Рай - Гурна Абдулразак - Страница 13

3

Носильщики и охранники разместились в вагоне третьего класса, по-хозяйски развалились на дощатых скамьях. Юсуф ехал вместе с ними. Пассажиры перешли в другие вагоны или жались по углам, напуганные шумом и грубостью этой компании. Мохаммед Абдалла наведался сюда из другой части вагона, с усмешкой слушал возбужденную болтовню, невежественные рассуждения. В вагоне было тесно и сумрачно, пахло древесным дымом и липкой землей. Прикрыв глаза, Юсуф вспоминал первое свое путешествие на поезде. Ехали два дня и ночь между ними, с частыми остановками, скорость особо не набирали. Поначалу сплошные заросли пальм, фруктовых деревьев, и сквозь эту растительность на обочине можно было разглядеть маленькие фермы и плантации побольше. На каждой остановке носильщики и охранники высыпали на платформу посмотреть, что там такое. Некоторые ехали по этому маршруту не первый раз, знали служащих станции или торговцев, выходивших к поезду, сразу же вступали в разговор с ними, передавали подарки и весточки. На одной остановке, в тиши дневной жары, Юсуфу послышался шум водопада. Потом поезд остановился в Каве, и Юсуф сел на пол вагона, затаился, чтобы никто из местных не увидел его, не смутил его родителей. А дальше они свернули к востоку, начались холмы и взгорья, деревья и фермы поредели, вместо пастбищ все чаще встречались густые леса.

Носильщики и охранники ворчали, переругивались между собой. Все время говорили о еде, обсуждали всякие замечательные блюда, недоступные в пути, спорили, в чьих краях готовят лучше. Испортив друг другу настроение и заодно проголодавшись, они принимались спорить о другом: об истинном значении тех или иных слов, о размерах приданого, полученного дочерью знаменитого купца, о подвигах отважного капитана корабля или о том, почему у европейцев кожа словно ободрана. Весьма оживленно прошли полчаса, когда сравнивали вес яичек разных животных — быков, львов, горилл, у кого тяжелее, — каждая партия имела своих приверженцев. Ругались из-за места для сна, мол, кто-то занял чужое. Толкались с громким уханьем и проклятиями. Раззадорившись, воняли пóтом с оттенком мочи и застоявшегося табачного дыма. А там уж и драки пошли. Юсуф прикрывал голову руками, вжимался спиной в стену вагона и брыкался изо всех сил, если кто-то приближался к нему. В ночи он слышал какое-то бормотание, тихое движение, и постепенно стал различать звуки тайных поцелуев, а там и легкий смех и глухой шепот наслаждения.

Днем он глядел в окно, присматривался к местности, подмечал перемены в ней. Справа вновь вздымались холмы, темные, кажется, обильно заросшие. Воздух над возвышенностью был густым и мутным, словно укрывал некую тайну. На потрескавшейся от зноя равнине, по которой пролагал себе путь поезд, свет был прозрачен, но когда всходило солнце, воздух забивала пыль. Эта опаленная солнцем, засохшая равнина местами была покрыта пятнами мертвой травы — в сезон дождей она превратится в роскошную саванну. Там и сям торчали искривленные шипастые деревья, черные скалы бросали на них густую тень. От раскаленной земли поднимались волны зноя и пара, забивали рот, затрудняли дыхание. На одной станции, где они задержались надолго, цвела одинокая жакаранда. Лиловые и бордовые лепестки лежали на земле переливчатым ковром. Рядом с деревом находился двухкомнатный пристанционный магазин. На дверях висели огромные ржавые засовы, беленые стены были забрызганы грязью с примесью красной глины.

Частенько он вспоминал Халила и грустил, думая об их дружбе и о своем внезапном угрюмом отъезде. Но Халил чуть ли не рад был его выпроводить. Юсуф думал о Каве, о родителях там, и гадал, мог ли он что-то сделать иначе.

Они прибыли ближе к вечеру в маленький город под высокой, со снежной вершиной, горой. Воздух здесь был приятно прохладным, свет мягкий, словно ранние сумерки отражались в бескрайней воде. Дядя Азиз приветствовал начальника станции, индийца, как старого друга.

— Мохун Сидхва, худжамбо бвана вангу^[30]. Надеюсь, вы в добром здравии, и ваши дети, и мать ваших детей, все в добром здравии. Альхамдулиллахи раби аль-алямин^[31], чего нам еще и желать.

