Укрощение герцога - Джеймс Элоиза - Страница 13

• Предыдущая
• 13/69
• Следующая

Возможно, сегодняшний вечер был исключением. Гризелда явно была так же очарована его братом, как и Имоджин. Когда он видел, как изящно и любезно Гейб поворачивался то к Имоджин, то к Гризелде, как порой он склонялся к Имоджин, чтобы лучше слышать ее язвительные замечания, Рейф чувствовал себя лишним. Даже забытым. Он никогда прежде этого не ощущал.

– Значит, театр почти восстановлен? – говорила Гризелда.

– Грим-уборные будут готовы к завтрашнему утру, – вступил в разговор Рейф, с радостью обнаружив, что голос его звучит почти отчетливо. – Но плотник сказал мне нынче утром, будто он опасается, что пол в зеленой комнате провалится, если там станет топтаться группа слишком увесистых актеров. Поэтому он хочет его заменить, а это означает отсрочку.

– Как досадно. – Гризелда снова повернулась к Гейбу, будто Рейф ничего и не сказал.

Рейф был не настолько не в себе, чтобы не заметить ее кокетливого тона и того, как дуэнья Джози хлопала ресницами, глядя на Гейба. Но в этом не было ничего дурного.

Гризелда была прелестным воплощением женственности, к тому же обладательницей хорошего состояния и имения, оставленных ей покойным мужем. Она была вполне способна вырастить маленькую Мэри.

Она женщина с добрым сердцем, думал Рейф. Ведь она решилась сопровождать в Шотландию Джози и Имоджин главным образом потому, что Имоджин вбила себе в голову мысль о спасении Аннабел от нежеланного замужества. Путешествие в Шотландию само по себе ничего не значило, если бы не бунт ее желудка даже во время получасовой поездки в карете. И все же она согласилась сопровождать Имоджин в этом головоломном предприятии без всяких жалоб.

Гризелда была бы для Гейба много лучшей супругой, чем Имоджин, которая тоже обнаруживала явную склонность к его брату. Конечно, Имоджин не станет утруждать себя взмахами ресниц. Она из тех женщин, кто действует прямо и напористо. Но Имоджин по-настоящему опасна. А сейчас она смотрит на Гейба так, будто в его взоре сосредоточился свет и солнца, и луны.

«Я и прежде замечал у нее такой взгляд, – думал Рейф, вертя в пальцах стакан. – Бедный Дрейвен Мейтленд…» Когда он в последний раз видел его живым, тот сидел за столом как раз там, где сейчас Гейб. А теперь Имоджин смотрит на Гейба точно таким же выразительным взглядом. Ее темные глаза сверкают и полны жгучего интереса, и Рейф почти видел, как тает этот бедняга под ее взглядом.

Он с раздражением подал сигнал слуге, чтобы ему налили еще виски. Гризелда пыталась со всей деликатностью выяснить, почему Рейф и Гейб вознамерились восстановить домашний театр в Холбрук-Корте.

– Ты помнишь, как моя мать обожала свой театр? – сказал Рейф.

– Конечно, я знала об интересе герцогини к сцене. – Гризелда повернулась к нему. – И все же не понимаю, почему страсть твоей матери к театру, который она сама построила, привела к его восстановлению.

Рейфу казалось, что присутствующие почти забыли о нем, несмотря на то что во главе стола сидел именно он. Но Имоджин помнила. Время от времени она бросала на него неодобрительные взгляды, и это его нервировало, несмотря на обильные возлияния.

– Мы без конца находим забавные вещицы в той комнате театра, где свалена всякая театральная рухлядь, – сказал он, не обращая внимания на то, что в его баритоне появился какой-то скрежещущий звук. – Например, восемь маленьких лодочек. И по меньшей мере три канделябра. А также громовую бочку.

– Что такое громовая бочка? – спросила Имоджин.

– Несколько старых пушечных ядер в пустом бочонке из-под вина. Звук получается очень громким. Я уже испытал его.

– Может быть, ты собираешься поставить «Кориолана»? – спросила Имоджин. – Подумай только, насколько впечатляющим будет гром, раздавшийся с небес.

– Это пьеса Шекспира? – спросил Рейф, чувствуя, что его речь стала несколько неразборчивой. – Что бы мы ни поставили, в пьесе должна быть ведущая роль для женщины.

