Гори, гори ясно (СИ) - Вран Карина - Страница 59

— Такой замечательный домовой дух не причинит вреда хозяину и гостье, — непривычно мягко обратилась Арктика к скамье в сенях. — Верно же?

— Уж он-то замечательный, — припомнил я эпизод с обвалившейся лестницей.

Впрочем, затем я вспомнил и то, как корежило нечистика. И как он мне презент от дядьки вручил. Цестус мне уже пригодился, прямо хорошо зашел в дохлую рожу...

— Осмотрись: ты видишь пыль? — слегка склонила голову к плечу Бартош. — Не видишь, потому как ее нет. Чисто, как после генеральной уборки.

Таша не льстила малорослику. Если в прошлый приезд тут пылищей и грязищей можно было обмазаться, то сейчас все выглядело весьма опрятно.

— Моя бабушка была та еще чистюля, — коллега достала из внутреннего кармана легкой куртки носовой платок. — Всякий раз после мытья полов проверяла качество работы. Беленьким платочком по плинтусу проводила. Если оставался след, заставляла перемывать весь дом, в полном объеме.

— Сурово, — впечатлился.

— Отлично дисциплинирует, — пожала плечами Бартош.

Она прошлась до стены, присела на корточки. Провела тканью по лакированному деревянному бруску, что тут плинтусом служил. Продемонстрировала: безупречно белая материя таковой и осталась.

— ЧТД, — Арктика распрямилась. — Ждали тут твоего приезда, за хозяйством следили тщательно. Цени.

— Ценю! — я прищелкнул языком. — Нелид, принимай благодарность. И покажись уже, можно, все свои.

Нечистик ожидаемо выбрался из-под скамьи. Себя он тоже слегка привел в порядок. Подлатал одежки, чтобы края не махрились и швы не расходились. Шевелюру чуток обиходил, бороду подровнял. Тоже, наверное, чтобы в грязь лицом не ударить.

— Драсьте, — буркнул Нелид, сделал своими глазюками «хлоп-хлоп», добавил емкое. — Дела.

И укатился прочь. А мы принялись обживаться.

К вечеру мы успели раскидать вещи, приготовить еду (Таша), натаскать воды и организовать нам баньку (я), собрать два лукошка ягод: крыжовника, малины и красной смородины (Нелид).

Банника у нас на хозяйстве не наличествовало.

— Ентово хозя... Демьян отпустил, — удалось вытянуть из домового. — На том берегу баенку ажно каменную правили, Демьян и помог, слово нужное нашептал хозяину.

Так что все сам, своими ручками. И — местами — на своем горбу. Зато попарились от души, всю дорожную грязь в парилке оставили.

Таша из парной голышом пронеслась до мостков по деревянному настилу и скользнула белой рыбкой в ледяную воду Вейнки. Тут-то я отдельно порадовался персональному спуску, крутому подъему и высоким деревьям. Мне этой фарфоровой красой любоваться можно и нужно, а прочие деревенские пусть даже не облизываются.

Меня она тоже звала окунуться, но я предпочел не тревожить водного хозяина. Бдил с берега, пока подруга не наплескалась.

— Чтобы в русалки не пристроили, — обосновал свое стояние на мостках в одном полотенце на бедрах.

— Я в русалки не гожусь, — приняла мою руку Бартош. — Можешь на этот счет не тревожиться.

— А если ногу сведет? — я присел, протянул руку ей навстречу. — Вода холоднющая.

— Мою не сведет. Спасибо.

С моей помощью она выбралась на старенькое, но совсем не трухлявое дерево. Собрала руками длинные волосы, выжала из них воду. Я же созерцал ее аккуратную фигурку. Солнышко, скатываясь к горизонту, подсветило капли на коже так, что вся девушка ненадолго засияла.

Хорошо, правда хорошо, что мы вместе поехали в Псковскую область, Гдовскую губернию.

К вечеру заявился к нам на огонек румяный, радостный Кирилл. Узрел Арктику, икнул и замялся, пряча что-то за спиной. Я подмигнул деревенскому приятелю и сделал приглашающий жест.

Таки не девочку-ромашку я привез из города, а опытную девушку-крупье. Ее не испугать самогонкой после всех казиношных попоек. Мы порой так насиживаемся, что под конец пьянки в организме алкоголя чуть ли не больше, чем крови. Не хвастаюсь, констатирую.

