Гори, гори ясно (СИ) - Вран Карина - Страница 31

Одна пройтить не успеет, а другая свирипеет,

Друшка друшку рядом гонят, с боку на бок корабль клонят.

Безумствует ветрюга, клонит могучие сосны, как камыши. Хруста ломаемой древесины я не слышу — угадываю его, когда ствол высоченной сосны кренится, заваливается прямо на моем пути.

Газуй!

Я выжимаю по полной, влетаю под ветки. Огонь во мне бьется в экстазе, ликует, вырывается ввысь своевольно, поджигая хвою ярким, но недолгим пламенем — скоро его собьет дождем. Сейчас же сосна пылает в зеркалах, она прекрасна, куда там новогодним елочным гирляндам и прочей искусственной мишуре.

Погоня окончена, «гайцов» отрезало от нас упавшим деревом, и мы беспрепятственно проносимся сквозь дождь, в свете молний и фар, до самого Питера.

Мы разъехались на Финляндском, как и всегда. На прощание сняли шлемаки, ударили кулаками друг дружке в плечо.

— Огонь! — не иначе, при этом восклицании у меня горели глаза.

— Огнище! — согласно скалится во все тридцать два коллега.

Я в спокойном уже режиме докатил до дома. Дождь ослаб, а к прибытию и вовсе закончился, оставил только лужи и радужные разводы на дорогах.

Как никогда прежде, сегодня я был близок к попаданию в статистику по ДТП. И именно поэтому задумался: насколько случайным было то дорожно-транспортное, в котором погибла коллега отца?

Может, отсчет смертей следует вести вовсе не от колдуна в гараже? Тот был до Мстислава Юрьевича... А если добавить в список ту даму с кафедры? И... пойти дальше.

Что, если смерть отца — не случайность?

Ощущение взгляда, вот что выбило меня из размышлений. Я оставил железного друга на обочине, перешел через дорогу. Пока шагал, обшарил взглядом окрестности.

Есть: парень лет двадцати, может, чуть больше, внешности неприметной, неброско одет. Из особенностей: явные оспины на переносице, ближе к кончику носа и на щеках. Натуральные рытвины, не повезло ему в свое время...

Стоял этот перец на тротуаре под каштаном, чуть в стороне от прохода к моей парадной. Поглядывал по сторонам, причем чаще вправо, чем влево. Справа ничего примечательного, разве что Сезон (это магазин такой, я его вроде бы уже упоминал). И еще я обычно с той стороны к дому подхожу, не срезаю путь дворами.

Мы встретились взглядами. Он сделал маленький шаг назад и отвел взгляд. А я его вспомнил, точнее, вспомнил, что уже встречал данного персонажа по пути домой. Тогда было раннее утро, я пер домой бутыль с карасями и не особо глазел по сторонам. Но в такую рань встречных прохожих было раз, два и обчелся. Потому взгляд выцепил паренька, что стоял у остановки. У остановки, где в этот час еще не проезжали ни автобусы, ни маршрутки, только если частника поймать...

Я встал на тротуаре, пошарил по карманам, достал ключи. По идее, если этот меченый всего лишь один из моих незнакомых соседей (дом большой, живу я в нем не то, чтоб долго, ручкаться со всеми подряд не стремлюсь), то он ничего не предпримет. Он стоит тут по каким-то своим причинам и до меня ему дела нет.

Если же парнишка по мою душу, что-то будет, какая-то реакция, какое-то действие. И снова это не то, чтоб приступ паранойи: серьезно, не мог же Липин ходить за мной в одно лицо так, чтобы я его не запомнил? Полагаю, наличие у него помощников куда как вероятней их отсутствия.

Скрежет шин по асфальту. Меченый зазевался, его окатило брызгами из-под колес резко затормозившего авто. Парень ругнулся, бросил на меня еще один взгляд и... сел в машину.

— Любопытно, — сощурился я, доставая мобильник и сразу же вызывая одного из самых частых моих собеседников. — Сергей, и снова здравствуй. Мне бы пробить номерок одной машинки... Нет, сегодня никаких трупов. Серьезно. Да. Диктую. Только вот что: хотелось бы побыстрее узнать про эту машинку, а не как с тем работником теплохода. Угу, угу... Хорошего вечера!

Крылов звонку не обрадовался, напрягал я парня последнее время, задергал. Ну, служба у него такая.

