Тень сомнения - Джексон Лайза - Страница 4
- Предыдущая
- 4/84
- Следующая
– Сукин сын! – прохрипел Датч, по-прежнему не выпуская из зубов сигары.
Он схватил бутылку виски, привезенную из города, выбрался из «Кадиллака» и, с трудом передвигая затекшие после долгого сидения в машине ноги, направился к дому. Дверь отворилась сама собой, словно его тут ждали. Подошвы его башмаков гулко застучали по пыльным доскам пола. Ему показалось, что он слышит мышиную возню где-то в темном углу.
В кухне Датч порылся в шкафах и нашел стакан, покрытый многолетним слоем пыли. Жаль, что свет, газ, электричество и телефоны подключат только к вечеру. Но, как бы то ни было, в ближайшие дни дом будет полностью приведен в порядок сверху донизу, и его взрослые дочери вернутся сюда, пусть даже вопреки своей воле!
Датч протер стакан пальцами, налил себе щедрую порцию виски и поднялся по ступеням в свою старую спальню, которую столько лет делил с Доминик. Массивная кровать с четырьмя столбиками стояла незастеленная, матрац был покрыт пластиковым чехлом. Он подошел к окнам, раздернул шторы и, прихлебывая из стакана, взглянул на бассейн – давно высохший, забитый палой листвой и грязью. Купальный домик, расположенный рядом с вышкой для прыжков в воду, был заперт много лет назад. Потом взгляд Датча скользнул к спокойным водам озера, которое он так любил. И опять его охватило скверное предчувствие, словно в мозгу неумолимо тикал часовой механизм.
Что же здесь произошло много лет назад? Что он обнаружит?
Датча пробрала дрожь. Он одним духом опрокинул в рот остаток того, что было в стакане. Огненная жидкость обожгла ему горло, скользнула в желудок и согрела его изнутри. Датч снова спустился по лестнице – подальше от этой мрачной, как покойницкая, комнаты, подальше от воспоминаний о давнем безрадостном сексе, лишенном любви. Бог свидетель, Доминик со временем превратилась в законченную стерву!
В кабинете Датч вытащил из кармана бумажник, извлек из него листок, вырванный из блокнота, и уставился на три телефонных номера, принадлежащих его дочерям. Вряд ли они обрадуются звонку от дорогого папочки, но все равно сделают то, что он им велит. Они всегда его слушались.
Датч достал мобильник, его нижняя челюсть воинственно выдвинулась вперед.
Будь проклят Харли Таггерт! Будь проклят Кейн Моран! И будь проклята правда, какой бы она ни была!
– Это нечестно! Почему это мы должны переезжать? Мы же ничего плохого не сделали! Это же не мы – извращенцы!
Воинственно выдвинув вперед подбородок, совсем как дедушка, Шон сверлил мать возмущенным взглядом сквозь падающий на лоб спутанный чуб. Бунтарство исходило от него волнами, оно светилось даже в россыпи веснушек на носу, заметных несмотря на летний загар. Руки мальчика сами собой сжимались в кулаки от бессильной досады. В эту минуту он показался Клер до боли похожим на ее отца. Ей хотелось обнять его и никогда, никогда не отпускать.
– Поверь, дорогой, так будет лучше. Она вывернула содержимое верхнего ящика комода на кровать и принялась укладывать носки и белье в пустую кар – тонную коробку. На сердце у нее было тяжело, она сама не верила своим словам. Боль в конце концов уйдет – так бывало всегда, – но это произойдет не скоро. Очень не скоро.
– Пусть папа сам уезжает!
Шон с размаху опустился на багажный сундук и хмуро уставился в окно на искривленную старую яблоню. Клер проследила за его взглядом и тяжело вздохнула.
К одному из толстых сучьев яблони была привязана автопокрышка, когда-то служившая качелями, – грустное напоминание о детстве ее детей, об их невинности, недавно столь жестоко разрушенной. Покрышка тихо покачивалась на ветру, веревка почернела и измочалилась. Дети уже давно не пользовались качелями; колеи, когда-то прочерченные на земле их кроссовками, успели зарасти травой. Все это было сто лет назад – в то время, когда Клер сумела внушить себе, что в ее маленькой семье все в порядке, что грехи прошлого больше никогда не напомнят о себе, что она обретет покой в этом тихом и сонном провинциальном городке в Колорадо. Как же глубоко она заблуждалась!
Клер со стуком задвинула пустой ящик и с удвоенным ожесточением принялась опустошать второй. Чем скорее она уберется из этой комнаты, из этого дома, из этого проклятого городка, тем лучше!
