Во власти наслаждения - Джеймс Элоиза - Страница 63

• Предыдущая
• 63/75
• Следующая

Он снова замолчал. Алекс не проронил ни слова, а только непроизвольно скрипнул зубами. Длительный роман! Чертовски верно сказано, если начинать с потери Шарлоттой невинности.

Дженнингз продолжал:

— Ваш брат проводил графиню после музыкального вечера в доме миссис Фелвитсон до Шеффилд-Хауса, но сразу же уехал. Затем, два дня спустя, в четыре часа дня он приехал снова, по приглашению. Он покинул дом приблизительно в пять тридцать через черный ход. Он воспользовался выходом для прислуги, поскольку знал о репортере, прячущемся возле дома. Остаток вечера лорд Фоукс провел в «Уайте», где проиграл более двухсот фунтов. На следующее утро он встал рано и уехал в Лестершир в обществе Брэддона Четвина, графа Слэслоу.

Алекс поднял глаза. За исключением его самого, Брэддон был самым близким школьным другом Патрика.

— На охоту?

— Таково мое предположение. Разумеется, после этого, — добавил Дженнингз, — я не видел смысла следить за действиями вашей жены и лорда Фоукса. И следовательно, не могу пролить свет на сведения о беременности графини. — Он посмотрел на свои сложенные пальцы. — Но не вызывает сомнения: если ребенок родится в ближайшее время, то исчезнут основания для беспокойства.

Дженнингз набрал в грудь воздуха. То, что ему предстояло сказать теперь, не было приятным:

— Строго говоря, со слухами, распространяемыми о вашей жене, ничего нельзя сделать. Ее репутация в будущем зависит от двух вещей: времени рождения ребенка и вашего отношения к этой истории. — Дженнингз, взглянув на Алекса, встретил его твердый взгляд. — Я уверен, что мне не нужно говорить вам, милорд, как быстро ваше поведение подтвердит или опровергнет эти слухи.

Алекс кивнул. Затем похлопал газетой по колену:

— А это?

Мистер Дженнингз вытащил из папки еще один листок.

— «Сплетник» получил вызов в суд по поводу клеветы через шесть дней после публикации. Они, конечно, ожидали подобного шага с нашей стороны и подготовились, назвав вашу жену «Графиня», а вашего брата — «Близнец». Тем не менее мой стряпчий заметил, что существует только одна графиня — ваша жена, состоящая в родстве с близнецом мужского пола, и, следовательно, они нарушили закон, весьма строгий, когда дело касается клеветы, возводимой на личность. Проконсультировавшись со своими адвокатами, которые, естественно, согласились с мнением моего стряпчего, мистер Хопкинс, редактор, сделал мне весьма недурное предложение. Они напечатали полное опровержение. — Дженнингз протянул Алексу следующий листок бумаги. — К сожалению, опровержение почти ничего не изменило, потому что сезон уже закончился. Я с большим трудом заставил мистера Хопкинса сделать это. Я также решился назвать сумму в фунтах, которую, я уверен, суд присудил бы нам, если бы делу дали ход. Поэтому мистер Хопкинс согласился напечатать весной, когда начнется следующий сезон, еще одну статью о «Графине» и «Близнеце». Эта статья не будет иметь отношения к судебному иску, а появится как одна из последних новостей. Она опровергнет все выпады, содержащиеся в первой статье. Перед публикацией ее предоставят вам для прочтения и одобрения. Я рассудил, что будет лучше не упоминать о вашей брачной ночи. — Дженнингз тактично воздержался от замечания, что, согласно его расследованию, в этом пункте статья была совершенно правдивой. — Все это будет зависеть, к сожалению, от срока рождения вашего ребенка.

Оба помолчали. Дженнингз внимательно рассматривал яркие узоры восточного ковра, украшавшего его кабинет.

Наконец Алекс заговорил:

— Подготовьте документ о разводе.

Дженнингз кивнул. Деликатность не позволяла ему сказать, что уже готовый документ тоже лежал в его папке.

Алекс поднялся.

— Я сообщу вам, следует ли начинать дело о разводе.

Дженнингз поклонился, и Алекс вышел. Ему нужно все обдумать в тишине и покое. Совершенно очевидно, что в Лондоне между его женой и Патриком ничего не было. То. что Шарлотта, увидев Патрика, упала в обморок, заставляло его страдать. Конечно, она, должно быть, любит его. Женщины никогда не забывают своего первого мужчину. Алекс с усилием подавил острую боль, пронзившую его сердце.

