Бастард Ивана Грозного (СИ) - Шелест Михаил Васильевич - Страница 28

— Оставь ты его, государь, — не выдержал Санька, хотя и давал себе зарок не вмешиваться в царёвы дела.

Царь не возмутился, но удивился.

— Почему?

— Ты заговор вскрыл. Татя, что честных людей оговорил, накажи за покушение на государственные устои. А с остальных Романовых возьми поручные записи, что, де, коли смута случится, то всё их семейство под топор. Хотят править, пусть правят. Другие бояре не хуже и не лучше. Но это если ты решишься взять в жёны их племянницу Анастасию. Коли нет, другую семью привечай.

Иван обернулся и снова внимательно посмотрел на Ракшая, но ничего ему не сказал. Он подошёл к двери и крикнул:

— Адашев!

Дверь приоткрылась.

— Тут я, государь.

— Пошли в тронный!

Адашев вошёл и, не глядя на Ракшая, прошёл к печной колонке и открыл малозаметную дверь.

— Пошли! — Приказал Иван Саньке.

Тронный зал по размеру был больше трапезной и обшит шелками и бархатом. Царь привычно бухнулся на подушки деревянного трона. Другим сесть не предложил.

— Пиши указ… — сказал он Адашеву.

Алексей Фёдорович встал за кафедру.

— Этого… — Он ткнул пальцем в Ракшая, — окрестить сегодня же. Это не пиши… Я посмотрел в святцах имена. И выписал себе.

Он вынул и рукава бумажку и зачитал:

— Александр, Алексей, Арсений, Василий, Владимир, Гавриил, Григорий, Емельян, Иван, Николай… Кем назовёшься?

Санька мысленно усмехнулся. Грамотно царь его обрабатывает. Головы поднять не даёт.

— Неожиданно как-то… Не готов я веру менять.

— Какая у тебя вера?! Сам говоришь, веришь в единого бога. И не спорь с царём! — Повысил он голос. — Александр, Алексей, Арсений, Василий, Владимир, Гавриил, Григорий, Емельян, Иван, Николай… Кем назовёшься?

Санька, если честно, был не против окреститься, только не знал, можно ли второй раз, так как в той жизни уже был крещён.

— Александр, — сказал он. — Пусть будет Александр.

— Будешь, — поправил царь.

— Буду, — согласился Санька, — Александр Мокшевич Ракшай.

— Эк загнул, — не выдержал и хмыкнул Адашев. — По отечеству чтоб звали, заслужить надоть. Так могут зваться только знатные люди. Именитые.

— Служить мне будешь? — Спросил Иван.

Санька развел руки.

— Служу уже.

— Ну, так пиши, Алексей Фёдорович…. Я, Иоанн Васильевич из рода Рюрика, великий князь, царь и государь всея Руси, жалую Александра Ракшая сына Мокши правом называться по имени отца его Александром Макшеевичем Ракшаем.

Адашев лишь на мгновение запнулся, но сделал вид, что поправил гусиное перо о специальную палочку.

— Титулы мои пропишешь потом. Пиши другой указ.

Адашев аккуратно переложил готовый указ на небольшой, рядом стоящий, столик и разложил другой пергамент.

— Указ. Я, Иоанн Васильевич из рода Рюрика, великий князь, царь и государь всея Руси, жалую Александра Мокшевича Ракшая землями вдоль по реке Городня, включая деревни Орехово, Овражки, Зябликово, Братеево, и правый берег реки Москвы от Братеево до околицы села Коломенского. За сим подписываю собственноручно.

— Так он же ещё не крестился? — Посмел возразить Адашев.

Иван рассмеялся.

— А вот окрестится и подпишу.

Адашев облегчённо вздохнул.

Царь думал, что поймал Ракшая, а Санька думал, не рвануть ли ему в какой-нибудь лесок, если удастся такая возможность.

— Спросишь, почему тебе, а не отцу? — Спросил царь. — Так, думается мне, что не ты его слушаешься, а он тебя. Как такое могёт быть, не знаю, но и сам то вижу, потому и делаю разумение.

— Что за земли-то? — Спросил Санька. — Понятно, что вдоль реки Москвы, но для огненного дела лес нужен. Железо тут больно худое. Его ковать и ковать. Угля много выжегать придётся.

— А вот окрестишься и поедем в Москву, заодно и посмотрим. Всё, Алексей Фёдорович, ступайте в храм. Епископ Феодосий ждёт. И снаряжай поезд.

— Романова и его братию с собой?

Царь кивнул головой.