Словом, первый вечер в деревне у нас удался. Омрачало его только отсутствие Лиды, девушки Кирилла. После июльского происшествия она не решилась вернуться в деревню. По словам Антонова, Лидию колотило при одной мысли о встрече с соседкой.

Кирилл рассказал, что после моего отъезда и ожидаемой кончины ведьмы Алевтины ее приятельница Алла совсем ополоумела, точно с цепи сорвалась. При встречах случайных шипела, ругалась и как-то даже плюнула в сторону Антонова старшего. А Антонова младшего, Мишуню, разок аж по лицу хлестнула.

Малой возле колодца на оклик Яры обернулся, шагнул неловко, да случайно оттоптал Алле ногу. Та ему за это пощечину влепила, хотя что там в ребенке веса, где у ведьмы убыло, что травмировалось?

— Я себя на полпути к ней тогда остановил, — нахмурился сосед в процессе пересказа. — Кулаки чесались ей по сопатке и всему сопутствующему за Мишку проехаться. Но ведь баба! Решил: бес с ней. Злость и пар спустила, может, убавится стервозности.

— Это вряд ли, — вырвалось у меня чисто автоматически.

— Знаете, — Таша подложила нам закуски. — У меня, вследствие совокупности первичных и вторичных половых признаков, нет комплекса «ведь баба». Если по делу, могу и ударить. Момент упущен, но имейте ввиду.

Кирилл икнул.

— Красивая, умная, правильная, — выпалил он. — За это надо выпить!

— За красоту, — поддержал я тост.

Чуть позже, пока мы еще не налакались до ай-ай, я обрадовал соседа, что он вскорости узнает, каково это — на электрическом стуле посиживать. «Легонечко, не на полную мощь», — пообещал парню. Тот как-то заерзал. Наверное, стул неудобный.

Принесенные гостем «ноль-пять» показали дно, а время, как уверили настенные часы, еще было вполне детское. Причем за окнами уже стемнело, в деревне это как-то раньше происходит по сравнению с городом.

Кирилл предался воспоминаниям о своем босоногом детстве, о летних деньках и вечерах в этом славном и целебном для него захолустье. О посиделках у костра, о вкусе печеной в углях картошки...

— А поехали к костровищу? — воодушевился Антонов. — С краю от поля, близ ручья оно. Недалеко. Картошечка молодая у меня есть. Батаевы на пробу несколько ведер вынули, я у них взял. О, и Мишуню захватим, пускай приобщается.

Ехать по колдобинам в потемках самоубийц все-таки не нашлось, и к месту, отведенному для разведения костров уже много лет как (Кириллу его еще папка показывал), мы пошли пешком. Вчетвером: Антонова младшего затянули в компанию, хоть тот и упирался. Мол, друзья за ним скоро придут.

— Какие еще друзья? — сдвинул брови дядя Мишани. — Вон, по телеку «Спокойной ночи, малыши» доигрывают колыбельную. Одно из двух: или ты ныряешь в койку, или ты идешь с нами.

Мелкий, не будь дураком, выбрал общество взрослых.

Кирилл из дома забрал корнеплоды, свежие огурчики, ягодный компот, племянника и потертую гитару. Компот перелил в пару термосов, одноразовые стаканчики нашлись в кухонных ящиках, а прочей посудой мы решили пренебречь. Иначе много цивилизации получится, не то.

На месте я взметнул костер выше макушек плакучих ив, что обильно росли у ручья. Попросил заранее честную компанию отойти подальше, чтобы им одежду, ресницы и прочую растительность на головах не опалило.

В получившиеся алые угли щедро напихали картофелин.

Потом мы расселись по бревнам, которые кто-то давным-давно заботливо разложил вокруг кострища. Вкушали дары природы, а Кирилл не слишком умело бренчал на гитаре. Пел он так себе, но в общем сплетении голосов, когда все дружно подпевали Антонову, звучало душевно.

«И его костер взовьется до небес[1]», — широко улыбаясь, напевал Кирилл, и ему вторило три голоса. Даже мелкий знал слова.

«Еще не все погасли краски дня,

Еще не жаль огня, и ночь хранит меня», — не сговариваясь, мы перепели на свой лад припев. Миша разок спел по привычному, а затем уже пел как мы.