Рай - Гурна Абдулразак - Страница 22

— Ты не знаешь, где находится Йа Син? — спросил он.

— Я не закончил курс, — ответил Юсуф. Сикухитиму^[46]. — Наверное, я не смогу ее прочесть.

— То есть как? — потрясенно, испуганно спросил Хамид. Он поднялся на ноги и попятился от Юсуфа — не так, как пятятся от угрозы, но как от чего-то скверного, обреченного. — Маскини^[47]! Несчастный мальчик! Это очень дурно! Неужели тебя в том доме не научили читать? Что за люди там живут?

Юсуф тяжело вздохнул, пристыженный своим провалом, осознавая бесчестье. Он тоже поднялся на ноги — сидя на корточках на полу, он чувствовал себя еще более уязвимым. Он устал, проголодался и хотел бы обойтись без той драмы, что ему несомненно предстояла. Но он не был так напуган провалом, как со страхом ожидал весь день.

— Маймуна! — Хамид закричал, призывая жену так, словно у него что-то заболело. Юсуф понадеялся, что Хамид тоже изнурен постом, что он скоро опустится на пол и будет негромко внушать ему насчет учебы и долга. Но тот вдруг заорал, впадая в истерику: — Маймуна! Иди сюда! Ялла! Иди скорей!

Маймуна выскочила на порог, на ходу обматываясь покровом, ее заспанные глаза широко раскрылись, отзываясь на тревожный призыв мужа.

— Кимвана^[48], мальчик не умеет читать Коран! — заявил Хамид, горестно обернувшись к супруге. — У него нет отца, нет матери, и он даже не знает Слово Божие!

Они скрупулезно допросили Юсуфа, будто давно к этому подготовились. Он и не пытался ничего скрывать. А что говорила по этому поводу госпожа? Как она выглядела? Он понятия не имел, как она выглядела, никогда ее не видел. Разве о ней не говорили, что она весьма набожна? Он ничего об этом не слышал. Разве купец не велел ему ходить в мечеть? Нет, купец вовсе им не занимался, оставил его работать в лавке. Неужто он не думал о том, что без молитв он предстанет перед своим Создателем обнаженным? Нет, об этом он не думал да и вообще о Создателе не очень часто думал. А как же он молился, не зная Слова Божьего? Он и не молился. Разве что по пятницам, когда ходил в город. Какое безобразие. Их возмущенные крики взмывали все выше, дети тоже выбежали посмотреть на такое зрелище — старшая, Аша, уже почти двенадцатилетняя, такая же пухлая и жизнерадостная, как отец; сыночек Али, унаследовавший материнские кудри и сияющую кожу, и младший, Суда, вечно хнычущий, вцепившись в сестру. Все вышли во двор и присоединились к трагическому хору, оплакивающему позор Юсуфа. Маймуна прижала одну ладонь к виску, словно пытаясь утишить удары пульса, Хамид горестно качал головой:

— Бедный мальчик! Бедный мальчик! — твердил он. — Какое злосчастье принес ты в наш дом! Кто бы мог подумать!

— Не вини себя, — подхватила Маймуна, сопровождая каждое слово тихим стоном. — Откуда нам было знать?

— Не стыдись так, — сказал Хамид Юсуфу, когда их ужас и потрясение достигли пика и слегка пошли на спад. — Это не твоя вина. Бог обвинит нас, потому что мы не поинтересовались вовремя, получил ли ты образование. Ты прожил с нами уже несколько месяцев…

— Но как мог дядя оставить тебя прозябать в таком состоянии — столько лет? — спросила Маймуна, спеша переложить хотя бы часть вины на другого.

«Во-первых, он не мой дядя», — подумал Юсуф, вспомнив, как его школил Халил, и с трудом удержался от улыбки. Он предпочел бы уйти, и пусть эти двое предаются горю без его участия, но сама извращенность этой сцены приковала его к месту. Ему были отвратительны подобные выплески ужаса и возмущения. Все это казалось расчетливым — и при этом нелепым — представлением.

— Ты же знаешь, что мы, кто родом с побережья, называем себя ваунгвана? — напомнил Хамид. — Знаешь, что это значит? Это значит «люди чести». Так мы называем себя, особенно здесь, среди дикарей и бесов. Почему мы так именуем себя? Потому что Бог дает нам такое право. Мы обладаем честью, вверяем себя Создателю и выполняем свой долг перед ним. Если ты неспособен читать его слово и следовать его законам, то чем ты лучше тех, кто поклоняется камням и деревьям? Да ты мало чем отличаешься от животного!

— Да! — ответил Юсуф, ежась от детского смеха.

