Рай - Гурна Абдулразак - Страница 24

— Ты все врешь! — вскричала она, когда он закончил, в глазах ее стояли слезы. Он смутился и не знал, что ответить. Девочка подалась вперед и вдруг ударила его по плечу. Он неуклюже потянулся к ней, ожидая, что и она примется барахтаться и вырвется, как делали ее братья, но она охотно подалась ему навстречу, прижалась с протяжным вздохом, и теплое дыхание коснулось его груди. Когда его страх слегка улегся, он ощутил, как расслабляется ее пухлое тело, и несколько минут они тихо лежали, сжимая друг друга в объятиях. Он почувствовал шевеление у себя между ног и смутился: как бы она этого не заметила.

— Вдруг кто-нибудь войдет, — сказал он наконец.

Она мгновенно отскочила прочь, потом засмеялась. Девчонка, совсем ребенок, подумал он. С ней ничего подобного никогда не случалось. Кто бы мог дурно об этом подумать? Ему велели присматривать за детьми, в том числе и за ней. И он снова распахнул объятия, и она, слегка вскрикнув от радости, прижалась к нему.

— Расскажи мне про сады в том городе, — попросила она.

— В каком городе? — спросил он, боясь пошевелиться.

— Где по ночам играла музыка, — сказала она, смеясь, но не отрывая от него внимательного взгляда. Она поерзала рядом с ним, и Юсуф вновь ощутил шевеление там, внизу.

— Герат, — произнес он. — Ночью в саду путешественник услышал, как поет женщина, и едва не лишился рассудка.

— Почему так? — спросила она.

— Не знаю. Может быть, потому, что ее голос был так прекрасен. Или же он не слышал раньше, как поют женщины.

— Как его имя?

— Купец, — сказал он.

— Это не имя. Назови мне имя, — попросила она и принялась тереться об него, а он гладил ее мягкое, пухлое плечико.

— Его звали Абдулразак, — сказал он. — На самом деле о женщине, которая пела, говорил не дядя купца. Дядя привел слова поэта, который жил в Герате много лет назад и писал стихи о красоте этого города.

— Откуда ты это знаешь?

— Его племянник сказал.

— Почему у нас так много дядей? — удивилась она.

— Они же не родные наши дяди, — засмеялся он, крепче прижимая ее к себе,

— Ты тоже станешь купцом? — спросила она, и ее голос взмыл вверх, задрожал и оборвался: девочка шумно захихикала.

После этого она приходила к нему одна и лежала вот так в его объятиях, и он поначалу тихо прижимал ее к себе, боясь сделать резкое движение или прикоснуться к ней так, что ее напугает. Ее сдобный масляный запах был слегка противен, но Юсуф не мог устоять, когда теплое мягкое тело терлось об него. Она целовала ему руки, лежа рядом, а порой и сосала кончики пальцев. Он скрещивал ноги, чтобы она не заметила, как возбуждает его, но не знал, как много она увидела и понимает ли вообще, чем они занимаются. После многих таких безмолвных часов он стал противен самому себе и к тому же боялся последствий, если их застанут в подобном виде. Он продумывал, какими словами положить конец ее визитам, но никак не получалось заговорить.

Первой заподозрила неладное Маймуна. Аша слишком настойчиво отгоняла братьев от Юсуфа, и они пошли жаловаться матери. Та сразу же ворвалась в комнату, велела Аше уйти. Юсуфу она ничего не сказала, лишь долго стояла в дверях, меряя его гневным взглядом. С той поры она стала холоднее с ним обращаться и бдительно следила, как он возится с детьми. Аша в его присутствии опускала глаза и никогда больше не приходила к нему в комнату. Хамид чаще держал его при себе, но вроде бы не был так возмущен, как Маймуна. Что именно рассказали Хамиду, Юсуф мог только гадать, но по его насмешливым замечаниям с тревогой понял, что теперь уж торговец всерьез задумал женить его.

