Супруг для леди - Джеймс Элоиза - Страница 54

• Предыдущая
• 54/71
• Следующая

Бедра его вздымались вверх, требуя, чтобы она вобрала его в себя еще глубже… руки как влитые расположились на ее грудях, покуда она не упала вперед, уткнувшись лицом в его шею.

Удары его становились все сильнее и сильнее, сознание его окутывала темная пелена, но в голове его, не переставая, пульсировали слова, покуда он не выдохнул их сквозь палящий жар в груди:

– Я не обязан жениться на тебе только потому, что мы спали вместе. Или из-за того скандала в Лондоне.

Она застыла над ним, широко распахнув глаза.

– Я обязан жениться на тебе, потому что ты моя. – Он пожирал ее глазами, страстно желая ее даже сейчас, когда он овладевал ею, и страсти этой не суждено было угаснуть. – Ты моя. Моя.

Теперь по ее щекам струились слезы, но она была с ним: тело ее содрогалось в унисон с каждым его выпадом, стремясь ему навстречу.

– Боже всемогущий, Аннабел! – наконец воскликнул Эван, стиснув зубы от желания увлечь ее за собой в пучину экстаза. – Я люблю тебя, неужели ты этого не понимаешь?

Но, в конце концов, он потерпел поражение в битве с желанием. Воздух взрывной волной вырвался из его легких, и все потемнело у него перед глазами, и единственное, что он ощущал, – это содрогание ее тела, льнущего к его телу. И смутно, смутно, сквозь взрыв наслаждения в своих членах, он почувствовал благодарность за то, как она, всхлипнув, вымолвила его имя и стиснула его в объятиях.

– Это переходит всякие границы, – заявила Имоджин, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно четче и повелительнее.

Она находилась наедине с Мейном в гостинице «Леса и рога». Они ехали целый День, едва успев освежиться и переодеться перед поздним ужином. Сразу после этого Гризелда отвела Джоузи в постель, оставив Имоджин с Мейном в обществе друг друга.

Однако сия довольно поразительная близость, казалось, ускользнула от внимания Мейна. Последний час он сидел перед камином, с головой погрузившись в чтение увлекательной книги о поводьях и уздечках, которую он обнаружил в углу.

– Что переходит всякие границы? – спросил он, даже не поднимая глаз.

– Ваше безразличие ко мне.

Она наконец завладела его вниманием – Мейн поднял глаза.

Имоджин намеревалась быть обольстительной, как только он перестанет читать свою скучную книгу. Она намеревалась танцующей походкой пересечь комнату, примоститься на краешке подлокотника его кресла и, подольстившись к нему, вынудить его позволить себе в отношении нее некоторые вольности, или пофлиртовать с ней, или сделать что-нибудь такое, отчего она почувствовала бы себя прекрасной, желанной леди.

Вместо этого она с ужасом услышала свой надтреснутый голос, который сказал:

– Должно быть, вы меня презираете. Мейн отложил книгу в сторону.

– Вы напрашиваетесь на поцелуй?

Слова сорвались с ее губ, прежде чем она успела остановить их:

– Как вы можете воротить от меня нос, когда последние десять лет вы отвечали согласием на каждое полученное приглашение?

Она сидела против него: волосы ее блестели в свете от камина, розового оттенка платье с низким вырезом гармонировало с ее нежной розоватой кожей.

– Я не хочу ложиться с вами в постель.

Он увидел, как ее плечи слегка напряглись, и ощутил приступ вины.

– Почему?

– Считайте, дело в моем возрасте.

– Вам не так уж много лет. Разве вы не находите… – Она замялась, и Мейн увидел, как она сглотнула. – Разве вы не находите меня красивой?

Имоджин была права: он всегда отличался широтой вкусов, а она была красива и доступна одновременно.

– Все дело в моей неспособности вызвать в себе какие-либо чувства, а отнюдь не в вас.

Она застыла.

– Вы страдаете половым бессилием?

Секунду Мейн поиграл с этой мыслью. Позволить ей пустить слух о том, что его мужское отличие превратилось в сморщенный стручок… но нет. Вместо этого он встал, подошел к ней и с сокрушительной силой впился в ее губы. Они были сочными, пухлыми и имели привкус слез и гнева. Тело никогда не подводило его, даже после двух бутылок бренди; не подвело оно его и сейчас. Он отстранился от нее, взял ее руку и нарочно прижал ее к переду своих брюк.

