Поглупевший от любви - Джеймс Элоиза - Страница 54

• Предыдущая
• 54/72
• Следующая

На ней, естественно был дорожный костюм, сшитый без всякого почтения к женскому телу. Он был из толстой ткани, и швы в некоторых местах были неровными. Дарби, желая кое в чем удостовериться, провел рукой по переду костюма, но совершенно ничего не ощутил. Да, он нащупал кое-какие неровности, вероятно, обозначавшие грудь Генриетты, но будь он проклят, если смог определить ее форму. Видение этих холмиков в его ладонях преследовало его в снах.

Пальцы Дарби обвели грубую шерсть лифа. Под этой шерстью скрывались груди цвета тончайшего кремового кружева. Только куда мягче. А на вершинке цвел сосок, темно-розовый, как поздние розы.

Джози всхрапнула во сне, и Дарби застыл. Не слишком это по-джентльменски: ласкать грудь жены в присутствии детей, пусть и спящих. Решая, что делать, он оставил ладонь на теплом изгибе правой руки Генриетты, вернее, на смятой ткани, вероятно, закрывавшей грудь, тут же забыл обо всем и снова стал гладить груди Генриетты, пытаясь определить их форму. Все равно что на ощупь определить очертания фрукта в темноте.

Но руки то и дело натыкались на толстую ткань. Кроме того, он сумел пересчитать все кости в ее корсете, а это означало, что белье на его жене такое же тяжелое и стесняющее, как, вероятно, было когда-то у его бабушки. Он лениво провел по каждой кости, выступающей сквозь слои смятой шерсти. Неудивительно, что Генриетта держится так прямо. У нее просто нет выхода.

Генриетта со своей стороны слишком наслаждалась, чтобы открыть глаза. Было странно утешительным проснуться и обнаружить, что длинные пальцы Дарби танцуют на ее грудях, то и дело оглаживая их.

Она слегка вздрогнула, но не пошевелилась, боясь, что выдаст себя. Даже сквозь слои шерсти, корсетной ткани и полотна ее тело ощущало прикосновения его ладоней.

Похоже, он стал ощупывать ее корсет.

Веки Генриетты затрепетали и почти приподнялись. Ее так и подмывало спросить, что он делает. Но голова приятно кружилась, и при мысли о том, что его пальцы скользят по лифу дорожного костюма, сердце бешено заколотилось. Отзвуки этого биения спускались все ниже и ниже, к развилке между бедер. Он будто проводил рукой по поверхности воды, тогда как она находилась чуть ниже этой поверхности. Груди покалывало, точно они молили о его прикосновении.

Тихо ахнув, Генриетта приоткрыла глаза. Пальцы Дарби мгновенно замерли, словно он собирался всего лишь поддержать спящую жену и случайно коснулся ее груди.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. И вдруг Генриетта увидела в самой глубине его глаз смешливые искорки. Он знал, что она не спит! Каким-то образом догадался! Она никогда не умела хранить секреты!

— Наслаждаешься украдкой, дорогая? — прошептал он, подув на спадавшие на ее лоб завитки.

Она могла отрицать… заявить, что спала… повести себя как леди. Поэтому немедленно выпрямилась, пытаясь придумать, что делать.

— Тебе удобно? — осведомился он, и низкий, почти сонный голос едва не побудил ее вновь прижаться к его плечу.

Он будто понял, о чем она думает.

— Почему бы тебе не прислониться ко мне снова, Генриетта?

Она никогда ни к чему не прислонялась, никогда не сутулилась, никогда не давала себе воли.

«Держите спину прямо, и ваше увечье будет менее заметно», — посоветовал один из докторов. И Генриетта никогда этого не забывала.

Но тут ее словно ветром взметнуло с сиденья.

— Дети! — ахнула она.

— Обе спят, — заверил Дарби, притягивая Генриетту к себе. Она потеряла равновесие и свалилась ему на колени. Его дыхание ласкало ее шею.

— Боже, что случилось с моей прической? — пожаловалась она и, перегнувшись, чтобы подхватить тяжелое покрывало волос, услышала странный сдавленный звук, явно исходивший от Дарби.

— Что-то не так?

Дарби не знал, что ответить. Те жестокие боги, которые изобрели корсеты, забыли прикрыть упругую попку Генриетты жесткой тканью на китовом усе. Она примостилась прямо на его мужское достоинство, соблазнительно круглая, мягкая и нежная. Сама Генриетта, возможно, понятия не имела, что там болтается у него между ног. Но очевидно, что-то заметила, потому что продолжала вертеться, пытаясь найти местечко поудобнее.

