Синдикат (СИ) - Николаев Игорь Игоревич - Страница 43

Фирсов прочистил горло и покосился на висячий камин, который по-прежнему источал ровный запах ароматных щепок.

— В некой перспективе нам виделся заход на Секретную Теорему.

— Секретной Теоремы не существует, — сказал Копыльский с таким выражением, будто напоминал ребенку о необходимости чистить зубы перед сном. — Это миф программистов и графов.

— Возможно, возможно, — скупо ухмыльнулся Фирсов. — А теперь давай немного подумаем. Математика это не физика, абсолютно запрещенных вещей в ней нет. И шифрование на открытых ключах, так или иначе, сводится к задаче разложения числа на простые множители. А, следовательно, ее можно привести к некоему алгоритму, который сделает шифры нестойкими.

— Точнее шифры, где длина ключа не превышает длину сообщения, — уточнил Копыльский.

— Да, эти можно сломать лишь тупым перебором. Но такие шифры неудобны в практике, поэтому везде используют инфраструктуру открытых ассиметричных ключей.

— В принципе да, теория не запрещает, — Копыльский улыбнулся одной половиной рта, вторая осталась недвижима, как отлитая из бронзы. — Практически же раньше ураган пронесется через свалку и соберет из хлама новенький самолет.

— Все верно, — опять ухмыльнулся Фирсов. — Но только если у тебя нет машины, которая перерабатывает любые массивы информации, упорядочивая хаос до системы прогнозируемых и управляемых структур.

Копыльский открыл, было, рот, и закрыл его, словно щелкнул челюстью капкана. Белесые брови сошлись воедино, через лоб побежала глубокая морщина. «Флибустьер» крепко задумался.

— И вы смогли? — наконец спросил он.

— Нет, — признался Фирсов. — Я же сказал, в перспективе… Проект все время спотыкался на проблеме коммуникации. «Тиамат» давала отличные результаты, но только если понимала, что именно желает оператор. А объяснить получалось, дай бог, один раз из десяти, к тому же электрическая мартышка постоянно выдавала не то, что нужно, а то, что считала нужным. Но уж если получалось…

Бюрократ мечтательно прищурился, лишь на мгновение, однако с неприкрытым удовольствием, как ребенок, вспоминающий первое в жизни мороженое.

— «Тиамат» — не спросил, а скорее отметил Копыльский. — Ну да, логика есть… [5]

— Одни и те же книги в детстве читали, — кивнул Фирсов [6]

Кибернетики промолчали, может, поняли отсылку, а может дружно решили не вмешиваться в повествование, уточнив после.

— Интересно, — сказал Копыльский.

Он, наконец, снял очки, потер нос, закрыв глаза. Скорее всего, этим жестом «мудрец» обеспечил себе паузу для раздумий, но выглядел коммерсант действительно уставшим.

— Скажем так, — продолжил он. — Нельзя сказать, что я не видел разводок эффектнее и увлекательнее. Фантазия людская не имеет границ, что бы там этот… Макс… ни думал. Но таковых разводок было мало. Очень мало.

— Понимаю, — Фирсов даже не стал спорить. — Дальше?

— Давай.

Копыльский надел очки, тщательно поправил их, добиваясь идеально ровного положения на лице, и приготовился слушать продолжение, точнее уже финал истории.

Итак, Фирсовы убрали дамоклов меч, повисший над головами, сосредоточились на «Тиамат» и, наконец, получили наглядный результат, а вместе с ним и кратный рост бюджета. «ГосСтат», официально заявленный как еще один третьестепенный проект по упорядочиванию внутрикорпоративной отчетности, тихонько развивался, глотая миллион за миллионом. Полезный выход экспериментов был, увы, ниже чаяний, но уже позволял с уверенностью рапортовать о коммерческих перспективах. Более того, в логике бюрократических игрищ отсутствие феерических результатов «вотпрямщаззз!» было предпочтительнее, потому что гарантировало исполнителям долгие годы спокойной, обеспеченной жизни. Все шло прекрасно и становилось лучше с каждым днем. А затем дядя и племянник потеряли чувство меры, решив залезть в другие направления.

