Рай - Гурна Абдулразак - Страница 17

— Не будь ты скрягой, купил бы новый грузовик и избавил бы своих клиентов от злосчастья, — ворчал Хамид, удобно расположившись на камне, пока Каласинга возился с захворавшим мотором. — Куда ты деваешь деньги, которые вымогаешь у нас? Отсылаешь в Бомбей?

— Плохая шутка, брат. Или ты хочешь, чтобы кто-нибудь пришел убить меня? Какие деньги? К тому же я родом вовсе не из Бомбея, ты же знаешь. Бомбей — страна этих банья^[39], козьего дерьма. Эти подонки-гуджарати, они-то при деньгах, их братья — мукки-юкки, кровососы, бохра^[40]. Знаешь, на чем они богатеют? Дают деньги в рост и мошенничают. Кредитуют замордованного торговца под сложные проценты и с правом стребовать весь капитал по малейшему поводу. Такая у них профессия. Подонки! Так что, будь добр, прояви толику уважения, не смешивай меня с этими червями!

— Разве ты не таков же? — спросил Хамид. — Все вы индийцы, все банья, мошенники и лгуны.

Лицо Каласинги затуманилось.

— Не будь ты моим братом уже столько лет, я непременно вздул бы тебя за такие слова! — сказал он. — Я же вижу, ты хочешь меня обидеть, но я справлюсь с гневом. Я не доставлю тебе такого удовольствия, не поведу себя недостойно. Но прошу тебя, друг, не заходи чересчур далеко. Сикху очень трудно молча переносить оскорбления.

— Да? И кто же заставляет тебя молчать? Я слыхал, у каласинга из задницы растут длинные волосы. Слыхал и о том, как один каласинга вырвал у себя из задницы волос и связал того, кто ему досаждал.

— Друг мой, я человек терпеливый. Но должен тебя предупредить: если мой гнев пробудится, его утолит лишь кровь, — скорбно отвечал Каласинга. Он покосился на Юсуфа и покачал головой из стороны в сторону, призывая посочувствовать ему. — Знаешь ли ты, каков я, когда теряю власть над собой? — спросил он Юсуфа. — Я подобен дикому ревущему льву!

Хамид расхохотался, очень довольный:

— Не пугай мальчика, волосатый кяфир! Вы, банья, лжецы и больше ничего. Ревущий лев! Ладно, ладно, опусти гаечный ключ. Не хочу, чтобы мои дети стали сиротами из-за глупой шутки. Но скажи честно… мы же старые друзья, между нами нет секретов. Что ты делаешь с деньгами, которые тебе удается загрести? Отдаешь все женщине, верно? То есть — ты же ни на что не тратишься. Все твое хозяйство — полдюжины сломанных машин. Семьи у тебя нет. И одежда, и все твое имущество выглядят нищенскими. Интересует тебя разве что дешевое помбе^[41] или какую отраву ты гонишь у себя в мастерской. В азартные игры ты не играешь. Значит — женщина?

— Женщина? Нет у меня никакой женщины!

Хамид залился смехом. Слухов о похождениях Каласинги с женщинами было немало, их распускал сам Каласинга, но приятели всячески их разукрашивали. В этих историях Каласинга никак не мог возбудиться, доводил этим женщин до отчаяния, но, раз возбудившись, уже не слезал с жертвы.

— Если уж тебе так надо знать, осел ты этакий, я посылаю малость братьям в Пенджаб, чтоб присматривали за семейной землей. Почему ты только об этом и хочешь говорить? «Что ты делаешь со своими деньгами?» Какими деньгами? Это мое дело! — разорался вдруг Каласинга, замолотил кулаком по капоту грузовика. Хамид блаженно рассмеялся и хотел снова приняться за свое, но Каласинга запрыгнул в машину и завел мотор.

Под вечер они добрались до небольшого селения на склоне горы. На следующий день они планировали поторговать здесь и двинуться дальше. Каласинга остановил грузовик под смоковницей, на берегу стремительной горной реки. Берега ее по колено заросли сочной зеленой травой. Юсуф разделся и прыгнул в реку, вскрикнул, окунувшись в ледяную воду, и все же продержался в ней две-три минуты — руки и ноги почти сразу онемели. Каласинга рассказал, что реку питает ледник, тающий на вершине горы. Земля здесь густо поросла деревьями и травой, и когда они разбивали лагерь в прохладном сумраке, их окружало пение птиц и звук струящейся реки.