— Тебе еще пятнадцать? — Хамид несколько смягчил свой голос.

— Исполнилось шестнадцать в прошлый Раджаб^[49]. Перед тем как мы отправились в горы, — ответил Юсуф.

— Нельзя терять время! В глазах Всевышнего ты уже взрослый человек, обязанный целиком выполнять его законы, — заявил Хамид, возвращаясь к привычной роли спасителя. Прикрыв глаза, он пробормотал длинную молитву. — Дети, посмотрите на него! Учитесь на том примере, который он являет нам! — призвал он под конец, выбрасывая вперед руку, чтобы указать на Юсуфа. Избегай зелья, заклинаю тебя! Учись на моем ужасном примере.

— Пусть идет в школу изучать Коран вместе с детьми, — вмешалась Маймуна и посмотрела на мужа в упор. — Хватит терзать его, словно он кого-то убил.

2

Такое унижение навязали они ему. Каждый день в тот месяц Рамадан Юсуф ходил вместе с их детьми к учителю. Он был намного старше всех в школе, и дети изводили его с упорством, доходящим до одержимости. Словно кто-то требовал от них такого поведения и они не могли противиться. Учитель, имам единственной в городке мечети, обращался с Юсуфом сострадательно, по-доброму. Мальчик учился быстро, каждый день дома усаживался повторять пройденное. Поначалу его подгонял стыд, но потом уже радовали и обретенные умения. Учитель многословно его расхваливал и ободрял, будто на такие успехи и надеялся. Юсуф ходил теперь в мечеть ежедневно, вверял себя Богу, которым так долго пренебрегал, и смирялся перед Ним. В мечети имам давал ему небольшие поручения, выделяя перед другими верующими, — знак доверия и одобрения. Он просил принести книгу, которую намеревался почитать вслух собранию, или же четки, или кадильницу. Порой он задавал Юсуфу вопросы, поощряя проявить новоприобретенные знания, а однажды велел забраться на крышу и призвать мусульман на молитву. Первое время Хамид взирал на происходящее с восторгом, заговаривал со знакомыми о произошедшем у них на глазах чудесном обращении, выражая надежду, что Бог непременно заметит ту роль, которую он и его жена сыграли в спасении этого мальчика. Усердие Юсуфа не ослабевало и по окончании Рамадана. За два месяца он прочел Коран от корки до корки и готов был начать с начала. Имам брал его с собой на похороны и на церемонию, совершаемую после рождения ребенка. Юсуф забывал о своих обязанностях по дому и магазину, проводя все больше времени в мечети, а по вечерам допоздна засиживался над книгами, которые дал ему имам. Спустя некоторое время это внезапное благочестие начало беспокоить Хамида. Какое-то оно избыточное, смахивает на одержимость, решил он. Не стоило заходить так далеко.

Каласинга, с которым он делился этими мыслями, когда тот заглядывал поболтать, не соглашался с ним.

— Пусть мальчик наберется добродетели сколько сможет, — рассуждал он. — Такие чувства долго не держатся. Мир вскоре соблазняет нас ко греху и грязи. Но сама по себе религия прекрасна, истинна и чиста. Ты ничего не понимаешь в духовных делах, это мы, люди с востока, тут знатоки. Ты всего лишь глупый торговец со своими поцелуй-пять-раз-в-день-землю и замори-себя-голодом-в-рамадан. Тебе неведомы медитация и трансцендентное или что-нибудь подобное. Хорошо, что мальчик нашел для себя нечто более важное, чем мешки с рисом и корзины с фруктами, жаль только, что ему некуда больше обратиться, кроме как к учению Аллаха.

— Но не слишком ли мальчик усердствует? — настаивал Хамид, не обращая внимания на провокацию, содержавшуюся в последних словах.

— Он уже не мальчик, — отвечал Каласинга. — Он почти что молодой человек. Хочешь его разбаловать, что ли? Он такой красавчик — превратишь его в жалкого неженку.

— Да, мальчик миловидный, — согласился после небольшой паузы Хамид. — Но по-мужски. И, знаешь, он совершенно не интересуется своей внешностью. Когда при нем заговаривают о его красоте, он отходит в сторону или меняет тему. До чего невинен! Да и к чему ты завел разговор о вере и добродетели? Уж если я не разбираюсь в этих вопросах, неужели в них смыслит обезьяна вроде тебя? Ты почитаешь горилл и коров и рассказываешь детские сказки о том, как возник мир. Ты не лучше здешних язычников. Порой я жалею тебя, Каласинга, представляя себе, как твоя волосатая задница будет жариться в аду после дня суда.