Поначалу все опять-таки шло хорошо, родственники к тому времени наработали большой опыт, досконально изучили внутреннюю кухню «Правителя» и успешно проворачивали дела. В тринадцатом году фарт, наконец, закончился, и организованная младшим Фирсовым деловая комбинация вместо дохода принесла конфликт с «Союзпочтой», который быстро перерос в настоящую войну трестов. Дядя привычно выступил в качестве громоотвода, приняв вину на себя, но в этом случае проверенная схема дала сбой. Выведенный из-под удара племянник уже видел себя в правлении треста, а со временем, быть может, и директором. А потому не стал, как прежде, тратить административный вес на обратную помощь. Так начался долгий и неостановимый путь старшего Фирсова под откос трестовой карьеры. Каковой путь Бес и Кадьяк столь впечатляюще оборвали, с ноги опрокинув доску, на которой годами выставлялись фигуры.

— Теперь дай подумать, — сказал Копыльский и действительно задумался или изобразил задумчивость, положив локти на стол, а подбородок на сложенные домиком пальцы.

Фирсов откинулся на спинку ажурного стула, забарабанил пальцами по сверкающему металлу. Кадьяк сохранил неподвижность статуи. Бес опять подошел к прозрачной стене и попробовал снова угадать, стекло это или невероятной четкости проекция.

— Проекция, — сказал Копыльский, будто имел глаза на затылке и читал мысли.

— Ага, — согласился Постников, чувствуя себя как последний дурак.

«Флибустьер» думал минут пять, затем черкнул что-то в магнитном блокноте, поменял местами пару листов.

— Для начала это все, разумеется, надо будет проверить.

— Непросто получится, — предупредил Фирсов. — Мы подчищали все наглухо.

— Числа не горят, — отмахнулся «флибустьер». — Все оставляет следы, надо лишь смотреть внимательнее и знать, куда смотреть. Прежде чем продолжим, два вопроса.

— Слушаю.

— Первое, почему зная такой секрет, ты сидел на домашнем аресте. Почему не пытался бежать или толкнуть его на сторону, чтобы тебя вытащили конкуренты «Правителя»?

— Меня хорошо охраняли, — скривился Фирсов. — А то, что он… — бюрократ качнул подбородком в сторону Постникова. — Ко мне прорвался…

— Витя, — второй раз в голосе Копыльского проявилось нечто нормальное, человеческое. — Не надо, а?..

Фирсов тяжело вздохнул, потер ладони, будто не знал, куда сложить бесполезные руки.

— Я… — он снова помедлил и вздохнул. — Я потерялся.

— Потерялся? — брови Копыльского поднялись домиком.

— Себя потерял, — Фирсов глядел в сторону, словно рассчитывая увидеть нечто полезное на гладком полу.

— Представь себе… что ты много лет делаешь одно и то же, самое важное, самое главное в твоей жизни.

— Легко могу представить. Этим я занимаюсь каждый день.

Фирсов сделал вид, что не услышал едкий выпад.

— А потом все заканчивается. Сразу. И человек, единственный, которому ты верил безоглядно, засаживает тебе с размаху шипастую еболду макси-размера. Так, что геморрой через глотку вылетает.

Бес не знал, что такое «еболда», но судя по сдавленному хрюканью Кадьяка, это была очень смешная штука. У Копыльского чуть шевельнулись кончики ушей, словно принимая на себя подавленную улыбку.

— Жизнь как-то… закончилась. Бесславно, бесполезно. И глупо. Так что можно сказать, я опустил руки и решил, что пора заканчивать, — прямо и откровенно закончил Фирсов.

— Ясно. Второй вопрос примыкает к предыдущему. Что изменилось?

Копыльский демонстративно измерил взглядом товарища и бывшего коллегу.

— А я на него посмотрел, — Фирсов, не оглядываясь, указал в сторону Постникова.

— И?..

— Очень живучая скотина, — честно признал трестовик. — Не горит, не тонет, цепляется за жизнь зубами и ногтями. Я лично пытался его убить, своими руками.

— Да? — Копыльский явно удивился. — И как?

— Электромагнитной миной. В самолете на высоте нескольких километров.

«Мудрец» взглянул на Постникова уже прямо, и в глазах за простыми стеклами очков появился отблеск настоящего, неподдельного любопытства.

— Расскажете потом, — сказал Копыльский.

— Обязательно. И он даже после этого не сдох.