Очевидно, ребенок являлся ключом к разгадке. Если это его ребенок, то Шарлотта теперь должна быть неуклюжей и толстой накануне родов. Но это маловероятно, думал он, вспоминая, что, когда он уезжал, у Шарлотты были месячные. Она тогда не была беременна, так чьего же ребенка она носит? Он прекрасно помнил, что Дженнингз говорил об «этом ребенке»; не оставалось сомнений в том, что Шарлотта носит чужого. Это, должно быть, ребенок Патрика.

Вдруг Алекс заметил, что идет по улице, оставив позади контору Дженнингза. Он оглянулся. Его грум следовал за ним, ведя в поводу лошадей. Лошади были свежие, и это позволяло сразу отправиться в Даунз-Мэнор. Его конюшни находились на Оксфорд-роуд, и он мог бы ехать верхом рядом с каретой. После недель, проведенных на корабле, ему меньше всего хотелось на целых два дня оказаться запертым в маленькой тряской карете. Подняв руку, Алекс подозвал грума и отдал несколько распоряжений. Один из лакеев соскочил с запяток кареты и побежал вниз по улице: он должен был собрать вещи Алекса и отослать их в Даунз-Мэнор.

«Я забыл распорядиться насчет подарков», — подумал Алекс, рассеянно глядя вслед лакею. Перед возвращением он с любовью выбирал подарки для Шарлотты и Пиппы: там кусок блестящего голубого шелка, здесь резную деревянную игрушку. Незаметно их набралось не один мешок. Эти подарки должны были показать жене и ребенку, что все пять месяцев он думал о них. Тем лучше, здраво рассудил Алекс. Достаточно того, что он был ослом, позволив себе думать о Шарлотте. Она же не вспоминала о нем после того, как он сел на корабль. Алекс лишь пожалел о подарках Пиппе. Ничего, пригодятся, чтобы развлечь девочку, когда они вернутся в Лондон без Шарлотты.

Сидя в карете, Алекс быстро привык к ее покачиванию и теперь холодным взглядом смотрел вперед, на дорогу, ведущую в Оксфордшир. Как сказал невозмутимый Дженнингз, все зависело от того, когда родится ребенок. Он узнает это, как только войдет в комнату, где будет Шарлотта. Если живот Шарлотты окажется не очень велик, он не видит смысла обсуждать с ней это неприятное положение. Зачем спорить? Сердце Алекса превратилось в холодную сталь, когда он представил, как жена будет умолять его, возможно, даже обещать — опять! — что будет ему верна.

Зловещая тишина царила в карете. Алекс чувствовал горечь во рту, и резкая боль пронзала ему голову. У него было ощущение, что какая-то важная часть его самого осталась где-то на дороге, там, позади, в столбе пыли, поднятой копытами его лошадей. Он не переставал думать: «Остановись! Сделай, чтобы все было как прежде… Кто-нибудь, пожалуйста, сделайте так, как было до того, как я пошел в министерство иностранных дел, до того, как я уехал в Италию. До того, как я уехал от Шарлотты!»

Но никто не захотел оказать ему эту маленькую услугу, и Александр Фоукс все больше отдалялся от того Алекса, оставшегося в пыли, — Алекса-до-Хастингса, Алекса-до-Италии, Алекса, который любил и был любим.

На пути к Даунз-Мэнор Алекс уже успел восстановить в своем сердце ледяную стену, которую разрушили в Италии воспоминания о Шарлотте. Предыдущие две ночи он провел без сна, его трясло от сознания собственного унижения. Наконец его губы скривились в злобной улыбке. «Боже, Патрик всегда говорил, что у меня дурной вкус, когда дело касается женщин», — думал он.

Весь этот скандал кажется до ужаса закономерным, если взглянуть на прожитые им тридцать с чем-то лет. Впервые он влюбился в саду — в девушку, готовившуюся стать проституткой. А затем попытался перенести полученный опыт на брак. Найти проститутку среди женщин высокого происхождения оказалось не слишком трудно. Разница заключалась в том, что его «девушка из сада» пошла по выбранному ею пути, а женщина, на которой он женился…

• Предыдущая
• 63/75
• Следующая