Мефистон. Поход к Неумершим (СИ) - Хинкс Дариус - Страница 2

— Рацел? — удивился Мефистон.

— Калистарий, — обратился Ангел, качая головой и поднимая руку, чтобы отразить следующий удар.

Мефистон опустил Витаруса и оглядел пылающий город, внезапно очнувшись от лихорадочного сна. Он едва помнил, как оказался здесь.

— Калистарий мертв, — уверенно заявил Ангел.

Рацел поднялся на ноги, разглядывая искаженную варпом броню Мефистона и его мрачное бледное лицо, а затем схватил свой меч, валявшийся среди булыжников.

— Тогда кто же ты?

Новое имя было выжжено в его душе. Именно оно питало и поддерживало Ангела под руинами улья Гадес. Оно вывело из темноты. Оно разожгло в нем огонь.

— Я Мефистон.

— А Мефистон убивает своих друзей?

Гнев вспыхнул внутри Мефистона и так же быстро погас. Астартес покачал головой и опустил меч.

Рацел пристально уставился на него, и Мефистон попробовал представить, какое, должно быть, сложилось впечатление о нем: его доспехи дымились и пропитались кровью, и он только что разрушил десятки зданий, не задумываясь о том, кто может прятаться в руинах. Когда братья встречались в последний раз, Мефистон был поглощен «черной яростью», а теперь пребывал в здравом уме, исцеленный чудом, природу которого объяснить не мог. Рацел непременно попытается выяснить, не пал ли его боевой брат жертвой Губительных Сил: ведь точно так же поступил бы сам Мефистон, поменяйся они местами.

Порожденная гневом потусторонняя мощь покинула тело Мефистона, и у него закрались сомнения. Неужели Ангел просто заменил одно проклятие другим?

— Нет, — сказал он. — Я не убиваю своих друзей. Я… — Мефистон замолчал, не зная, что он такое.

Рацел сжал рукоять меча, не сводя с него глаз.

Мефистон ожидал разоблачения или нападения, но библиарий вложил меч в ножны и покачал головой.

— Калистарий не умер, — заявил Рацел. — Я вижу его. Он все еще в тебе, даже если ты этого не осознаешь. Кем бы ты ни был сейчас, в тебе присутствует отголосок того человека, которым ты был прежде. — Он подошел ближе и посмотрел Мефистону прямо в глаза. — Так и должно быть. Я не понимаю, что означает это преображение, и не представляю, что с тобой случилось, но чувствую: ты запутался. Но ты должен помнить, кем ты был, Калистарий. — Рацел обвел взглядом пустырь вокруг. — Ты вышел за пределы способностей школ либрариума. Я вижу это. Ты — нечто новое. — Кровавый Ангел нахмурился. — Нечто промежуточное. Я вижу твою душу и в то же время не вижу.

Эпистолярий махнул рукой на тропу опустошения, которую Мефистон проложил через город.

— Какой бы силой ты ни обладал, в тебе должно оставаться что-то человеческое. Не забывай, кто ты есть. Мефистон увидел холодную, отрезвляющую правду в словах друга.

— Я запомню, — сказал он.

Уловив выражение недоверия на лице Рацела, Кровавый Ангел схватил его за руку.

— Клянусь.

Эпистолярий долго смотрел на Мефистона, вглядываясь в его душу, и в конце концов сомнение во взгляде эпистолярия ушло, сменившись проблеском чего-то еще — надежды.

Он положил ладонь на руку Мефистона.

— Я тебе верю.

Заползший в бункер мороз посеребрил сваленные в центре гóловы, стиснувшие челюсти в упрямом молчании. Большинство из них было уже не спасти: их толстые черные языки свисали с посеревших губ, а из рваных глазниц валил дым. Жалкая сцена. Некоторые все еще дергались, грубо оживленные за счет электрического тока, который поступал от рядов искрящих трансформаторов, но никто из них больше не говорил. Деформированные, безмозглые и наконец замолкшие, головы превратились в тотемы — убедительные свидетельства проклятия, которое постигло Гидрус-Ультериор.

— Groti-grosi, ноль-один, — проговорил магос Калкс из-под капюшона, полного вокс-трубок. — Волосы, зубы, ногти. Ногти, зубы, волосы. Просеиватель-ноль. Просеиватель-один. — С каждым отрывистым словом он вонзал шприц в одну из голов, пытаясь добиться ответа. — Гнилостная материя. Немедная. Никаких примесей. Глиацин-ноль. Глиацин-один. Плевки крови, после — тишина.