А про работника теплохода — я как передал в разговоре свои соображения, что не чисто может обстоять с мотористом, так до сих пор внятного и четкого подтверждения (или опровержения) не получил. «В работе», — отмазывался раз за разом сотрудник особых органов.

Не будь я лично заинтересован в происходящем, послал бы всю их контору далеко и надолго. Ладно, черт с ними, конспираторами.

Пнул бордюр, двинулся к дому.

— Огоньку не найдется? — под козырьком у самого входа обнаружился типчик в шляпе, надвинутой на глаза.

— Сколько угодно, — осклабился я и повторил то, что уже проделывал на лестничной клетке.

Во сне.

В другом сне?..

На мокрых ступенях огонь не взялся, зато отыгрался на сухом пятне под козырьком. Взметнулся костром инквизиции...

Дикий, нечеловеческий крик, перетекающий в вой, в стон. В тишину.

— Знакомься, Адолат Орипов, начинающий актер, — насмешливый голос из-за спины. — Сегодня получил эпизодическую роль, отправился репетировать. Твой сосед с третьего этажа. Бывший сосед. А ты спор на расправу, огневик.

— С-сука... — мой кулак с разворота рассекает воздух.

Конечно же, совершенно напрасно. Я это знаю, он это знает.

Смех. Заливистый, издевательский, переходящий в икоту.

Этот «сонный» урок меня взбесил так, что холодный душ и зарядка на балконе не помогли утрясти эмоции. Кошар держался в стороне, помня мои наставления с прошлого раза, только нет-нет, а посматривал желтым глазом.

— Так, — сказал я сам себе, когда из-под гантели, опущенной на балконные перила, потянуло дымом. — Собраться.

Теперь я совмещал полезное с полезным: упражнения для тела с упражнением для контроля огня. Не булыжник постепенно нагревал, а гантели.

Голову проветрил, пора ее включить. Для начала свериться, с какого именно момента этот мозгоклюй, он же сноходец, вмешался в мое мировосприятие. Мобильник: есть два исходящих. Один на номер Крылова, второй не вписан в журнал, он с восемь-один-два начинается, городской.

Меченый, значится, был, как и отзвон служивому по поводу номера авто. Порядок событий из-за навязанного сна нарушился точно после моего звонка Крылову.

Что до второго номера, его я набрал уже из дома. Так, по порядку, сбитому этим... Соней-ходуном. Сначала я ополоснулся, поужинал, пообщался с нечистиками, а затем снова задался вопросом: случайна ли была смерть отца? Был ли инсульт?

Вопрос был тот еще, с заковыкой, с вариантами ответов — сильно разными вариантами. С одной стороны, служивые: те знали, кто я, чей сын, плюс они же меня и уведомили о крайне неприглядной кончине профессора Пивоварского. И ни словом, ни делом не давали мне понять, что в уходе моего родителя было что-то из ряда вон. На той же стороне, но ближе к обочине стояла ма, от нее я изначально и услышал заключение — инсульт.

Если в смерти па что-то было не так, имелся ли смысл милиционерам скрывать это от меня? Мы вроде как в одной лодке в этом мутном потоке... Мать же... Она, я много раз повторял, натура тонкая, сложная. Ей как раз могло прийти в голову, что защитить меня ложью (или умолчанием) — обосновано, естественно.

Мать есть мать. И даже спрашивать без толку, если она что-то себе в голову вбила, выбить это не под силу никому.

На другой стороне... Там над кальянным дымом и светом зеленой лампы, под шелест и скрип отыгранной мелодии с виниловой пластинки звучал отцовский голос: «Я вызову эту бурю, Мстислав. Время пришло».

Я не знаю сути, не знаю контекста, но, чем больше думаю, тем сильнее гложут меня сомнения. Противоречиво? Еще как. Сомнительно? Не без того. Как проверить, хотя бы косвенно? Хм...

Списки лиц, работавших с отцом, номера их телефонов. Мстислав Юрьевич. Ильеши... Тот дальний родственник профессора Пивоварского, который писал монографию, как же его? У них разные фамилии, а само родство — седьмая вода на киселе. Звали... Звали его Александр. Напряг память. «Откликается он нынче исключительно на Александра Александровича, серьезный стал неимоверно», — с тихой ехидцей говорил дядя Мстислав.