Мент. Ликвидация (СИ) - Дашко Дмитрий - Страница 1

В тот день мы с другом возвращались с учёбы. Запрыгнули в коптящий, как паровоз, жёлтый «Икарус» и прошли к «гармошке» — она почему-то считалась самым козырным местом.

Мне семнадцать, впереди вся жизнь. Настроение беззаботное. Хотелось веселиться и дурачиться. У моего приятеля тоже.

Тогда мы даже подумать не могли, что спустя почти три десятка лет ему придётся подрабатывать таксистом, чтобы прокормить семью, и что в один далеко не прекрасный день два отморозка откажутся заплатить за поездку, а один из них, ублюдок по прозвищу Аллигатор, всадит в него нож.

Друг умрёт на операционном столе.

Потом я найду Аллигатора и пристрелю. Только в самый последний момент подведёт «моторчик», отправив меня почему-то не в загробный мир, а в Советскую Россию 1922-го года.

Но до этих событий ещё очень и очень долго…

Девушка стояла спиной к поручню у резиновой «гармошки» автобуса и читала. Почему-то она сразу привлекла к себе наше внимание. Наверное, естественной красотой и какой-то скромностью, которая от неё исходило.

— Девушка, давайте познакомимся, — начал первым друг.

Как обычно, он во всём опережал меня. Даже на тот свет ушёл первым.

Девушка отвлеклась от книжки, посмотрела на нас как на дураков и отрицательно замотала головой.

— Ну, давайте, я угадаю ваше имя! — не сдавался друг.

Она улыбнулась.

— Попробуйте.

— Оля?

— Нет.

Не знаю, что на меня вдруг нашло, но в тот миг я понял, что она — моя, и мы предназначены друг другу судьбой.

— Я знаю, как вас зовут. Вы Настя, — твёрдо объявил я.

Девушка растерялась.

— Да… А разве мы знакомы?

— Нет, — улыбнулся я. — Поэтому давайте знакомиться. Георгий, можно просто — Жора.

В тот день я, а не мой друг, провожал Настю до подъезда её дома. На следующий день я пригласил её в кино, потом в кафе, через месяц мы разругались в пух и прах, а через полгода поженились.

Дальше… дальше родилась Даша, и какое-то время я вдруг стал самым счастливым человеком на свете.

А потом Настя ушла. Насовсем, думал я, когда бросал комок земли на крышку её гроба.

И вдруг я снова нашёл её! Не веря своим глазам, своему счастью, я прошептал девушке в больничном халате, которая сидела возле моей койки.

— Настя! Любимая!

Девушка лукаво улыбнулась.

— Георгий Олегович, вы, наверное, что-то путаете. Да, меня действительно зовут Настя, Настя Лаубе. Я — дочь Константина Генриховича. Но мы с вами никогда не встречались, и уж точно полюбить меня вы никак не могли.

Я задумался. Да, старый сыщик говорил, что его дочка собирается приехать в Рудановск, посмотреть, что тут да как… Если понравится, останется. Но боже мой, как она похожа на мою Настю! Может, предки моей жены имели какое-то отношение к семье Лаубе?

— Простите, — вздохнул я. — Наверное, ещё не отошёл. Долго я валялся в отключке… в смысле, без сознания?

— Почти неделю. Врачи долго боролись за вашу жизнь. Вы чудом остались в живых. Считайте, что вам очень повезло, — ответила девушка.

— Неделю! — я присвистнул.

— Ранение тяжёлое, пуля прошла рядом с сердцем.

— Вы говорите как заправский медик.

— А я и есть медик. Если быть точнее — фельдшер. Но вообще мечтаю стать врачом-хирургом. Если всё сладится, на будущий год уеду поступать в Петроград.

— Врач — благородная профессия. Вы спасаете людей.

— Вы тоже в какой-то степени врач, только спасаете людей не от болезней, а от тех, кого больше нельзя назвать человеком, — убеждённо произнесла она. — Знаете, Георгий Олегович…

— Жора, — поправил её я. — Зовите меня так, пожалуйста.

— Раз вы настаиваете… Жора, буду именно так вас звать.

— Извините, что перебил.

— Ничего страшного. Мой папа рассказывал о вас много хорошего. Вы очень помогли ему, когда взяли на работу. Он ведь едва не зачах от безделья.

— А вы чем собираетесь заниматься в Рудановске?

