Подари мне семью (СИ) - Гранд Алекса - Страница 14

– Привет, Паш. А ты чего не позвонил? Мы задержались на работе, разгребали завалы. Моя Хонда сломалась, так что Никите пришлось меня подбросить.

Частит Кира и привстает на цыпочки, чтобы прижаться щекой к щеке Григорьева. Я же открываю для себя две истины. Во-первых, Ильина умеет врать, не краснея. Во-вторых, я ревную женщину, которая мне не принадлежит.

Паршивое, честно признаться, чувство. И резь под ребрами тоже паршивая.

Кира

Сотни иголок впиваются в спину. Распарывают кожу. Пускают кровь.

Жар лавой спускается от шеи и до самой поясницы. Поражаюсь, почему небеса до сих пор не ударяют в меня молнией, ведь врать нехорошо. Так учила всегда мама. Так говорил и отец.

Выдыхаю резко и не решаюсь поднять подбородок. Смотрю куда угодно – только не в Пашины глаза. Сначала упираюсь взглядом в его белые кроссовки с коричневой полосой сбоку. Цепляюсь за кожаный ремень стильных брюк с идеальной стрелкой. Утыкаюсь в судорожно дернувшийся кадык. Сама тоже сглатываю.

– Я звонил.

Взрывает ненадолго опустившуюся тишину Паша, а я принимаюсь лихорадочно рыться в сумке. Выуживаю из ее недр телефон, неловко тапаю по дисплею и лично убеждаюсь – четыре пропущенных.

В очередной раз за вечер заливаюсь краской. Прохлады, опустившейся на землю, вовсе не замечаю. Так сильно печет.

– Забыла включить звук.

Жалко оправдываюсь, ковыряя носком туфель почву. Понимаю, что звучу ужасно. Выгляжу тоже отвратительно.

В толстовке с чужого плеча. С мокрой помятой блузкой в руке. С взъерошенными волосами. С лихорадочно горящими глазами, пожалуй, я больше похожа на героиню из дурацких анекдотов, чем на излишне старательного работника.

– Иди в дом, Кира.

– А ты?

– А мне нужно кое о чем побеседовать с твоим боссом.

На миг замерзаю и снова думаю, что совсем не знаю Павла. Впервые его голос слышится настолько жестким и колючим, что хочется проехаться ладонями по коже, покрывшейся мурашками. Вернуть ускользающее тепло.

– Хорошо, – сбрасываю сковавшее меня оцепенение и напоследок оборачиваюсь к Никите.

Молча скрыться за калиткой не позволяет не совесть – нет. Какое-то тянущее чувство опутывает щупальцами грудь и выталкивает кислород из легких.

Так что я жадно хватаю большой глоток воздуха и выдаю сиплое.

– До свидания.

– До завтра, Кира.

Доносится звонким эхом мне вслед и впечатывается ярким клеймом между лопаток. Превращаюсь в загнанного зверька, по собственной воле угодившего в ловушку. Останешься в яме – сдохнешь от голода. Выберешься наверх – попадешь в лапы хищнику.

Выпрямив спину, я, наконец, отмираю и торопливо двигаюсь по дорожке. Каким-то чудом умудряюсь опустить ручку двери дрожащими пальцами и скользнуть во двор родительского дома.

Здесь безопасно. Здесь никто не швыряет в меня обвинения и не пытается убить взглядом.

– Митя, я приехала!

Кричу подчеркнуто бодро, вплывая в коридор. Снимаю обувь и оставляю на тумбочке у входа свидетельство моего позора – измятую в хлам блузку. Присаживаюсь на корточки и развожу в стороны руки, чтобы поймать несущегося из кухни медвежонка.

– Я немножко задержалась, прости.

Трусь носом о нос сына, перерабатываю тепло и возвращаю ему в стократном размере. Швартуюсь в своей тихой защищенной гавани, латаю прохудившиеся щиты, заделываю бреши.

– Все нормально, мам. Мы с дедушкой собирали конструктор, пока бабушка жарила котлеты.

Напряжение отпускает. Робко улыбаюсь.

У меня такой взрослый самостоятельный сын, что гордость в тысячный раз заполняет каждую клетку моего тела. Митя многое понимает, редко обижается, никогда не капризничает и не упрекает меня ни в чем.

Наверное, так выглядит безусловная любовь. Непоколебимая. Верная.

– Отпрошусь завтра с работы пораньше и заберу тебя с тренировки. Мороженого поедим. Идет?

– Правда?

– Конечно, правда.

