Рай - Гурна Абдулразак - Страница 23

— Я буду в раю совокупляться со всем, что попадется на глаза, алла-валла, пока твой пустынный Бог будет терзать тебя за все твои грехи, — бодро отвечал Каласинга. — В глазах твоего Бога что ни возьми, все грех. А наш молодой человек, возможно, просто хочет учиться. Сыт по горло пребыванием в этой твоей мусорной куче. Если в его голове есть мозги, они уже превращаются в кашу. Ты только и требуешь от него, чтобы он сидел рядом и слушал твои лживые истории или собирал никчемные плоды хлебного дерева для продажи на рынке. Даже мартышка обратится к религии, если ее так мучить. Пошли его ко мне, и я научу его читать английские буквы, покажу работу механика. Это хотя бы полезное умение, в отличие от навыков торговца.

Хамид всячески пытался отвлечь Юсуфа работой и даже припомнил затею развести сад за домом, но при этом упомянул и о предложении Каласинги — так и вышло, что Юсуф стал по несколько дней в неделю проводить в мастерской Каласинги. Он сидел на старых покрышках, положив на колени дощечку, и учился читать и писать по-персидски. Утром он делал свою работу по дому, а после обеда шел к Каласинге, вечером же направлялся в мечеть и оставался там до намаза иша^[50]. Поначалу эта напряженная жизнь его радовала, но несколько недель спустя он уже врал насчет посещения мечети и засиживался дольше у Каласинги. К тому времени он научился писать на дощечке — правда, медленно — и читать по той книге, которую дал ему Каласинга, хотя и не понимая слов. Он научился и многому другому — менять шины и мыть автомобиль. Заряжать аккумулятор и счищать ржавчину. Каласинга поведал ему тайны двигателя, и кое-что из этого Юсуф ухватил, но ему больше нравилось следить за тем, как наставник, словно чудом, оживляет переплетение из труб и болтов. Он слушал истории про Индию, где Каласинга уже много лет не бывал, но куда мечтал вернуться. И о Южной Африке, где он жил в детстве. Там, на юге, — сумасшедший дом. Там сбываются все самые жестокие фантазии. Я тебе кое-что расскажу про этих мерзавцев африканеров. Они совершенно безумны. То есть не просто жестокие, неуправляемые — а с головой у них неладно. Жаркое солнце расплавило их голландские мозги.

Юсуф помогал толкать машины и осваивал искусство варить чай в консервной банке на примусе. Его посылали в магазин за запасными частями, а вернувшись, он частенько обнаруживал, что Каласинга, воспользовавшись его отсутствием, пропустил глоток-другой. Под настроение Каласинга повествовал о святых, сражениях, влюбленных богах, статных героях и усатых негодяях, а Юсуф, сидя на ящике, награждал его аплодисментами. Каласинга разыгрывал все роли, но порой просил Юсуфа изобразить молчащего принца или напуганного злодея. Забывая важные подробности, он перекручивал сюжет, порой переворачивая его с ног на голову ради забавной концовки.

По вечерам Юсуф сидел на террасе вместе с Хамидом и кем-нибудь из его друзей или гостей, кто заглядывал на огонек. От него требовалось находиться под рукой, подавать кофе, приносить воду в стаканах, порой служить мишенью для взрослых шуток. Мужчины рассаживались на циновках вокруг стоящей на полу лампы. Если ночи в предгорье становились холодными или шел дождь, Юсуф выносил охапку шалей, раздавал гостям. Он садился чуть в стороне, как подобало ему по возрасту и статусу, слушал рассказы о Мрима и Багамойо, островах Мафии и Ламу, Аджеми и Шаме^[51] и о сотне иных заколдованных мест. Порой мужчины приглушали голоса и наклонялись поближе друг к другу, отгоняя Юсуфа прочь, если и он вытягивал шею. Тогда он видел, как слушатели все шире раскрывают глаза, удивляясь, восторгаясь, а под конец взрываются смехом.