Шон встал, переминаясь с ноги на ногу, и сунул руки в карманы старых, обрезанных по колено джинсов, готовых вот-вот соскользнуть с его узких бедер.
– Ненавижу Орегон.
– Это большой штат, разве можно ненавидеть столько земли сразу?
– Я там не останусь!
– Ну почему же, дорогой? Там живет дедушка. Мальчик презрительно отмахнулся.
– Я могла бы найти там работу.
– Почасовую работу учительницей? Подумаешь, большое дело!
– Да, большое. Мы не можем оставаться здесь, Шон, ты же сам понимаешь. Со временем ты привыкнешь.
Клер взглянула на пыльное зеркало, где отражалась фигура ее сына. Он был высок, мускулист, над губой и на подбородке уже начали пробиваться первые волоски. Еще недавно по-детски мягкие губы стали суровыми, в углах рта залегли упрямые складки, очертания подбородка обрели решительность. Мальчик на глазах превращался в мужчину.
– Все мои друзья живут здесь. А Саманта? Ты о ней подумала? Она же вообще не понимает, что происходит!
«Я тоже не понимаю, сынок, – сказала про себя Клер. – Так же, как и ты».
– Когда-нибудь я ей все объясню. Шон недоверчиво фыркнул:
– Что ты ей объяснишь, мама? Что ее папочка-извращенец трахал девчонку всего на пару лет старше ее самой? – Голос Шона сорвался. – Что он спал с моей девушкой? – Он ткнул себя пальцем в грудь. – С моей подружкой, черт бы ее побрал!
– Прекрати! – Клер швырнула в ящик ночные рубашки. – Совершенно незачем чертыхаться.
– Незачем? Черта с два! У меня целая куча причин чертыхаться! Признайся, ты ведь потому в конце концов и развелась с папулей, хотя вы давно уже вместе не живете? Ты знала! – Его лицо побагровело, глаза наполнились слезами, хотя он мужественно старался их удержать. – Ты знала и ничего мне не сказала! А теперь точно так же собираешься лгать Саманте?
Ярость и унижение охватили Клер. Она подошла к двери и плотно закрыла ее. Язычок замка тихо щелкнул.
– Саманте всего двенадцать; ей не нужно знать, что ее отец...
– Почему нет? – Шон вскинул подбородок. – Тебе не приходило в голову, что она уже в курсе всех наших грязных маленьких секретов? Что ей могли нашептать ее подружки? – Он горько усмехнулся и покачал головой. – Ах да, у нее же их нет, верно? Ей повезло. Они ей не расскажут, что ее старик – полоумный извращенец.
– Довольно! – закричала Клер, захлопывая второй ящик с оглушительным стуком. – Неужели ты не понимаешь, что мне тоже больно? Он был моим мужем, Шон! Знаю, ты страдаешь, тебе стыдно, тебе хочется провалиться сквозь землю, но поверь, я испытываю то же самое!
– И поэтому ты убегаешь, поджав хвост, как побитая собака?
Такой юный и уже такой озлобленный.Клер изо всех сил вцепилась пальцами ему в плечи и вскинула голову, чтобы заглянуть прямо в его рассерженное мальчишеское лицо.
– Не смей так со мной разговаривать! Твой отец наделал много ошибок, слишком много, но он... – Клер увидела горечь в глазах сына, и что-то внутри у нее сломалось – ненадежная плотина, которую она с таким трудом пыталась возвести. – О, Шон...
Его тело оставалось напряженным и неподвижным, но Клер все-таки обняла его. Ей хотелось дать себе волю и разрыдаться. Увы, такую роскошь она не могла себе позволить.
– Прости меня, милый, – прошептала она. – Прости. Прости. Мне так жаль...
Шон стоял неподвижно, как статуя. Он так и не обнял ее в ответ, и Клер медленно разжала руки.
– Ладно, мама. Это ведь не твоя вина, так? Ты... Ведь не ты же толкнула его на это! – Шон отвернулся, мучительно покраснев.
Недвусмысленный намек в его словах бомбой разорвался в голове Клер. Сотни и тысячи раз она задавала себе тот же вопрос. Может, у нее чего-то не хватает по женской части, и она не способна удержать мужчину? Своего мужа. Какая злая шутка! В глубине души она знала, что ей не в чем себя винить. О, если бы только она раньше спохватилась! Тогда злобные сплетни и пересуды, гнусные обвинения, мучительные сомнения, выворачивающие душу наизнанку, не коснулись бы ее детей. Всю свою взрослую жизнь она стремилась к одному: оградить их.
- Предыдущая
- 4/84
- Следующая