4

Вскоре после этого — точно в назначенное время, через год после первой экспедиции — дядя Азиз явился опять, с новым караваном, намного больше прежнего. Число носильщиков и стражей дошло до сорока пяти — не так много по сравнению с невероятными караванами прошлого века, подобными кочующим деревням, с собственными князьками во главе, но для простого купца это было существенное предприятие. Чтобы нанять такое количество помощников, дяде Азизу пришлось взять у других купцов кредит под долю в будущей прибыли. И чтобы приобрести тот приумноженный груз, который они несли, дяде Азизу пришлось одолжить денег у индийских заимодавцев с побережья, чего он обычно не делал. Среди товаров были металлические изделия: тяпки и топоры из Индии, американские ножи и немецкие засовы. А также разные ткани: набивной ситец, каники^[52], белый хлопок, бахта, муслин, кикои. А еще пуговицы, бусины, зеркальца и прочие побрякушки, предназначавшиеся в подарок. Как только Хамид увидел эту процессию и услышал о кредиторах, у него началась скверная простуда. Глаза заслезились, слизистые сразу же опухли. В голове отдавалось гулкое эхо, вытеснив из нее все прочее. Он все еще числился партнером Азиза — если нынешнее предприятие провалится, весь товар Хамида, все его имущество перейдет заимодавцам.

Руководил сборами, как и прежде, Мохаммед Абдалла. Его правое плечо толком не зажило, хотя знаменитый мганга провел весьма мучительную операцию, вправляя сустав. Боль мешала мньяпаре размахивать тростью с привычной свободой, а в результате и походка сделалась не столь заносчивой и угрожающей. Задранный подбородок и широко разведенные плечи выглядели теперь преувеличенной позой, то есть нелепо и смешно. То, что прежде казалось обращенной ко всему миру яростной силой, теперь выглядело ужимками тщеславия. Изменилась даже его речь, порой он казался расстроенным, сбитым с толку. Дядя Азиз, прежде не обращавший на своего помощника внимания и предоставлявший ему делать свою работу, теперь ласково заговаривал с ним.

Поскольку число носильщиков заметно увеличилось, Мохаммед Абдалла нанял человека надзирать за ними. Надсмотрщика, высокого, мощного с виду человека из Морогоро, звали Мвене. В первые дни он едва ли произнес несколько слов. Он тоже славился свирепостью и потому носил прозвище Симба Мвене, Лев Мвене. Расхаживая среди подчиненных, он сурово поглядывал на них, доказывая, насколько заслуженно это имя.

На этот раз Юсуфу предстояло проделать путь вместе со всеми. Дядя Азиз сам сообщил ему это, бодро, улыбчиво: ему, дескать, требуется человек, кому он может доверять.

— Ты уже слишком взрослый, чтобы засиживаться тут, — сказал он. — Того гляди попадешь в беду, свяжешься с дурной компанией. Мне нужен умный парнишка присматривать за моими делами.

Юсуфа такой комплимент скорее озадачил, но он сообразил, что то была просьба Хамида: забрать его в путешествие. Он слышал, как мужчины говорили о нем. Понял не все, поскольку дядя Азиз частенько переходил на арабский и Хамид пытался подражать ему в этом. Но он разобрал, как на террасе Хамид уверял дядю Азиза: мальчик сложный, пора ему посмотреть мир.

— Сложный мальчик, трудный, — повторял Хамид. — Либо заберите его с собой, либо надо его женить. Он уже взрослый, семнадцать лет в прошлом месяце. Смотрите, какой он большой. Нечего ему тут делать.

Накануне отправления разразилась буря. Сначала поутру поднялся сильный ветер, он нес тучи пыли и сухих веток по дорогам и пустырям. К середине дня пыль сгустилась настолько, что солнечный свет померк, все было покрыто слоем скрипучего песка. Потом ветер внезапно стих и на мир опустилось великое молчание, самый громкий звук заглушался толстым слоем пыли. Если кто-то пытался заговорить, ему в рот набивался песок. Затем ветер поднялся снова, на этот раз принеся шквальный дождь, который лупил струями по домам и деревьям и обрушивался на каждого, кто еще не нашел себе укрытия.

Через несколько минут дождь превратился в затяжной ливень, его шум прерывался лишь треском сломавшегося дерева или отдаленным рокотом грома. Носильщики и товары были рассеяны этой бурей, судя по тревожным крикам и воплям, кто-то, похоже, пострадал. Когда среди дня наступила тьма, носильщики стали призывать Божье имя и молить о милосердии, чем навлекли на себя гнев Мохаммеда Абдаллы.