– Вот! – сказал он унылым голосом. – Я страдаю половым бессилием?

Губы ее изогнулись в едва заметной торжествующей улыбочке.

– Нет.

– Но я не просто функционирующий механизм. Я склонен полагать, что в постели ваш муж был таким же неумелым наездником, как и на ипподроме.

Имоджин пискнула, но он продолжил:

– Стало быть, теперь вы хотите использовать меня, словно кусок позолоченного имбирного пряника на ярмарке, чтобы поразвлечься и прогнать из памяти воспоминания?

Вся та усталость, которую он ощущал при одной только мысли о том, чтобы ублажать в постели очередную женщину, доводить ее до состояния, когда у нее увлажняются глаза и она принимается ворковать и заверять его, что никогда прежде не испытывала ничего подобного, – вся эта усталость отразилась в его голосе.

– Вам глубоко на меня наплевать, Имоджин. И, говоря по правде, какой бы горькой она ни была, мне тоже глубоко на вас наплевать. Вот так обстоят наши дела.

Она взирала на него, распахнув глаза и прижав кулачок ко рту.

– Людям вроде нас не следует ложиться вместе в постель. В этом нет совершенно никакого смысла. Разве вы этого не понимаете? Бога ради, вы же выходили замуж по любви!

– Но вы сказали… сказали, что Дрейвен…

– Уверен, что в постели он был полным ничтожеством, – прорычал Мейн. – Но вы любили его, так ведь? Стало быть, даже если он не доводил вас до потери чувств, у него было что-то, чего никогда не было у меня.

Она шепотом спросила: – Что?

– Вы любили его. Он был счастливчиком, этот оболтус. – Мейн промолвил медленно, растягивая слова: – Мейтленд умер, будучи любим. – После чего он круто повернулся, собираясь выйти из комнаты. – И он тоже вас любил. Так оставьте все как есть! – Голос его эхом отразился от старых стен. – Этот болван любил вас. Он сбежал с вами. Бога ради, умирая, он сказал, что любит вас! Какое вы имеете право пренебрегать его чувствами?

В глазах Имоджин стояли слезы, а Мейн был не в настроении смотреть, как кто-то рыдает. Но он ждал.

– Никакого, – ответила она, и голос ее дрогнул. – У меня нет совершенно никакого права.

Он было двинулся к двери, но когда она опустилась на колени, он подошел и поднял ее на ноги.

Но только потому, что поблизости не было никого, кто бы это сделал.

Аннабел сидела на кровати, уставившись в стену из грубо обтесанных досок, но взор ее туманили горячие слезы унижения. Она должна была бы скакать от радости. Эван сказал, что любит ее. Из груди ее вырвался всхлип.

Правда была ужасающе, беспощадно очевидна. Она провела все свое девичество, ломая голову над тем, как заставить мужчину желать ее. Она не упускала из виду ни единой детали, ко-тдрая могла оказаться полезной: она знала о поцелуях, разжигавших огонь в мужских чреслах; о взглядах, суливших тайное удовольствие; о плавном покачивании бедер, от которого у мужчин начинали трястись руки.

Она была виртуозом по части пробуждения желания.

Нет, уместнее было употребить более грубое слово – похоти.

Ирония заключалась в том, что она получила именно такого мужа, которого надеялась заарканить благодаря своим упорным тренировкам: мужа-богача, ослепленного своей похотью к ней. Человека, который был бы добр и щедр, никогда не упрекнул бы ее за то, что у нее нет приданого, и купил бы ей все платья, какие она пожелает. Рыдания жгли ей горло.

Жизнь ее походила на одну из тех сказок, что прикидываются славными, а заканчиваются неприятной моралью. Самый богатый мужчина в Шотландии был настолько охвачен похотью, что сгоряча поклялся ей в верности и даже в любви.

Жаль, что она не была настолько глупа, чтобы закрыть глаза на разницу между похотью и любовью.

Боль была такой, словно в груди у нее зияла открытая рана. Аннабел сидела на кровати, содрогаясь от рыданий и утирая слезы промокшей ночной сорочкой. Не в ее духе было давать волю слезам. И все же слезы почему-то снова брызнули у нее из глаз, несмотря на все попытки остановить их.

• Предыдущая
• 54/71
• Следующая