— Карибу^[32], бвана Азиз. Добро пожаловать. Надеюсь, и в вашем доме все благополучно. Какие новости? Как идут дела? — Плотный приземистый начальник станции с плохо скрытым возбуждением и радостью изо всех сил сжимал руку дяди Азиза.

— Мы благодарим Бога за все, чем Он соизволил нас благословить, старый друг, — ответил дядя Азиз. — Но довольно про меня, расскажи, что да как было тут. Молюсь, чтобы все твои начинания были успешны.

Они скрылись в низком, похожем на сарай здании, где располагался кабинет начальника станции. На ходу оба улыбались, болтали, спешили обменяться всеми приличествующими случаю любезностями, прежде чем перейти к делу. Над зданием развевался огромный желтый флаг, дрожал и хлопал на ветру, казалось, та хищная черная птица на нем бьется в гневном припадке. Носильщики переглядывались с улыбками, понимая, что сейчас сеид сторгуется с железнодорожником и тот, приняв взятку, существенно снизит поборы за их багаж. Вскоре явился помощник начальника, прислонился к стене с беззаботным видом случайного зеваки. Тоже индиец — низенький и худой молодой человек, старавшийся не привлекать ничье внимание. Носильщики перемигивались, посмеиваясь над его позой, бросали ему реплики — дескать, им ли не знать. А сами меж тем под присмотром Мохаммеда Абдаллы и охранников разгружали багаж, сваливали кучами на платформе.

— Глядите в оба, вы, болтуны бесстыжие, — командовал Мохаммед Абдалла, орал во всю глотку, наслаждался собственной громогласностью, угрожающе размахивал в воздухе тростью. Улыбкой он выражал презрение ко всем собравшимся и рассеянно гладил себя сквозь ткань кикои^[33], широко расставив ноги. — Не пытайтесь даже мелочь уворовать. Ясно? Поймаю кого — всю спину в клочья располосую. Потом я спою вам колыбельную, а пока никому не спать. Мы в стране дикарей. Эти люди слеплены не из такой трусливой глины, как вы. Они украдут все, включая ваши стручки, если не обмотаетесь как следует одежкой. Хайя, хайя! Они уже ждут нас.

Закончив разгрузку, они двинулись в путь, каждый тащил свою ношу. Во главе каравана шагал его надменный предводитель, размахивая тростью и сурово поглядывая на изумленных зевак. Город был невелик и с виду пустоват, однако нависавшая над ним высокая гора придавала ему вид таинственный и мрачный, словно здесь разыгрывались трагедии. Двое украшенных бусами воинов прошли мимо, гладкие тела разукрашены охрой. Кожаные сандалии шлепали по дороге, в такт им раскачивались копья, тела были слегка наклонены вперед, напряженные, спешащие. Воины не глядели ни вправо, ни влево, лица их излучали уверенность и стремление к цели, чуть ли не священный долг. Волосы были заплетены тугими косичками и окрашены в тускло-красный цвет, как здешняя почва, такого же цвета были и шуки^[34] из мягкой кожи, переброшенные по диагонали с плеча к бедру и спускавшиеся ниже до колен. Мохаммед Абдалла обернулся к своим подчиненным, презрительно скалясь, указал тростью на воинов:

— Дикари! — произнес он. — Стоят дюжины таких, как вы.

— Создает же Бог таких существ! Они словно вылеплены из греха, — отозвался молодой носильщик, всегда первым встревавший в разговор. — Жуткие с виду, правда?

— Почему они такие красные? — подхватил другой. — Наверное, кровь пьют! Ведь это же правда? Что они пьют кровь?

— Только посмотрите на лезвия их копий!

— И они умеют ими пользоваться, — добавил один из охранников, понижая голос, чтобы не навлечь на себя гнев начальника. — Можно подумать, это ножи, кое-как прикрученные к палкам, но они могут понаделать бед. Особенно с их военной подготовкой. Они только этим и занимаются — либо нападают на другие племена, либо охотятся. Чтобы стать полноправным воином, нужно загнать льва. Убить его и съесть член. Каждый раз, когда воин съедает член льва, он вправе взять очередную жену, и чем больше членов съест, тем знатнее будет у себя в народе.