Он сжал ее талию и усадил рядом с собой на сиденье. Его жена оглядывалась, вероятно, гадая, куда девалась сетка для волос. Но тут же, сообразив, что пропало кое-что еще, всплеснула руками:

— Где Аннабел?

— Здесь, — успокоил Дарби, гордо поднимая крышку корзинки для пикников. — Прекрасная переноска для детей!

— Ты положил Аннабел в корзинку для пикников? А… а потом закрыл крышкой?

— Она не могла задохнуться, — заверил Дарби. — Корзинка сплетена из тростника, и в отверстия проникает много воздуха.

Генриетта уставилась на него с раскрытым ртом. Дарби почему-то был уверен, что будь рядом блюдо с ростбифом, оно сейчас летело бы в его голову. Поэтому он сделал первый ход.

Этот поцелуй джентльменским не назовешь. Скорее предупреждением, предшественником, предтечей вечера. В отличие от нее Дарби прекрасно знал, почему его колени оказались таким неудобным местом. По какой-то неизвестной причине его убого одетая жена возбуждала в нем такую похоть, какой он не ведал с тех пор, как безумно влюбился в третью горничную.

Безумный, терзающий его голод, такой же примитивный, как гнев или скорбь.

Его язык ворвался в ее рот, как казаки в покоренную деревню, — вторжение сначала, вопросы потом. Этот поцелуй говорил о наготе, о грудях без корсета и коленях без брюк.

И его жена, его вечно скованная жена, прекрасно поняла значение этого поцелуя. Она уперлась руками в его плечи и пробормотала нечто неразборчивое. Должно быть, увещевала.

Но он ощущал ее вкус… и ощущал разгорающуюся страсть, хотя она упорно толкала его в плечи. Тогда он просто схватил ее и вновь втащил к себе на колени. Язык огня опалил его чресла, когда ее попка опять опустилась ему на ноги. Он снова завладел ее ртом, одновременно прижимая к себе все сильнее. И неожиданно она коснулась его языка своим, может, застенчиво, но уж точно по своей воле. Безумное вожделение, скрутившее Дарби, стало для него откровением.

Саймон Дарби гордился тем, что никогда не терял самообладания. Никогда. Еще в ранней юности у него сложилось мнение, что обнаженные эмоции непривлекательны и неблагоразумны. Он часто наблюдал, как мачеха с каким-то неудержимым восторгом закатывала скандалы, а отец, все еще увлеченный красавицей женой, не думал жаловаться. Позже Дарби стал свидетелем, как отец поддался игорной лихорадке и делал все более высокие ставки даже на заведомо проигрышную карту. Сам Дарби рано приучился владеть собой, не давая воли чувствам.

Но сейчас в самой глубине души Дарби сознавал, что жена способна заставить его забыть о принципах, которыми он руководствовался столько лет. Его трясло… буквально трясло. Он впервые дрожал, держа женщину в объятиях. Это было унизительно.

Нужно поговорить с ней, объяснить, что он не…

— Что ты делаешь с Генриеттой? — заинтересованно осведомился тонкий голосок с другой стороны экипажа.

Генриетта хрипло застонала и отстранилась от него так быстро, что едва не свалилась на пол. Дарби выпрямился и строго взглянул на сестру. Интересно, когда она успела проснуться?

Джози сидела на противоположном сиденье, сосала большой палец и вопросительно рассматривала их.

— Я с ней здороваюсь, — пояснил он. Джози прищурилась.

— А со мной ты так никогда не здороваешься, — попеняла она.

— Ты не моя жена.

Губы Джози мгновенно сжались в тонкую мятежную линию. Дарби приготовился к взрыву воплей с упоминанием сиротства и рано ушедшей мамы, но Генриетта оборвала не успевший начаться визг.

— Помни, что я сказала тебе, дорогая, — предупредила она, кивком показав на абажур.

К его невероятному удивлению, Джози моргнула и успокоилась. Очевидно, с абажуром была связана некая свирепая угроза.

— Мистер Дарби не хотел быть резким, — продолжала Генриетта, сворачивая в узел огромную копну волос, хотя непонятно было, как она надеялась удержать ее на голове без сетки, к тому времени благополучно покоившейся в кармане Дарби.

• Предыдущая
• 54/72
• Следующая