Мефистон. Поход к Неумершим (СИ) - Хинкс Дариус - Страница 38

Сначала он подумал, что свет проявился в своей обычной форме — в виде мерцающего маяка, направляющего его к откровению, но, подойдя ближе, Драгомиру явилось невероятное: свет струился из-под капюшона одного из пилигримов. Его извечный проводник принял человеческий облик.

Толпы расходились, размахивая знаменами и звеня кимвалами, — и вдруг свет исчез из виду Драгомир продирался сквозь сон, как в тумане, пока снова не увидел бледный отблеск. Теперь он был уверен: свет просачивался сквозь грязную рваную ткань капюшона паломника. Такой же сутулый и истощенный, как и все остальные, он стоял спиной к Драгомиру, но ошибки быть не могло — паломник был источником света, за которым магистр следовал всю свою жизнь.

Не было никакой возможности узнать, символизировало ли видение прошлое или будущее, или же проводник Драгомира в этот самый момент приближался к воротам тронного зала Императора.

Магистр ордена снова потерял пилигрима из виду, но потом понял почему: незнакомец в капюшоне двигался быстрее, чем остальные участники процессии, следующей к воротам вдалеке.

Он стремительно проносился мимо арок и портиков, выстроившихся вдоль проспекта.

Драгомир помчался дальше. Мозг готов был взорваться от вопросов. Что это значит? Неужели он достиг конца Бессонной Мили? Быть может, его короткое пребывание в Эмпиреях вместе с библиарием было последним шагом к просветлению? Какова бы ни была причина, теперь в нем росло непонятное предчувствие. Нынешнее видение оказалось гораздо более насыщенным и четким, чем любое прежде. Вероятно, погружение в варп открыло некую часть его разума, которая раньше была спрятана от магистра?

По мере приближения к пилигриму огни на дороге становились ярче, ослепляя и сбивая с толку — казалось, будто выстроенные вдоль аллеи громадные статуи грифонов, ангелов и других мифологических существ встают на дыбы, вытягиваясь в знак безмолвного благоговения.

Наконец Драгомир настиг пилигрима и положил руку ему на плечо. Тот обернулся, и свет сделался невыносимым. На секунду Драгомир ослеп и не смог разглядеть лицо, которое искал всю жизнь. Затем пилигрим шагнул ближе, и магистра охватил страх.

Под капюшоном не было лица вовсе — только длинный выбеленный клюв птичьего черепа, слепо смотрящего на него. Но Драгомир отшатнулся не только из-за этого: фигура в капюшоне двигалась пугающе неестественно, мерцая и дергаясь, как плохо склеенный фрагмент пикт-пленки.

Когда голос демона проник в сознание Драгомира, он ощутил чудовищную безысходность.

С первого же слога он понял, что ошибся гораздо основательнее, чем предполагал. Вся его жизнь была ложью. Путь, по которому он вел свой орден, заканчивался не в тронном зале Императора, а в омуте проклятия.

— Мы грезили, грезим, будем грезить, — произнес демон. Его голос походил на хор шепотов и криков.

Одежда пилигрима вспучилась, и наружу вырвался целый лес черноглазых змей, окутавших Сына Гелиоса. Пока змеи пожирали его, широко распахнув челюсти, Драгомир с ужасающей ясностью видел все сквозь прежде непроницаемое сияние. Наконец он получил откровение, которого так долго искал.

Тысячи паломников повернулись к нему и встали молча, откинув капюшоны. Ни один из них не был человеком. Они состояли из частей животных и извивающихся конечностей. На их знаменах была вовсе не имперская геральдика, а отвратительные, порченые символы Хаоса.

За пилигримами открылись большие ворота, за которыми находился тронный зал. Конечно, там был бог, но совсем не тот, которого почитал Драгомир.

Душа магистра завопила, когда змеи поглотили его разум.

«Но бесконечность грядет», — сказал демон и тихо рассмеялся.

Антрос выбрался из-под обломков и откатился в сторону, едва разгорелось пламя. Он пересек систему за несколько дней, как и обещал Рацелу, но в итоге закончил свое путешествие огненным шаром, когда челнок врезался в утес одной из морсусианских гор. Не успев вовремя сгруппироваться, Луций стремительно покатился по склону кувырком, подпрыгивая на неровных почерневших камнях и сминая их силовой броней, отчего образовалась небольшая лавина.