— Дьяка с собой. В Москве продолжим спрос. А татям головы сруби.

— Гонцы боярские в ночь ушли. Упредят участников заговора.

Иван махнул рукой.

— Пусть их. Все не сбегут. А сбегут, чище вокруг станет.

— Позволь слово молвить, государь?

Иван перевёл взгляд на Ракшая и кивнул.

— Отдай мне татей. К кузнецкому делу пристрою. Дюжие больно. Грех таких изводить.

— Грех таких не казнить, — буркнул царь, — но да ладно. Будет так. Но плетей пятьдесят прописать, Алексей Фёдорович.

— Дозволь исполнить приказ, — снова встрял Санька. — Сам хочу испытать на них кнут. Послушнее станут.

— Пожгут они тебя и убегут, — тихо сказал Адашев. — Но то твоё дело. Разреши, государь, исполнять?

— Исполняй, — махнул рукой царь. — К обеду, чтоб выехали.

Процедура крещения прошла быстро и мало отличалась от испытанной Александром ранее. Однако ощутил Александр Викторович и прилив дополнительных сил после обряда. Когда-то давно он крестился спонтанно и не особо готовился к таинству. А сейчас он был постоянно включён в «себя», а через себя и куда-то дальше. Вот это «дальше» и «шагнуло» после обряда крещения к Александру «ближе». То оно касалось его тела и разума, а теперь тронуло душу.

Александр вышел из храма задумчивый и погружённый в себя.

— Чего нахмурился, Александр Мокшевич? — Спросил Адашев.

Александр улыбнулся.

— Не коробит тебя, Алексей Фёдорович, меня по отечеству звать?

Адашев хмыкнул.

— На то царская воля и указ. Всё течёт и всё меняется. Ты сечь тятей готов? — Сменил он тему.

— Готов.

— Тогда пошли на разбойный двор.

Обоих мужиков вывели во двор. При свете солнечного дня они смотрелись не так величественно, как в пыточной, но всё равно, и по сравнению со стрельцами они были и выше, и массивнее. Оба щурились на солнце и, похоже, не понимали, что им грозит.

Тот же писарь зачитал приговор — «Стеньку и Козьму казнить через повешение за участие в сговоре». В толпе зевак заголосили бабы. Через перекладину перекинули верёвку. Мужиков подвели к виселице, надели на них петли, поставили на небольшие чурбанчики и подтянули верёвки. Осталось только выбить опору.

Вперёд выступил Адашев.

— По указу государя нашего Ивана Васильевича и по заступничеству помещика Александра Мокшевича, смертная казнь заменяется ударами кнутом и ссылкой ему на поруки вместе с семьями.

Александр отмерил каждому по десять кнутов и этого было достаточно. Пятиметровый хлыст высекал кровь с первого удара. Петли с шей не снимали, но слегка ослабили. Тут же стояли и Мокша с Лёксой и, судя по их лицам, мало что понимали.

С опешивших мужиков петли сняли, но они так и стояли на чурбаках.

— Слазьте уже, — приказал Ракшай суровым тоном. — И молите господа о милости царя Ивана Васильевича. За что биты знаете?

Мужики оба кивнули головами.

— То, что мне теперь вы холопы, поняли?

Мужики снова кивнули.

— Где Коломенское знаете?

Снова кивок.

— Мокша, — позвал Санька отца, тот подошёл.

— Это твои работники. Выдели им денег по двадцать на переезд и сам проследи за ними, чтобы не убёгли. Я сегодня убуду в Москву с царём. Заберу малый буер. Вещи свои переложите, ладно?

— А у тебя всё ладно? — Спокойно спросил Мокша.

— Ладно, отец. Усадьбу кузнецкую ставить будем. Сейчас и поедем смотреть. Коломенское называется. Туда едьте. Это по реке выше. Я там тебе знак поставлю. Веху треногую.

— Добро, — качнул головой Мокша, а Лёкса прижала Саньку к своему большому животу.

— Успеть бы до сноса. Далече?

— Дня три на буере. Семейство и хозяйства большие? — Спросил Ракшай у холопов, подозвав.

— Да, где там? — Сказал один. — К разбойной избе приписаны. Тута и живём. Деток нет. Не выживают. А куда нас?

— Вот ваш ходжа. Знаете, что это такое?

— Ходжа? Кто ж не знает? Под татарами жили. Господин — значит. Почти бог.

— Вот… Его слушайте и будет вам счастье. Не обидит никто. Всё ступайте. Может мне забрать Лёксу? А там на попечение старосты сдам…