Небо в огне (СИ) - Younger Alexandrine - Страница 14

— Ник, давай без подробностей, — Тёмыч явно не поймет, о чём толкуют родители, но в Софе просыпалась буйствующая мать, отграничивающая сына от преждевременных забот, — и держи его бодрее, а то эта ананасина заснёт!

— И плакали твои кадры!

— Сейчас сам плакать будешь, мгимошник фигов!

— Всё-всё, готовы к труду и обороне!

— Молодцы какие…

Не было бы дня, в который Софа могла забыть про своё призвание. Она делала новые фотографии, чтобы заполнить ими пустующие альбомы. Раскладывала и перекладывала снимки с места на место, выставляла самые пригодные кадры в рамки. Старательно отбирала изображения, которые обязательно отошлёт отцу и Филатовой в Москву. Это занятие здорово скрашивало жизнь в совершенно чужой стране, где не чувствовалось дуновений знакомых ветров, а муж оказывался доступным собеседником лишь к позднему вечеру. Развлекало, поддерживало и заставляло подпипываться воздухом сбывшихся перемен.

На последнее Милославская не жаловалась, помня, что они с Ником сами выбрали дипломатическую нишу, и не имели права жаловаться, оказываясь в более выгодном положении, чем подавляющее большинство их соотечественников. Нику глупо было упускать шанс на заграничное трудоустройство, когда родная страна начинала полыхать громкими падениями и неожиданными подъемами, а Софке оставалось только поддержать его и стать надежным тылом. В конце концов, Никита не один год готовился к дипломатической службе, а жертва Софы оказывалась минимальной; и это Ник будет испытывать более серьезные трудности привыкания, нежели она.

Тем более никто не забывал про них в Москве. Письма и звонки из дома приходили по расписанию, как скорые поезда, а Константин Евгеньевич даже смог вырваться к дочери сразу после рождения внука. Он приехал погостить на несколько дней, с огромным желанием бросив рабочие и бытовые заботы, и, разделив с Тёмычем его первые деньки. У Софы находилось мало слов, что описать воодушевлённое состояние отца, овладевшее им после появления Тёмыча, но это событие окончательно развеяло тучи, посеянные девяносто первым годом.

Все две недели, проведенные в Копенгагене, Константин Евгеньевич профессионально нянчился с внуком, то и дело замечая, как мальчик похож на свою мать в детстве. Софа соглашалась, гордо замечая, что её Тёмыч — самый замечательный. Жаль, что какое-то время назад она совсем не могла представить, что он появится на свет. Глупая была, упертая. Наверное, такой и осталась. Только со знаком плюс.

Тома звонила ровно раз в неделю, на короткие минуты возвращая Софку в недавнее время, когда сидя на узкой кухне в квартире Фила, они могли проговорить о главном всё ночи напролет. От приглашения приехать на добрых три недели Филатова отказывалась, приводя в аргумент, что они с Валерой слишком заняты в Москве. Но как только ситуация изменится, а Фил даст добро на далёкие перемещения, то Тома, не задумываясь, возьмёт билеты и соберёт чемоданы. Милославская верила Филатовой на слово, но последняя по-прежнему не торопилась оставить Москву. Всему своё время…

Однако благодаря подруге Софка прекрасно была осведомлена о том, что происходит в родных пенатах. В каких-то моментах новости радовали, а в определенных местах Софа просто отговаривалась от Томки короткими ответами. Не то, чтобы Милославская не желала знать о некоторых старых знакомых. Нет, наоборот, иногда пощекотать себе нервы почти приятно. Но чем больше Тамара звонила в Копенгаген, тем сильнее возмущалась фактом, что Лиза и Софа выстроили друг перед другом ощутимый барьер. И это могло заботить Софу больше, чем случайные новости о постоянном посетителе ночного клуба «Метелица». Чтобы там ему не кашлялось!

Прощаясь в девяносто втором году, Лиза и Софа не собирались прерывать общения, будучи уверенными, что студенческая дружба не проходит бесследно, но Софка очнулась первой. Несмотря на то, что Милославская была привязана к Холмогоровой, и ей недоставало привычного общества голубоглазой космонавтки, существовали моменты, которые не вычеркнуть из биографии. Лизе не нужно было объяснять, с чем это связывалось, и общение на расстояние слишком быстро сошло на нет. Ожидаемо для Софы, и, как она надеялась, безболезненно для Лизы.

