Связь без брака (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович - Страница 2

— Жди здесь! — женщина показала мне на стул, когда мы прошли по гулкому длинному коридору и подошли к двери, обитой коричневым дерматином, на которой висела синяя табличка с золотыми буквами. Она вошла внутрь, а я поднялся на ноги со стула и прочитал надпись:

«Директор школы-интерната № 3 п. Квиток

Свиридова И.В.»

Словно холодный душ обрушился на меня от этой невзрачной таблички, поскольку именно с неё всегда начинал свой рассказ о детстве мой незадачливый убийца. Она так сильно врезалась ему в память, поскольку именно здесь его жизнь разделилась на две половины: до этой таблички — беззаботное, путь и голодное детство с друзьями и после — проживание в интернате вдали от мамы и родственников, откуда собственно и начался его путь грабителя и убийцы.

Я ещё раз протёр маленькими кулаками глаза, но табличка никуда не делась, а это значило, что я попал после своей смерти там, в тело четырнадцатилетнего Ивана Николаевича Добряшова, в тот день когда двадцать пятого августа 1964 года собственная мать привезла и отдала его в школу-интернат, поскольку её новый ухажёр, полковник из ближайшей к посёлку воинской части не захотел иметь чужих детей в своей семье и поставил её перед выбором. Свадьба или сын. Женщина, чей первый муж скончался, заснув пьяным на колхозном поле и попал под комбайн, и кроме перспектив, найти себе в небольшом посёлке ещё одного такого же мужчину, колебалась недолго. Роман Аркадьевич был уроженцем Москвы, холост, красив и только чудо, что он остановил свой взгляд на ней, а не на сотне женщин вокруг, которые увивались рядом, только чтобы он их заметил и увёз отсюда, после окончания своего срока назначения в местной воинской части.

Мои воспоминания, которые весьма красочно и неоднократно описывал мне Иван Николаевич, прервались стуком двери, и его мама вышла из кабинета, подойдя ко мне.

— Зайди в кабинет, директор хочет с тобой поговорить.

— Ты меня бросаешь? — я поднял взгляд, чтобы хорошо запомнить её лицо. Сам Иван рассказывал, что он тогда был в какой-то прострации и мало что понимал, осознание произошедшего наступило только вечером этого же дня.

Женщина отвела взгляд, и поджала губы.

— Иван, я сказала, зайди в кабинет! — повторила она.

Я, понимая, что даже если сейчас упаду и буду биться в истерике, то только ухудшу своё нынешнее положение, поэтому поднял ранец, и не оглядываясь вошёл в кабинет.

— Доброе утро, — поздоровался я с женщиной, необъятных размеров, имевшей сиреневые волосы, стянутые на голове в тугой пучок волос. Большие очки из дешёвого оранжевого пластика, только что чудом висели у неё на носу.

— Сразу начну с главного, — она посмотрела на меня словно на вошь, и цедила слова по капле, словно воду из графина, — если будешь слушаться воспитателей, то твоя жизнь будет хорошей, если нет, она весьма усложнится. Ясно?

— Да.

— Да, Инесса Владимировна.

— Да, Инесса Владимировна, — послушно повторил я за ней.

— Отлично, — её взгляд если и стал теплее, то не больше, чем на один градус, — сейчас я выделю тебе сопровождающего, он покажет твою комнату и кровать. Выучи все правила нашей школы наизусть, в понедельник тебя о них спросят. Понятно?

— Да, Инесса Владимировна.

Она хмыкнула, затем вышла за дверь и через пять минут вернулась, в сопровождении крупного парня, с короткой причёской и такими огромными кулаками, что мне стало по-настоящему страшно. Об этой опознавательной черте мне рассказывал Иван, сказав, что этот Илья Подгубный — так звали подростка, был первый кто его серьёзно избил в жизни. До этого школьные драки или выяснения отношений между дворами были просто лёгким массажем по сравнению с тем, что произошло этим вечером, когда его привезли в интернат и продолжались целую неделю после. У местных — это называлось пропиской новичков, чтобы они сразу понимали, куда попали и кто здесь главный и никого не волновало ребёнок какой семьи, попал в интернат. Если ты попал сюда, ты должен был подчиняться местным правилам и негласным законам.

— Илья, будь добр, проводи Ивана, думаю поселим его в четвёртой комнате, там было свободное место.