– А какое это имеет значение? – спросила Гризелда. – Конечно, теперь театральные представления приемлемы всюду. Достаточно вспомнить милую герцогиню Мальборо с ее интересом к театру или вдовую леди Таунсенд с ее страстью к частной сцене. Но для Имоджин, например, это совершенно неприемлемо – появиться на сцене в главной роли, если только представление не предназначено исключительно для членов семьи.

К несчастью, попытка покачать головой вызвала у Рейфа головокружение. Он понял по насмешливому взгляду Имоджин, что она догадалась о его состоянии.

– Мы соберем отовсюду от ста до ста пятидесяти гостей.

Правая бровь Имоджин взлетела вверх.

– Так много? До сих пор, Рейф, ты всеми силами скрывал свою страсть принимать столь многочисленное общество.

– Да, а почему бы и нет? – спросил Рейф, лихо приканчивая виски, хотя отлично понимал, что уже перебрал и это грозит ему ужасным похмельем наутро. Откровенно говоря, его желудок уже подавал сигнал бедствия. Ему следовало поставить точку.

Гризелда болтала что-то о постановке Мольера, организованной маркграфиней Анспах.

– Теперь, когда война окончена, можно было бы поставить и французскую пьесу, – говорила она. – И никакая цензура не помешает такой постановке в частном театре. Конечно, французские пьесы требуют и песен на французском языке, а это было бы крайне нежелательно.

– Почему? – спросила Имоджин. – Чем плохи французские песни?

– Когда песня исполняется по-французски, – пояснила Гризелда, – люди, как правило, не понимают ее. Поэтому они или найдут это неуместным из-за непонятного языка, и это вызовет у них недоумение, или сочтут проявлением юмора и начнут смеяться.

– Так или иначе, им будет весело, – возразила Имоджин. – Возможно, вам следует подумать о пьесе на французском, мистер Спенсер.

– Ни в коем случае, – запротестовала Гризелда. – Выглядеть смущенными или шокированными вульгарно, а смеяться над песнями, которые каждый мог бы счесть гадкими, скучно. По правде говоря, я нахожу французскую драму утомительной.

– Это потому, что там чересчур много внимания уделяется адюльтеру и слишком мало романтическому ухаживанию? – вставил словечко Рейф.

Гризелда вовсе не походила на вдову, в течение десяти лет наслаждающуюся свободой и ни разу не опозорившую себя скандалом. Уязвить ее было невозможно.

– Ухаживание всегда намного интереснее свадьбы, – заметила она. – Первое – комедия, а второе частенько заканчивается трагедией.

Ее смех ударил Рейфу в голову и отразился от нее, будто его мозг был пустым складским помещением. Смех Гризелды походил на гром в театральной бочке.

Он собрался с силами, поймав на себе проницательный и острый взгляд Имоджин. Она склонилась к нему.

– Если тебя стошнит от излишних возлияний, – сказала она, – я буду признательна, если ты избавишь нас от этого зрелища. Боюсь, что наше путешествие в Шотландию и обратно еще сильнее расстроило деликатный желудок Гризелды.

Рейф зарычал на нее:

– Этого не случится!

Правда, речь его не блистала красноречием, но это было все, на что его сейчас хватало. Черт возьми, если он и правда не чувствовал, что его придется тащить из-за стола с помощью лакеев! Как неприятно. Старый разваливающийся на части герцог, безвременно полумертвый.

Имоджин кивнула:

– Я бы тоже сочла этот спектакль неприемлемым.

– Я не говорил ничего подобного! – огрызнулся он.

– Я не сочувствую тебе, – сказала она. – Ты заслуживаешь унижения, которое тебе предстоит.

Резкость ее высказывания сыграла свою роль, в голове у Рейфа просветлело.

– Ты сварливая женщина. Знаешь это? Я-то думал, что ты изменилась и начинаешь жизнь с чистого листа.

– О, это так.

Наступила недолгая пауза. Имоджин играла со своей вилкой.

– Но я бы хотела, чтобы и с тобой случилось то же самое.

Рейф осушил стакан ячменного отвара, поданный ему догадливым дворецким Бринкли.

– А я бы хотел, чтобы ты объявила о перемирии между нами.

– Нет, – взмахнула она рукой. – Все наши встречи, как всегда, тривиальны.

• Предыдущая
• 13/69
• Следующая