Он падал так почти минуту, но затем сумел воткнуть посох в скалу и резко остановился. По венам растекались болеутоляющие; знаки, бегущие по оптическому дисплею, сообщали, что он получил несколько травм при крушении. Самая серьезная из них — перелом ноги. Силовая броня осталась цела, но кость искривилась на несколько градусов от своего нормального положения, и он чувствовал, как сквозь кожу пробиваются ее острые осколки.

Пилот по-прежнему сидел в кресле, когда вокруг челнока вспыхнул пожар, поэтому Антрос захромал назад по склону, чтобы добраться до него, и, пока библиарий пробивался сквозь ионизированные облака, на его латах играли всполохи электричества.

Антрос находился всего в шести метрах от транспортника, когда тот взорвался и отбросил его назад. Кодиций пролетел по воздуху и снова кубарем покатился по склону, а к тому времени как остановился, челнок уже превратился в пылающий остов.

Поднявшись, Кровавый Ангел заковылял вниз по валунам и осыпям, пока не достиг подножия, где сделал передышку, чтобы оглядеться. Морсус казался таким же облученным и неприветливым, как и любой другой мир, на который он ступал.

Луций попытался ментально пробиться сквозь мрак, но ничего не вышло. С тех пор как он покинул орбиту, второе зрение ухудшилось: образовалось тревожное слепое пятно, которое никак не удавалось сморгнуть. Теперь же, когда Антрос находился на земле, оно практически полностью застилало его третье око.

Кодиций воздел посох и прошептал заклинание. Металлическое древко с филигранным узором засияло от психической мощи, причем гораздо интенсивнее, чем предполагал Антрос. Оружие нагрелось до такой степени, что кодиций с трудом удерживал его. Что бы ни затуманивало его эфирное зрение, оно не притупляло другие его пси-способности. После пребывания в Великом Разломе Антрос едва мог унять варповый огонь в своей душе, что одновременно завораживало и пугало: отныне он был способен одной властной фразой пробить дыру в реальности.

Луций осторожно прижал посох к ноге и пробормотал несколько фраз из трактатов по биомантии, когда металл коснулся брони. Пульсирующий жар стал передаваться сквозь керамит, прижигая раны и сращивая кость.

Библиарий отстегнул от пояса ауспик и принялся листать на его дисплее ленты данных и схемы шахт, пока не нашел то, что искал. Те же самые жизненные показания, которые он засек, стоя на высоком якоре. Атмосферная буря не слишком-то сбила Кровавого Ангела с пути он был примерно в миле от намеченной точки посадки. Антрос напоследок оглянулся на полыхающий челнок и затем бросился в клубящуюся пыль.

Ауспик повел его вниз через предгорья в широкую, пустынную впадину с обугленной землей. Весь Морсус окутывали грозовые тучи, не пропускающие лучей далекого солнца, однако темноту пронзали огни другого рода. В некоторых местах земная поверхность раскололась, и из ее глубин струилось холодное, мерцающее сияние. Столбы бледно-голубого света пронзали небо, озаряя низ облаков.

Антрос ускорил шаг. Имплантаты в его груди производили синтетические клетки, заставляющие кровь сворачиваться, а поврежденные ткани стягиваться, но только тайное искусство сангвинарного жреца смогло бы залечить все травмы. Тем не менее кодиций уже мог бежать с привычной скоростью.

Пылевые бури с ревом кидались на него, забивая ротовую решетку и загрязняя визор, пока Антрос прыгал по камням, и все же он вскоре нашел остатки магистральной дороги. Ее полотно было изрыто ямами и полуразрушено, но все равно было куда более ровным, чем каменистая обочина. Через час кодиций добрался до места, которое зарегистрировал на ауспике. В конце дорога упиралась в дверные створы, почти такие же большие, как горный склон, с которого ранее падал Луций, и сильно изъеденные коррозией. Эти две огромные плиты были выполнены в форме щита с едва заметными очертаниями орла, расправляющего крылья от петли к петле.