– Ура!

Принимаю единственно верное решение – об этом кричат загорающиеся в глубине Митиных глаз радостные огоньки. Обязательно выторгую у Лебедева пару часов за сегодняшние сверхурочные и помчу к медвежонку на хоккей.

Буду следить за тем, как он резво скользит на коньках. Как умело управляется с клюшкой. Мистическая магия льда. И никакой бухгалтерии, никакого стресса, никаких сплетен.

– Мам, ты голодная?

– Ага.

– Скажу бабушке, что ты будешь котлеты и пюреху.

– И пюреху. Спасибо, мой хороший.

Негромко вторю сыну, ласково треплю его по макушке и ненадолго закрываюсь в ванной. Сначала подставляю запястья под ледяную воду, чтобы избавиться от все еще циркулирующего по венам жара. Потом долго и методично споласкиваю лицо, смываю остатки косметики.

Тени скатались. Тушь осыпалась. Нет смысла реанимировать испорченный макияж.

Вытершись насухо, закручиваю волосы в тугой жгут на затылке и на пару минут залипаю на отражении в зеркале. Оттуда на меня взирает молоденькая девчонка лет двадцати. По крайней мере, так кажется в мягком освещении светодиодов. Или это снова блестят мои больше не грустные глаза?

– Мам, пап, добрый вечер! Ну, как вы тут?

Спустя пять минут, я оглашаю кухню звонким приветствием и моментально попадаю в атмосферу тепла и уюта. Марти с заливистым лаем выскакивает из-за кресла, чтобы прижаться мокрым носом к моей лодыжке. Мама спешит к плите, чтобы закипятить чайник. Отец откладывает в сторону судоку и заграбастывает меня в объятья, приподнимая высоко над землей.

– Я тяжелая, па. Опускай.

– Своя ноша не тянет.

Довольно смеется папа, но все-таки ставит меня на ноги. Мажет большим пальцем по щеке – так выражает привязанность и нежность, и первым садится за стол. Я же закатываю так и норовящие сползти рукава и тщательно вытираю полотенцем тарелки и столовые приборы.

– Дочь, ты промокла.

– Немного.

– Говорила тебе – возьми зонтик. Заболеешь.

– Не заболею. Не переживай, ма.

Встречаю мамин встревоженный взгляд и ежусь. Он приклеивается к моим влажным волосам, скатывается к подбородку и опускается еще ниже – к эмблеме хоккейного клуба, за который играл Никита, вышитой на толстовке.

Сомнения. Крутящиеся шестеренки въедливого мозга. И пропитанное сарказмом обреченное.

– Кира, ты опять?!

– Что опять?

Пожимаю плечами, притворяясь, что не понимаю, о чем идет речь, и благодарю небеса за то, что они приводят в дом Пашу. Позволяя маме мгновенно переключиться на моего потенциального жениха и забыть о том, что она планировала читать нотации непутевой дочери.

– Здравствуй, Павлуша. А мы как раз ужинать собирались. Садись.

Накладывая в тарелку котлеты, мама продолжает суетиться вокруг возможного зятя, я же изучаю Павла из-под полуопущенных ресниц. Ни синяков, ни разбитой губы, ни стесанных костяшек.

Трудно поверить, но их с Лебедевым беседа прошла если не совсем цивилизованно, то без видимых травм. Никита из прошлого вряд ли бы избежал драки – он задирал соперников где угодно. В универе, в баре, в раздевалке ледового дворца.

А Никита из настоящего?

Застываю с вилкой на полпути. Без особо труда восстанавливаю в памяти яркие картинки. Вот Никита сворачивает какому-то бугаю челюсть, потому что верзила косо на меня посмотрел. Вот мы сидим на капоте хищной черной Ауди, и я обрабатываю кулаки Лебедева перекисью водорода. Вот я ругаю Никиту за излишнюю вспыльчивость и горячность. А вот он впивается в мои губы жадным поцелуем, выбирая самый надежный способ заткнуть мне рот.

– Го-о-ол! Овечкин выводит команду в овертайм. Мама, смотри!

Восторженный Митин крик врывается в мое сознание и опрокидывается мне на голову подобно ушату ледяной воды. Заставляет вынырнуть из воспоминаний и с интересом уставиться на экран телефона. Там кумир моего сына виртуозно поражает закрытые наглухо ворота и принимается прыгать на льду.

И, если я нахожу этот вид спорта крутым и завораживающим, то выразительно покашливающий Павел явно не разделяет моего мнения.