Однажды вечером у них остановился человек из Момбасы и рассказал им про своего дядю, который недавно вернулся, проведя пятнадцать лет в Русии, стране, про которую никто из присутствовавших дотоле не слыхал. Он состоял на службе у немецкого офицера из гарнизона в Виту, а когда англичане выгнали оттуда немцев, последовал за своим хозяином — тот сделался дипломатом и поехал в Европу, в посольство своей страны в город Петербург, столицу этой самой Русии. В истории, которые купец передавал со слов своего дяди, невозможно было поверить. В городе Петербурге солнце светит до полуночи, говорил он. Когда наступают холода, вся вода превращается в лед, и слой льда на реках и озерах такой толстый, что может проехать доверху нагруженная телега. Ветер дует все время, порой разражается буря, летят куски льда и камни. По ночам в вое ветра слышатся вопли бесов и джиннов, они подделываются под голоса женщин и детей, попавших в беду, но если кто поспешит им на помощь, тот уж не вернется. В самые холодные недели зимы замерзает даже море, и дикие псы и волки рыщут по улицам города и сжирают всякого, на кого наткнутся, будь то человек, лошадь, кто угодно. Люди в Русии нецивилизованные, не то что в Германии, так рассказывал дядя. Однажды, путешествуя по стране, они попали в маленький город, и все обитатели его — мужчины, женщины, дети — оказались мертвецки пьяны. Сикуфаньени машкара, умерли для мира. Их дикость наводила на мысль, что дядя попал в страну Яджудж и Маджудж, находящуюся за пределами земель ислама. Но и тут его подкараулила неожиданность — пожалуй, наибольшая неожиданность в этом путешествии. Очень многие жители Русии оказались мусульманами! В каждом городе! Татары, киргизы, узбеки! Кто прежде слыхал эти имена? И столь же удивлялись эти люди при виде дядюшки, ибо они слыхом не слыхали о черных людях из Африки, да при этом еще мусульманах.

Машалла! — дивились все и требовали у купца из Момбасы новых и новых подробностей. Что ж, его дядя посетил города Бухару, Ташкент и Герат, древние города, где построены мечети небывалой красоты, а сады похожи на земной рай. Он спал в прекраснейшем из садов Герата, а ночью слышал музыку столь совершенную, что едва не лишился рассудка. Стояла осень, повсюду цвела девичья трава, на лозе созревали виноградные гроздья, такие сладкие, не поверишь, что эти плоды породила земля. Воздух там так чист и ясен, что люди не болеют и не стареют.

— Это сказки! — вскричали слушатели. — Не может быть на земле такого места.

— Это правда! — возразил купец.

— Возможно ли, чтобы это было правдой? — О, как они мечтали поверить. — Ты рассказываешь нам очередной вымысел. Запутываешь нас сказками.

— То же самое я сказал дяде, — отвечал купец. — Хоть и выразился повежливее. Как такое может быть правдой?

— И что ответил дядя? — настаивали они.

— Он сказал: клянусь!

— Значит, такие места существуют, — вздыхали они.

А дальше в этом путешествии, добавил купец, они переплыли бурное море с огромными волнами, называется Каспий. По ту сторону он видел, как из земли вырываются фонтаны черной нефти, а из воды, словно стражи адского царства, поднимались железные башни. Небо заполнилось клубами пламени, как будто и огненные врата уже близко.

Оттуда через горы и долины дядя добрался до самой красивой страны, какая встретилась ему в том путешествии, красивее даже Герата. Она была покрыта цветочными и фруктовыми садами, там текли реки и ручьи, жили ученые, изысканные люди, от природы одержимые страстью к войне и интригам, а потому в этих местах никогда не наступал мир.

— Как называется эта земля? — спросили купца.

Он долго раздумывал и наконец неуверенно выговорил: Кавказ. А оттуда его дядя спустился в страну Шам и проделал весь путь обратно в Момбасу, — концовку он произнес поспешно, чтобы его больше не перебивали вопросами об именах и названиях.

3

Юсуф пересказывал детям истории, которые слушал по вечерам, сидя с мужчинами. Дети приходили к нему в комнату, когда им наскучивали игры. В любой момент, как вздумается, могли заглянуть к нему. С тех пор как Юсуфа заставили ходить к имаму вместе с детишками, они перестали его стесняться. Поначалу он радовался отдельной комнате, но одиночество сгущалось, и комната превращалась в тюрьму; теперь он с нежностью вспоминал Халила и то время, что провел с ним вместе. Порой младшие мальчики, возбужденно вопя, боролись на его циновке или набрасывались на Юсуфа, втягивая его в шуточную потасовку. Аша просила его рассказывать истории и не отрывала взгляда от его лица, пока он не закончит. Мальчики приваливались к нему или брали его за руку, но Аша садилась так, чтобы видеть его. Если ее звали родители, она требовала подождать, пока она не вернется. Однажды после обеда пришла без братьев дослушать рассказ, во время которого ей пришлось уйти накануне. Она села на циновку лицом к Юсуфу, напряженно вслушиваясь.