вины свело его с ума. Поэтому он считает, будто влюблен в нее. Он потерял разум, когда умер Майлз.

Эсме сконфуженно откашлялась:

— Милорд, прежде мы должны кое-что обсудить.

— Раньше ты называла меня Себастьяном.

— Это осталось в прошлом! — отрезала она.

Слегка подвинувшись, она нащупала ногами землю и встала. Он вроде бы неохотно отпустил ее, хотя наверняка был рад избавиться от такой огромной тяжести.

Но он тут же вскочил и воззрился на нее с таким видом, что у нее слезы навернулись на глаза. Даже в одежде садовника Себастьян обладал элегантными манерами истинного джентльмена.

Эсме уселась на садовый стул напротив и уставилась в точку над его плечом.

— Доктор уверяет, что Майлз мог умереть в любую минуту, — без предисловий выпалила она. — Понимаю, ты винишь себя в его смерти. Я бы написала тебе, но не знала твоего адреса.

— Спасибо, что сказала.

Прозвучало ли в его голосе облегчение? Возможно, он уже знал о слабом сердце Майлза от кого-то еще.

— Я была не права, виня тебя в смерти мужа, — холодно добавила она, словно извинялась за допущенную невежливость. Но в голове эхом отдавались горькие слова, брошенные Себастьяну во время последней встречи: «Думаешь, я выйду за тебя? Человека, убившего моего мужа? Да я не стала бы твоей женой, даже если бы ты не был скучным… неопытным… неуклюжим девственником!»

— Мне не стоило обвинять тебя в убийстве мужа, — повторила она. — Майлз мог умереть в любую минуту. Даже в последнюю неделю у него было два слабых приступа.

Себастьян продолжал молчать. Наконец, она осмелилась взглянуть в его лицо, но так и не смогла понять, о чем он думает. Он смотрел на свои руки.

Но тут он внезапно вскинул голову, взглянул на нее, и по спине прошел озноб.

— Я бы убил его, — тихо признался он. — Убил в мгновение ока, если бы это помогло стать твоим мужем.

Слова тяжелой волной повисли между ними в ледяном воздухе.

Эсме от удивления приоткрыла рот.

— Но ты был обручен с Джиной, — выдавила она.

— Я убил бы его за то, что он столько лет на твоих глазах изменял тебе с леди Чайлд.

— Но мы не… он не…

— Думаешь, никто замечал? Я знаю, Эсме, тебе было не все равно, — тихо, но свирепо продолжал он. — Я видел, как тебя коробило, когда он на людях целовал леди Чайлд в щеку. Видел, как ты избегала его. Видел боль в твоих глазах, когда он брал ее под руку.

— Могу уверить, у нас было взаимное соглашение, — запинаясь, пояснила Эсме. — Если на то пошло, оскорбленной стороной был именно он. Это я оставила его, а не наоборот.

Но похоже, он даже ее не слышал.

— Сидя рядом со своей любовницей, Роулингс часто приглашал тебя присоединиться к ним, словно у тебя вообще не было чувств.

Эсме вдруг вспомнила кое-что и поникла головой.

— Было больно только потому, что у леди Чайлд были дети, а у меня нет. Я была просто глупой, ревнивой… — пробормотала она.

— Мне все равно. Я мог бы убить его за то, что так безжалостно ранил тебя. За то, что недостаточно ценил тебя.

Последовала минутная пауза, после чего Эсме улыбнулась слабой, кривоватой улыбкой:

— Я рада, что ты его не убил.

— Я тоже, — кивнул Себастьян. — Но не могу притворяться, что моя совесть безупречно чиста.

— Дарби… Дарби сказал, что Майлз знал, сколько ему осталось. Не больше двух месяцев, — всхлипнула Эсме. — А от меня он скрыл. Скрыл, что ему осталось так недолго…

— Не надо, любимая, не надо…

Он снова рядом, она снова в его объятиях, припала к груди и плакала так, словно сердце вот-вот разорвется.

Эсме попыталась нащупать карман и вытащить платок, но он уже сунул в ее руку большой квадрат полотна с гербом, который никак не мог принадлежать садовнику.

— Не обращай внимания, — жалко выдохнула она. — В последнее время я ничего не могу с собой поделать.

Он не ответил.

Эсме вытерла глаза, всхлипнула в последний раз и подняла голову.

Лицо Себастьяна было каким-то странным. И, как она поняла секундой позже, его рука лежала на ее животе.

— Иисусе, — прошептал он.

Эсме попыталась придумать остроумный ответ, но так и не смогла.

— Ты беременна!!

Едва выйдя из дома, Генриетта пожалела о том, что позволила Дарби ее сопровождать. Как она могла забыть, что правит беговой двухколесной коляской? Никто, даже Имоджин, терпеть не мог ездить вместе с ней в этой коляске.

— Мне очень жаль, — вздохнула она, — но сегодня я взяла не тот экипаж.

Глаза Дарби расширились от удивления при виде приплясывающей пары серых, запряженных в роскошную маленькую беговую коляску с высокими колесами и узким сиденьем, на котором едва могли поместиться два человека. Сзади имелись небольшие запятки для грума, но трудно было представить, что подобным средством передвижения способна править женщина.

• Предыдущая
• 25/72
• Следующая