Юсуф прошел немного дальше вдоль берега, ступая по крупным камням, торчавшим из воды. На другом берегу, за открытым пространством, он разглядел густую рощу банановых пальм. Вскоре он добрался до водопада и остановился поглазеть. Это место казалось укромным, таинственным, но дух его был мирным и благосклонным. Гигантские папоротники и бамбуки склонялись над водой. Сквозь брызги Юсуф разглядел в горе за водопадом глубокий сумрак, намекающий на присутствие там пещеры, скрытого хранилища сокровищ или же убежища несчастных принцев, спасающихся от подлых узурпаторов. Он ощупал себя — одежда промокла насквозь, вплоть до нательной, но он продолжал стоять в брызгах, влага словно окутывала его. Ему казалось, стоит прислушаться, и за грохотом вздымающихся и опадающих потоков он различит дыхание речного божества. Так он долго стоял неподвижно, молча, а потом, когда свет начал стремительно убывать и ясное небо пересекали тени летучих мышей и ночных птиц, он увидел, как Хамид издали манит его к себе рукой.

Юсуф поспешил к Хамиду, прыгая по камням, разбрызгивая вокруг себя воду, ему не терпелось рассказать о красоте водопада. Пока он добежал до Хамида, дыхание сбилось, и он молча остановился перед торговцем, пыхтя и смеясь над самим собой.

— Ты весь мокрый! — засмеялся и Хамид, хлопнув его по спине. — Иди поешь, устройся на ночь, пока не стемнело. По ночам здесь становится холодно.

— Водопад! — выпалил наконец Юсуф, ловя воздух ртом. — Он прекрасен!

— Знаю, — сказал Хамид.

Из густеющих теней перед ними выступил мужчина в темно-синем свитере в рубчик с кожаными накладками на плечах и шортах хаки, униформа состоящих на службе у европейцев. Они сблизились, и мужчина взмахнул дубинкой, которую до тех пор прятал за ногой, — продемонстрировал, что вооружен. Когда они сошлись вплотную и учуяли его запах, Юсуф увидел на лице мужчины тонкие шрамы, по одному на каждой щеке, идущие наискось от глаз к краешкам рта. Вблизи его одежда оказалась лохмотьями, от нее несло навозом и дымом. Глаза его зловеще светились — до жути ярко.

Хамид поднял руку в приветствии и произнес «салям алейкум».

Тот человек в ответ что-то буркнул и приподнял дубину.

— Чего ты хочешь? — спросил он. — Убирайся!

— У нас тут лагерь, — сказал Хамид, и Юсуф почувствовал его страх. — Мы никого не побеспокоим, брат. Юноша хотел посмотреть на водопад, а теперь мы возвращаемся в лагерь.

— Зачем явились? Бвана не хочет, чтобы вы были тут. Ни лагерь, ни смотреть на водопад. Он не хочет вас тут, — отрезал мужчина, глядя на них с ненавистью.

— Бвана? — повторил Хамид.

Взмахом дубинки мужчина указал в ту сторону, откуда вернулся Юсуф. Теперь и он, и Хамид разглядели там очертания невысокого дома, и у них на глазах одно из окон внезапно осветилось. Мужчина вперил в них пылающий взгляд, дожидаясь, чтобы они ушли. Юсуфу померещилось в этом взгляде нечто трагическое, словно мужчина утратил обычное зрение.

— Но наш лагерь далеко отсюда, — запротестовал Хамид. — Мы даже одним воздухом с вами не будем дышать.

— Бвана не хочет вас тут, — резко повторил мужчина. — Убирайтесь!

— Послушай, друг мой, — Хамид заговорил в привычной для него манере торговца, — мы твоего бвану вовсе не потревожим. Иди с нами, выпей чаю, убедись сам.

Мужчина разразился длинной речью, он говорил гневно и на языке, непонятном Юсуфу. Потом внезапно развернулся и зашагал прочь в темноту. Мгновение они смотрели ему вслед, Хамид пожал плечами и сказал:

— Пошли! Его бвана, верно, думает, что ему принадлежит весь мир.

Вернувшись в лагерь, они обнаружили, что Каласинга приготовил рис и сварил в консервной банке чай. Хамид открыл сверток фиников, разделил со спутниками длинные полосы сушеной рыбы, и они обжарили их на угасающих углях костра. Рассказали Каласинге про человека с дубинкой.

— Тут живет мзунгу, — сказал Каласинга, сыто пердя и ничуть этого не стесняясь. — Европеец с юга, работает на правительство. Я как-то чинил ему генератор. Большой такой, шумный, очень старый. Сказал ему, я мог бы достать генератор поновее, но ему это пришлось не по вкусу. Разорался, сделался весь красный с лица, сказал, я вымогаю взятку. Да, от небольшого бакшиша я бы не отказался. Что тут плохого? Таков обычай. Но он назвал меня грязным кули. Грязный кули, говорит, вороватый ублюдок. И его собаки загавкали — ряв! ряв! Много собак, крупные такие, мохнатые, зубищи огромные.