Укрощение герцога - Джеймс Элоиза - Страница 16

• Предыдущая
• 16/69
• Следующая

Рейф захлопнул открытый рот. Действие виски настолько ослабело, что он был способен воспринимать беседу.

– Черт меня возьми, – сказал он.

– Боюсь, что эти деньги не могут…

Рейф отмахнулся:

– Наш отец, при всем том, что делал секрет из своей настоящей семьи, никогда бы ничего не сделал в ущерб имению. Мы могли бы оплатить три таких колледжа и не испытать никаких затруднений.

– Это несколько утешает.

Рейф осознал наконец, в чем состояла правда.

– Холбрук не мог бы купить тебе места, если бы ты не был в колледже лучшим, – сказал он с грубоватой прямотой.

Гейб кивнул.

Рейф искал новую тему для разговора.

– Как отнеслась Гризелла к байке о смерти твоей жены? – спросил он.

– Она приняла все за чистую монету, – ответил Гейб. – Я сказал, что мою жену звали Мэри и она умерла родами. Терпеть не могу лгать.

– Но это было важно, – сказал Рейф. – Какую бы сумму я ни дал Мэри в качестве приданого, чтобы сделать ее вполне приемлемой партией, это не помогло бы, если бы всплыла правда. А так за ней будет стоять имя Холбруков. И это, – добавил он с усмешкой, – потрясающе.

– Нет, – возразил его брат без улыбки, – если герцог угаснет от болезни печени к тому времени, когда Мэри войдет в возраст. – Рейф сглотнул. – У тебя нет намерения жениться, – продолжал Гейб. – Кто же будет твоим наследником?

Рейф попытался припомнить.

– А наследник должен быть?

– Конечно!

– Мой кузен Родерик. Дважды изгнанный и немного педант, но из него выйдет приличный герцог.

– Возможно, он достойнейший из мужчин, – сказал Гейб, вертя в руке серебряный фруктовый нож. – Но он не рискнет именем Холбруков ради брака незаконнорожденной племянницы. Иными словами, моей Мэри.

От радости, что обрел брата, Рейф забыл, что семья приносит не одни только удовольствия. Но, даже будучи пьяным, он никогда не отрицал правды, если она представала перед ним.

– Я брошу пить, – заявил он мрачно.

– Буду тебе весьма признателен. – Гейб смотрел на него, а это было все равно что посмотреться в зеркало. – И не из-за Мэри и ее будущего, а из-за меня.

На мгновение Рейф почувствовал, что из его глаз брызнут слезы.

Он поднялся из-за стола так быстро, как только смог ухватиться за его край, чтобы не опрокинуться навзничь.

– Ты ведь еще не представил меня племяннице. Не сделать ли это?

– Леди Мейтленд тоже выразила желание с ней познакомиться.

– В таком случае пойдем и соберем леди, – сказал Рейф. Он уже мог стоять на ногах так твердо, что едва ощущал дрожь в коленях. И все-таки сделал мысленную зарубку в памяти – не брать ребенка на руки. Уж самым последним делом было бы уронить племянницу на пол.

Гейбриел Спенсер привык принимать решения быстро и наверняка. В тот момент, когда он узрел арамейские письмена, он тотчас же понял, что хочет их прочесть. А в ту минуту, когда увидел свою дочь Мэри, понял, что сдвинул бы горы (или женился на Лоретте), только чтобы быть поближе к ней. Она принадлежала ему от макушки и лба своего маленького возбужденного личика до кончиков очаровательных пальчиков на ногах.

– Какой прелестный ребенок! – восхитилась Имоджин. Сейчас Мэри улыбалась, но, когда они вошли в детскую, малышка встала в кроватке, держась за перильца, и заплакала, чтобы привлечь их внимание.

Тот факт, что ее няня мирно сидела у камина и не обращала на нее внимания, был отмечен ее отцом. Гейб собирался побеседовать с этой няней завтра утром, но сейчас он просто схватил дочь на руки. Она тотчас же заулыбалась ему и показала все свои прелестные ямочки.

Он в последние несколько месяцев отчаянно тосковал по ней. В конце концов он забрал ее у кормилицы в Кембридже и привез в дом Рейфа. Он прижал ее к себе как можно нежнее. Пока он никак не откликался на просьбы Гризелды и Имоджин позволить подержать ее на руках.

