Гори, гори ясно (СИ) - Вран Карина - Страница 6

— Про него, тля, — хмыкнул приятель. — Рвануло на нем с неделю назад. «Пожарные! Тушить!» Тазик на дно ушел. Контора-владелец: «Пожарных косяк. Душить!» Человечишки такие человечишки...

Выходит, утянул тогда водник судно. Разозлился он тогда крепко, конечно. Возможно, поэтому Федя Ивановна вспомнила про обожженного «спящего красавца». Как раз в связи с шумом вокруг затопления теплохода. Или на что-то мне намекала, а я сообразить не могу, на что.

— Макс, про отъезд Ханны... — вспомнил я еще одну прозвучавшую фразу.

— С ней все пучком, — отозвался Находько. — Я ее немножко проводил. Кое-что, как выяснилось, от предков лисоньки сохранилось. Мы это изъяли, отнесли в одно местечко, где... — он замялся, подбирая формулировку, а заминки для напористого Макса совсем несвойственны. — Разбираются в старинных предметах.

— Постой, — я чуть оторопел. — Случайно, не на Кирочную отнесли?

Двумя часами ранее я выяснил, что на Кирочной улице находится «скромная лавка» Феди Ивановны. Правда, на уточнение, не у нее ли некие чувствительные к запахам существа закупаются особыми порошками и другими полезными штуками, мне ответили отрицательно.

— Так ты в теме? — удивился Макс.

— Мир тесен, — отозвался я. — И что там было дальше? С Ханной?

— Дальше мы махнули в Ригу, — как само собой разумеющееся, сообщил Находько. — Нашли одного ме-э-эдленного дальнего родственника Луккунен. Он вроде не такой тупой, каким пытался выглядеть. Я передал лисоньку в его ме-эдленные лапы и отчалил. Конец истории.

— Это хорошо, — с облегчением сказал я. — Славно, что она нашла кого-то из своих. Пусть и дальше все у нее идет, как задумано.

Шпала кивнул. Вот может же он, когда захочет, вести себя, как нормальные люди.

— АБ, слушай, — после недолгого молчания серьезно и вопросительно обратился ко мне Макс. — На понедельник-вторник планы есть уже?

— Кроме как отоспаться? — я ненадолго задумался. — Нет, никаких. Свободен, как ветер. А что, есть предложения?

Макс сделал отмашку заглянувшей к нам местной работнице, чтобы та шла пока подальше.

— Надо сгонять в уезд... — Шпала перекосился, как от кислятины. — Короче, дело к ночи. Есть родственница. Не моя, супруги. Племяшка. Жила себе, росла себе — была как все. В мае ей стукнуло четырнадцать, и понеслась душа по кочкам.

— Ты излагаешь очень образно, дружище, — вздохнул. — Но не очень информативно. Я пока не понимаю ни черта: ни что там с девочкой не так, ни зачем тебе я для «сгонять».

Макс сочно выматерился, как бы выпустив за раз одним «выхлопом» все, что не досказал этим вечером. А оно явно рвалось наружу, свербело.

— Она начала сбегать в лес, — снова вернулся к «цивильной» речи приятель. — Не так, как, скажем я... Просто уходить в лес. Ни с того, ни с сего. Без предупреждений, без поводов. Ее уже трижды искали, прочесывая лес. Когда находят, она обычно босая пляшет и поет. Не ту дребедень, что по радио гоняют, а такие... далекие от современности песни.

— Народные? — уточнил я у явно нервничающего Макса.

— Блатные-хороводные! — взорвался он. — Иптить-коптить, АБ! Про огнедеву она песни поет. С огненным змеем. И как невменяемая во время этих песнопений. Мигалки стеклянные, тело ватное, из рук спасающих вырывается. Одного покусала. Жена психует — родная кровь же. Она — племяшка — не как я, уже проверил. И фиг поймешь: в дурку сдавать ее или оставлять, как есть. Зверям лесным на прокорм, раз ее туда тянет.

Шпала впечатал кулак в скамью.

— Хорошо, это я понял, — успокаивающим тоном сказал я. — От меня что требуется?

— Светочем твоим ее засветить бы, — из Макса будто выпустили пар. — За мной будет долг. Независимо от того, что ты в ней углядишь.

— Не надо...

Договорить мне коллега не дал. Рявкнул так, что очередная работница, заглянувшая нас проверить (на массаж пригласить, все дела), затряслась мелкой дрожью. Испарилась.