В его голосе прозвучало разочарование, когда он взглянул на алтарь в углу бункера. Тот яростно дребезжал в своей нише, наматывая катушки свитков данных, как будто протестуя против магоса.

— Великодушный господин, — сказал Калкс. — Я не потерплю поражения. Чем бы они ни стали, эти головы дадут мне ответы. Vescend-vibum уступит. — Он воткнул иглу глубже. — Плоть всегда уступает.

Вдалеке раздался артиллерийский обстрел — бункер содрогнулся, и багровая ряса Калкса покрылась свежим слоем пыли. Магос выругался и смахнул ее, обнажив золотое шитье, струящееся по длинной мантии, достающей до пола, — спираль из шестеренок и электрических схем, свидетельствующая о долгих десятилетиях познания. Магос засеменил к другой голове и стукнул кулаком с механодендритными когтями по каменному полу.

— Буфер-говори-один, — прошипел он, склоняясь над головой.

Кусок плоти дернулся, и Калкс удовлетворенно кивнул. Забрызганное кровью и смотрящее в пустоту злобным взглядом мертвое лицо перекосилось от бешенства, причем скорее звериного, нежели человеческого. Магос включил подачу энергии по кабелям, прикрепленным зажимами к черепу. Под холодной кожей замерцал свет, и в помещении распространились запахи озона и горелого мяса.

— С33331 неисправен, — констатировал Калкс, втыкая провода теперь уже в окровавленные глазницы. — Нулевая ЮН свернулась. Нейменова кислота уже не подходит в качестве консерванта. Биоповтор. Остальные хуже по качеству и субзантированные. Попробовать глациан или гиацилин. С33336 неисправен.

Он открыл гимнарий в кожаном переплете и принялся читать литанию бодрости, монотонно повторяя вопросы и ответы, пока голова не начала отвечать, раскачиваясь и фыркая в такт его словам, да так сильно, что черные сгустки закапали из носа. Калкс вытащил тяжелый латунный хронометр из кармана, открыл его, взглянул на вращающуюся стрелку и сравнил показания с линиями, которые начертил на голове.

— С33332 исправен.

Он внимательно посмотрел на хронометр, а затем захлопнул его, спрятал под одежду и вгляделся в разлагающееся лицо.

— Поговори со мной. — Магос отрегулировал трансформаторы так, что голова затряслась еще сильнее. — Кто украл твой разум?

Калкс слышал, как снаружи с нарастающей силой бьют минометные снаряды, подбираясь все ближе. Его время почти истекло. Магос должен был найти ответ. Как такой примитивный враг мог нарушить их трижды благословенную логику? Как он проник в их сознание?

Голова запрокинулась и сплюнула, обдав техножреца кровавой жижей.

Магос схватил голову и ввел содержимое еще одного шприца, осторожно воткнув иглу точно между пересечениями линий, которые нарисовал на шее.

— Скажи мне, — прошептал он, — чего я не вижу? Как вас испортили? Что за absit-absens в твоей голове? Как такое возможно? Демонолегисары? Вас стеаризировали, смазали, противоположно зарядили, облекли в металлические тела. Вы стали всем, чего желает Омниссия. У вас не было признаков расстройства сознания. Ни у кого. Окованные сталью, связанные с богом с незапамятных времен. Что же могло найти отклик в вашей душе? Я осмотрел и волосы, и зубы, и ногти.

Словно почувствовав разочарование Калкса, отрубленная голова засмеялась, похрюкивая, будто пьяница.

Масса промасленных кабелей, которые образовывали лицо Калкса, отпрянула, перекатившись, словно гнездо резиновых змей. Оптические линзы магоса замигали, перенастраиваясь.

— Ты думаешь, что сможешь обмануть меня? Я реорганизую твое сознание, и тогда ты в подробностях расскажешь мне, что…

Выражение лица мертвой головы переменилось, да так внезапно и необычно, что Калкс застыл в изумлении. Он снова достал хронометр и отрегулировал его, несколько раз заведя механизм и постучав по латунному корпусу. Потом он снова обратил внимание на голову.