— Всё просто: устроилась на работу в больницу, готовлюсь к поступлению. Вот, воспользовалась служебным положением и по просьбе отца навестила вас… Папа жутко переживает, а сегодня у меня для него хорошие новости: вы наконец-то пришли в себя. Так что ждите сегодня-завтра гостей. Папа так точно придёт — ещё вчера собирался, да я его предупредила, что пока смысла нет.

— Смысла действительно никакого. Если только на моё бесчувственное тело любоваться, так в этом красоты мало.

Тут в палату заглянула медсестра.

— Настя, тебя дежурный врач зовёт.

— Мне пора, — сказала дочь Константина Генриховича. — Поправляйтесь, Жора.

— Обязательно, — пообещал я.

Перед тем, как уйти, Настя задержалась.

— Скажите, Жора, а эта девушка… ну, моя тёзка… Если вы её так любите, почему она не навещает вас?

— Потому, что её больше нет, — сказал правду я.

— Простите, — вздрогнула Настя.

— Всё нормально, не берите в голову. Вы же не знали.

Девушка кивнула и убежала.

Помню, на прежней работе обычно шутили: попадёшь в больничку — выспишься. Госпиталей мне довелось пройти немало, и ни в одном так и не удалось как следует отоспаться. Постоянно что-то мешает или будит.

Так и в этот раз: сначала полночи провалялся, погрузившись в глубокие думы, а спозаранку уже забегали-засуетились медсестрички и санитарки, так что о сне пришлось позабыть.

В палате кроме меня лежали ещё двое, все тяжелораненые, время от времени кто-то начинал стонать, да и я, наверное, давал «прикурить» медперсоналу, пока валялся без чувств.

Что касается одолевавших мыслей, все они сводились к простому, как лом в разрезе, выводу: я по-прежнему пребываю в Советской России 1922-го года. Хоть какая-то стабильность в моём положении.

Если и впрямь пойду на поправку, впереди ещё куча недоделанных вещей: банды Алмаза и Конокрада ещё на свободе, да и другой сволоты — надоест выводить.

Врач при дневном обходе осмотрел меня и обнадёжил, что я на пути к выздоровлению. Рана затягивается хорошо, да и последствий оказалось не так много, как сначала думали эскулапы.

Вечером ко мне заглянули первые посетители: Леонов и Лаубе. Стоило только посмотреть на них, как стало ясно: мужики, что называется, «спелись». Оба сыщика, старый и молодой, стали друзьями — не разлей вода.

— Ну, что происходит за стенами больнички? — сразу же поинтересовался я.

— Вот же повезло с начальством, — усмехнулся Леонов. — Ещё дырку в груди толком не заштопали, а уже про дела спрашивает. Нормально всё, покуда справляемся. Сразу скажу: сводки таскать вам в палату не буду: меня за это дочка Константина Генриховича пристрелит. Сразу сказала, чтобы мы вас рабочими вопросами не беспокоили.

— Настя — умница. Она знает, как много вы для меня сделали, потому и очень переживает за вас, — подтвердил Лаубе.

— Насте, конечно, огромное спасибо за заботу, но я уж сам как-то решу, чем занимать голову, — сказал я. — Я понял, что в общем, справляетесь. Давайте тогда о частном. Филатов стрелял в меня, я в него. Что с ним?

— Похоронили, — вздохнул Леонов. — Больно метко стреляете из шпалера, товарищ Быстров.

— То есть признания в убийстве Токмакова из него теперь не вынешь…

— А зачем? Показаний Каурова вполне достаточно. Ему брехать смысла нет. Так что это убийство раскрыто, виновник понёс заслуженное наказание, — сказал Пантелей.

— Тоже верно. С Кравченко что?

— Чекисты его крутят и вертят. Нам само собой ничего не говорят, только Жаров вроде как намекнул, что кончики от Кравченко куда-то наверх потянулись, вплоть до Москвы.

— Ну, а сам Архип?

— Да в порядке Архип. Грозился заскочить при оказии — его ведь теперь в губернии вместо Кравченко ставят. Пока принимает дела и должность. Смушко, начальник губрозыска, каждый день звонит, о вашем самочувствии спрашивает.

— Друг мой, Аркаша Зимин, телеграмму прямо с вокзала отбил. Выехал к нам, скоро будет, — порадовал меня Лаубе.