— Слушаюсь Инесса Владимировна, — подобострастно ответил тот, а женщина лишь отмахнулась рукой, показывая, что мы можем проваливать.

Поднимались по лестницам на третий этаж молча, мы молча и также зашли в комнату на которой висела медная, начищенная до сверкающего блеска цифра «4», и отовсюду на меня смотрели дети или подростки различных возрастов. Насколько видел я, здесь были как семилетки, так и моего возраста, причём в одном крыле жили только мальчики, а во втором, отгороженном от первого и лестницы железной решёткой, виднелись девичьи лица.

Открыв дверь и пройдя внутрь, сопровождающий обратился к лежащему на кровати подростку.

— Пузо принимай новое мясо.

— Губа, ну чё б…ть, к нам то, — возмутился тот, — только свободно дышать стали, посели его к Сиплому.

— Корова сказала сюда, значить сюда, — тот не повёл и ухом, — введи его в курс дела.

— Хорошо, — тот покорно кивнул.

Выходивший подросток жадно посмотрел на мой ранец, но всё же вышел.

Лежавший на кровати, едва закрылась дверь, тут же сорвался с места, и походя, врезал мне под дых, забрав ранец, когда я сложился, хватая воздух ртом.

Подросток судорожно выбрасывал мои вещи, которые были там аккуратно сложены и не найдя ничего интересно для себя, разочарованно вздохнул.

— Б…ть, ещё один нищеброд.

Кинув ранец на пол, он вернулся на сильно скрипнувшую панцирную кровать, и щёлкнул пальцами. С соседней кровати тут же бросился к нему подросток лет десяти и подбежав, опустился перед ним на колени.

— Резче Заяц, резче надо выполнять команды, — пожурил позвавший и дал ему лёгкий щелбан.

— Пузо, — поканючил тот, — ну я же отдал тебе свой обед, прости меня.

— Давай займись нищебродом, тогда прощу, — смиловался тот, — да и за ужином хлеб мне с маслом отдашь ещё.

— Конечно, — тот согласно кивнул и получив ещё один барский щелбан, встал на ноги и подошёл ко мне.

— Чё разлёгся, собери вещи и займи вон ту койку у двери, — в его голосе, когда он обращался ко мне, моментально появились властные нотки, — быстрее давай!

Пытаясь восстановить дыхание, я стал судорожно собирать выброшенные из ранца вещи и с трудом закрыв кожаную крышку, прошёл к указанному месту. Там стояла просто кровать, даже без матраса или постельных принадлежностей.

— Выходные поспишь так, в понедельник выйдет на работу комендант, выдаст всё, — словно несущественные вещи, оповестил меня стоявший рядом, и продолжил, — читать умеешь?

Я лишь молча кивнул.

— О, отлично, дело упрощается, — тут же обрадовался он, и метнувшись к своей кровати, вернулся с тонкой книжицей, явно кустарного производства.

— Возьми пока мою, в понедельник тоже выдадут, — вручил он мне её и вернулся к своей кровати, подхватив книгу о «Трёх Мушкетёрах», и вернувшись к чтению.

Третий подросток, сидевший на окне не обратил на моё существование никакого внимания, посмотрев на меня лишь раз, когда я зашёл в комнату с Губой.

Поставив ранец на тумбочку, рядом со своей кроватью, я открыл книжицу и понял, что читать её мне не обязательно, поскольку знал я её и так наизусть, благодаря рассказам своего собутыльника, который даже пятьдесят лет спустя, зачитывал мне её по памяти.

«Да, точно, он неоднократно хвастался, что у него всегда была отличная память и реакция, — вспомнил я, пробежавшись взглядом по параграфам, выделенных красным шрифтом и убеждаясь в этом сам, весь текст, словно под копирку тут же впечатался в память». Всё было просто и понятно: ты здесь никто и звать тебя никак, не будешь слушаться или плохо учиться, будешь наказан.

Отложив книгу на сетку кровати, я схватился за голову.

— «И что же делать? — в голове билась всего одна мысль, — когда я сидел и бахвалился на кухне, подначивая пьяного собутыльника, о том, что всё бы сделал по-другому, я как-то не представлял себе, что могу оказаться в его шкуре, а это коренным образом меняло дело, стоило только посмотреть на свои тонкие руки и ноги, а также вспомнить кулаки парня, приведшего меня сюда».