– Никогда не видела таких очаровательных кудряшек, – сказала Гризелда. – У вашей жены были рыжие локоны?

Гейб помедлил мгновение, потому что у Лоретты волосы были золотистые. Если повезет, никто не заметит сходства между ними.

– Мэри – просто живой портрет своей матери.

На самом деле это было не так. Лоретта была довольно хорошенькой, но Мэри ему казалась просто красавицей. У нее было сердцевидное личико и копна мягких кудряшек цвета свежих роз. А ее крошечный ротик походил на розовый бутон.

– Ваша жена видела ее до того, как умерла? – спросила Имоджин, поднимая на него глаза.

Гейб замер, не зная, что ответить. Он и Рейф не разработали подробностей смерти воображаемой жены, а только согласились, что необходимо послать к Лоретте стряпчего, который должен был потребовать от нее соблюдения полной тайны относительно ее материнства, хотя Лоретта и не обнаруживала ни малейшего интереса к роли матери.

К счастью, Рейф вмешался в их разговор.

– Ты помнишь, когда я покупал для тебя все эти вещицы? – спросил он Имоджин, указывая на горы игрушек на полках детской.

– Кто мог бы такое забыть? – Имоджин повернулась к Гейбу: – Ваш брат считал, что, став опекуном четверых маленьких детей, он должен купить им всем игрушки в четырех экземплярах.

– Да, и было четыре няньки, – сказал Рейф, по-совиному округляя глаза.

После того как Гейб прожил несколько месяцев в тесной близости к Рейфу, он мог сосчитать все поглощаемое им виски до последнего стакана. И в эту минуту мог сказать с уверенностью, что тот навеселе. Он мог только надеяться, что брат не забудет своего обещания перестать пить к завтрашнему утру. Но скорее всего тот не помнил в подробностях, как прошел вечер.

Гейб неохотно позволил Имоджин подержать девочку. Мэри улыбнулась ей с такой же радостью, как и ему. Гейб не мог бы объяснить, почему это его так разъярило. Ему хотелось, чтобы Мэри улыбалась только ему. Она могла бы нахмуриться при виде двух незнакомок, вместо того чтобы приветствовать их и всех остальных одинаково.

Теперь она уже смеялась и тянула Имоджин за волосы, выбившиеся из прически. А Имоджин одарила его улыбкой через голову Мэри, в которой ясно читалось бы, будь это на арамейском: он для нее – самый прекрасный подарок ко дню рождения. Вероятно, она совсем забыла о его незаконнорожденности.

Похоже, Имоджин понравилась Мэри. Но и Рейф тоже.

Гейбу самому казалось странным, что он, полжизни считавший себя единственным ребенком в семье, так легко вошел в роль брата.

Но это случилось. Его самого удивляло то, как его беспокоило состояние его великодушного брата-выпивохи. Рейф был так же широк и щедр в грехах, как и во всем остальном, и не скупился на чувства.

Теперь Имоджин смеялась, а Мэри хлопала ее маленькой ручонкой по щеке. И Гейб заметил, что Рейф перестал перекладывать литые металлические игрушки и через плечо смотрел на Имоджин. Она была красива, но обладала острым как бритва язычком. Но о вкусах не спорят, и Рейф явно был неравнодушен к своей бывшей подопечной.

– Мистер Спенсер, – сказала Имоджин, поворачиваясь к нему, – каждому видно, что Мэри с рождения не видела ничего, кроме нежности и внимания. Вы очень много делаете для своей осиротевшей малышки.

– Все, что в моих силах, – смущенно ответил он.

– Надеюсь, вы не разгневаетесь, если я спрошу снова. Ее мать смогла увидеть Мэри до своей смерти?

– Конечно, она ее видела, – сказал Гейб, чувствуя, что опускается в бездонную трясину лжи.

– Это прекрасно, – сказала Имоджин, целуя Мэри в лобик. – В будущем, когда Мэри войдет в возраст, вы ей должны об этом рассказать. Мой отец поступил глупо: он сказал Джози, что наша мать не дожила до момента, когда смогла бы подержать ее на руках, и это причинило Джози ненужные страдания.

Гейб, бессмысленно моргая, смотрел на Мэри на руках у Имоджин, стараясь представить, какой сложный узор изо лжи ему придется соткать о якобы почившей жене, чтобы когда-нибудь поведать дочери. Он не смог этого представить.

• Предыдущая
• 16/69
• Следующая