И даже если болезненно… Софка находилась в полной уверенности, что Холмогорова никогда не подаст виду, что ей горько и неприятно. Выскажет свои недовольные претензии Косу, который понимал свою жену без лишних слов, и успокоится, сберегая драгоценные нервы. Всё пройдёт, как с белых яблонь дым, и заставит заботиться только о тех, кто действительно в ней нуждается.

Ведь Софа помнила, что муж и дочь составляли для бывшей Павловой целую вселенную, где всё пело по космическим правилам. Они запросто могли перевесить на чаше весов мысли о других людях и происходящем на улицах. Милославская уже не говорила о себе и о своем… неудачном опыте, который давно забыл о ней думать. Софа надеялась, что в сознании Виктора Пчёлкина не совершилось грандиозных перемен, но почему-то вечерами пятницы ей сильно икалось. Вода и сильный испуг не помогали от напасти.

Шутка! Она никогда не верила в чудеса, но некоторые и пытались убедить Милославскую в обратном. Ник, например, старался изо всех сил. И надо сказать, что много лет спустя у него это практически получилось. Доказательством тому служил целый Тёмыч, который связал непутевых родителей крепче печатей и клятв. Теперь Софа могла понять Лизу, которую случайно выловила год назад в осеннем парке; поглощенная чаяниями о крошечной космической копии по имени Ариадна, Холмогорова выглядела абсолютно счастливой. Вот и весь секрет…

Софке не нужно объяснять, что Лиза, отбрасывая от своего алмазного мирка то, что может причинить неприятности, жила одной душой с Космосом. Вряд-ли для неё являлось секретом то, что происходит под чутким руководством Александра Белова, и какая опасность шагает за близкими людьми по пятам. Однажды и Софа была готова с этим мириться, но её случай оказался досадной осечкой; остерегали же. Но, выбрав Космоса Холмогорова, Лиза однозначно определила свою судьбу, которая большую часть жизни крепко ведёт её за руку. Убежали в алмазное небо, которое не нуждалось в чьем-либо одобрении.

А Витя, без сомнений, значил для Елизаветы больше, чем бесполезные метания неудачливой подруги. Брат! Зачем навязывать чужеродный идеал там, где давно всё слажено и устроено? Как прыжок в никуда…

Зачастую Милославская вспоминала разговор, который чуть было не пустил между ней и Лизой чёрного облезлого котёнка, но на проверку оказался смешной тучкой. Они были студентками третьего курса юридического института, которые не имели возможности предугадать, что произойдет меньше, чем через год. Худшее, как и всегда, скрывалось где-то за обрывом, и в девяностом ещё не спешило к ним подняться. Но всё воспринималось серьёзно, искренне, хоть и не с бурными слезами. Юность…

— Зачем ты паришься? Закрой тетрадку, выдохни! Тебе и не разукрасят диплом во все цвета особенного образца? Ерунда, разукрасят, и Пчёла с Косом от счастья точно алкоголизм заработают. Подумай, пока добрая тётя Софка в трезвом уме и здравой памяти!

— О смысле жизни? Нет, спасибо-спасибо, такие разговоры Космос с ребятами ведут только после третьей рюмки. Тебе до них, как до Китая раком!

— Сама посуди, Павлова! Заглянем в твое ближайшее будущее, разве там есть что-то, чего бы я тебе не растолковала?

— Я тебя внимательно слушаю, Софик! Могу записать, если будешь настаивать.

— Тут и без бумажки меня поймешь, много мозгов не надо!

— Рожай быстрее! Не стесняйся, все свои…

— Смотри, драгоценная, замуж зимой выходишь. Птицу счастья поймала, что любая бы с пеной у рта тебе горло перегрызла. Нет, не я, конечно. Я этих золотых мальчиков на своем веку столько видела, что аж полк выстраивай. И все сплошь при иномарках и связях! Да, да! Не думай, что о тебе здесь рты не раскрывают. С самого первого дня болтают, а когда в Ленинград уехала, то злобно похихикали! Не все коту масленица!

— Раньше тебя это не заботило, но повествуй, мне интересно. Не зря ты уши грела!