— Сказал — долг, значит — долг, — нахмурился Находько. — Словом не разбрасываюсь. Мне важно прояснить, что с ней не так. Я же к ней уже сам обращался. Спрашивал: «Мелкая, вопрос по существу. Что ты за существо такое?» Эта дурында только фарами хлоп-хлоп.

Хорошо, что Макс под фразу с фарами поморгал — показал, так сказать, мимикой, что сказать хотел. А то не факт, что я бы сразу сравнение фар с глазами «догнал».

Повторно рыпаться, чтобы оспорить Максово: «За мной будет долг», — я не собирался. Может статься, мне его помощь пригодится. Как знать? Я намерен был рыть со всем тщанием в направлении «группы... или даже организации», как выразилась Палеолог. Мне бы хоть маленькую зацепочку, от чего клубок разматывать... В общем, помощь от оборотня по моему обращению — в хозяйстве явно пригодится.

— Лады, Большое Перо! — хлопнул в ладоши приятель. — Больше никаких серьезных тем. Сегодня все — за мой счет. Дамы!

Девочки в сауне работали не из боязливых. Так что вскоре они (парочка работниц и Шпала) уже играли в салочки в бассейне, этот паяц напевал про покусанные бочка и волчка, который обязательно придет, если заснуть с краю кровати.

Ира, наплескавшись, уединилась с массажисткой. А мне не хотелось покидать жаркое помещение. Жар внутренний нежился и млел в горячем помещении. Я нежился вместе с ним.

Забавно, нелогично, но факт: о том, что Находько наведывается в данное заведение, его супруга прекрасно знает. И ему за эти маленькие шалости с девчонками не прилетает. Ни сцен ревности, ни сковородок в голову. Зато за покатушки с кем-либо женского пола — еще как.

Мы это в том году за кружкой пива обсуждали, помнится. И в три головы (я, Джо и сам Находько) не поняли, почему так. «Женщины!» — дружно воскликнули мы тогда и взяли еще по кружечке.

Домой я приехал отдохнувшим и довольным. Отогревшимся, как кот под полуденным солнышком.

Традиционно пересказал овиннику с парадником, о чем мы беседовали со специалистом по древностям. Точнее, о чем она сказ вела, а я ушами хлопал.

Выслушал торжествующие возгласы шерстистого.

— Я говорил! Я знал! У, старая кровь! Дальние дали, многие лета. Сила великая, кровь родовитая.

Спросил его, что мне эта кровь дает, кроме осознания (Кошаром, не мной) силы и родовитости?

— Жизни и рассудка тебе мало, владыка? — очень тихо и строго спросил Кошар. — Говорил я уже. Не растет семя на голом камне. На худой земле и колос слаб. Тебя, неподготовленного, выжгло бы, ежели б не кровь. Если б не наследие. Может, намертво спалила бы тебя сила, да развеялась. А могла и разум выжечь, взяв тело — себе. Нахрапом ли, исподволь ли...

— Я так понимаю, риск последнего, про исподволь — он все еще сохраняется? — внял я серьезности момента.

— Раз все сам осознаешь, чего лишние вопросы задаешь? — переглянувшись с насупленным овинником, тряхнул седой шевелюрой Мал Тихомирыч. — Не буди лихо, пока оно тихо!

Оставив тех двоих шушукаться, я утопал в комнату. Завалился на диван. Сон не шел: я вообще плохо спал после того, как пробудил память пепла. Стоило мне закрыть глаза, как проявлялись видения пепелищ, заново вспыхивающих. Пламени, что возникало из горстки пепла и проносилось огненным шквалом по знакомым мне улицам. Проносилось, не считаясь с жертвами.

Однажды мне привиделась мать, объятая пламенем. В другой раз огонь пожирал Ташу Бартош.

Кто такая «она»? Ма — во Франции, хотя бы ее этот бред не касается. Разве что в видениях. Бартош? Лишенная силы и жаждущая эту силу вернуть?

Каюсь, тень моего сомнения на Арктику пала. Очень своевременно она тогда приехала ко мне. В ночь, когда она рассказывала о болезни сестры и своей утраченной, выжженной силе, а я — запускал зеленые всполохи небесных огней — в эту самую ночь убивали Дарью Ивановну Берегову.

Я расправился с сомнением, когда мой огонь «признал» в Бартош если не «свою», то точно не чуждую. Он ее не обжег. По правде сказать, выпускать живой огонь, обнимая девушку, было боязно. Не хотелось обнаружить головешку на месте девушки... Обошлось: Таше от живого огня достались волна бодрости и... едва ощутимый отклик утраченного дара.