Синдикат (СИ) - Николаев Игорь Игоревич - Страница 5

— Удачи, — тихо сказал Бес, глядя в зеркало заднего обзора.

Выждал, пока закроется дверь. Откинулся на спинку анатомически выверенного кресла и добавил, уже беззвучно, легким движением губ, которое не могла считать никакая электроника:

— Болтливый идиот…

— Сахару добавь, — посоветовал Гном, щелкнув ногтем по серьге, и каким-то загадочным образом жест подкрепил пустяковую рекомендацию весомой значимостью. Гость кинул еще одну ложку «белой смерти в чашку, размешал, с удовольствием отпил глоток, наслаждаясь противоречивой комбинацией сладости и горечи. За двумя капитальными стенами, на маленькой кухоньке, гремел сковородками Графоман, вышедший на финальную стадию готовки.

— Ну, как? — прищурился Оружейный Гном, приглаживая седой бакенбард под краем шляпы-треуголки.

— Замечательно, — искренне сообщил Бес, делая новый глоток.

Один лишь Машинный Бог знал, откуда Гном, едва сводящий концы с концами, достает роскошный немецкий кофе. Но факт оставался фактом — при том, что сам пожилой конструктор пил только сладкий чай, не менее полутора литров за день, кофе в старом шкафчике из ДСП не переводился.

— Жрите, товарищи пролетарии, — недружелюбно сообщил выдвинувшийся из кухни Графоман, бухнув на чугунную подставку чугунную же сковородку с едва заметным под наслоениями жира клеймом «Сталинградский рельсопрокат». Стотридцатикилограммовая туша Графомана снимала у Оружейника комнату в буквальном смысле «за еду» и мытье посуды. Этим вечером приживалец сотворил настоящую картофельно-свиную колбасу в настоящей же череве и запек картошку в старой духовке, разменявшей полвека. Продукт одуряюще пах и шкворчал в той особенной, неповторимой тональности, что сигнализирует об отменном качестве продуктов, правильном температурном режиме и точном выборе момента потребления.

Выполнив долг перед обществом, Графоман что-то буркнул под нос — видимо пожелал доброго здравия и аппетита — а затем убрел к себе. Сам шнифер-недоучка в посиделках обычно участия не принимал, просиживая ночами за убогим «калькулятором» в попытках освоить науку ломки программ на сколь-нибудь приемлемом уровне.

— Золотой человек, — прокомментировал Бирюк, кромсая складным ножом хлеб, классический нарезной батон из советского детства. — Принес добро и куда-нибудь делся.

Крокер ничего не сказал, поглаживая бороду, делавшую хозяина похожим на басмача. Четверка, собравшаяся в небольшой комнатке вокруг раздвижного стола, зазвенела вилками. Гном добродушно улыбнулся, щурясь в зеленоватом свете допотопного монитора. Бес отхлебнул кофе, философски размышляя о превратностях коммерции.

Давным-давно, в прошлой жизни он читал историю о том, как в семидесятых годах ГДР арендовала во Вьетнаме землю и организовала плантации под кофе, довольно значительные — чтобы не переплачивать за любимый немецкий напиток. Первый нормальный урожай готовились собирать лет через пятнадцать с момента закладки, потому что мало воткнуть в землю кофейные кусты, требуется создать полноценную экосистему, от специальных трав до деревьев-затемнителей. Когда после корейского кризиса НАТО и ОВД таки схлестнулись насмерть, тактический атом применялся всеми участниками как праздничные конфетти, чуть ли не на полковом уровне. Германская промышленность фактически пошла в расход, однако, далекие кофейные плантации сохранились в неприкосновенности, и в голодном послевоенном мире немецкий bitteres Getränk оказался крайне востребован. На горьком напитке вознесся первый германский трест, а слоган ««Старый Веймар» — почувствуй утренний вкус коммунизма!» хоть и считался ныне маркетинговым эталоном дурновкусия, был известен по всей планете. [1]

Есть не хотелось, причем Бес даже не мог сказать, чего здесь больше, настоящего отсутствия аппетита или привычки есть по абсолютному минимуму, поддерживая организм в режиме «чуть-чуть не доел и тем прибавил каплю здоровья». Наверное, все сразу, плюс четыре ложки сахара, исчерпывающе закрывающие потребность организма в калориях.

Оружейник взирал на собрание взглядом хлебосольного хозяина. Бирюк и Крокер вполголоса обсуждали некую военную штуку. Бес пил кофе и расслаблялся.

Троица «технических мудрецов», как прозвал их про себя кибернетик-»сталевар», были своего рода реликтом советской инженерно-технической мысли. Люди, получившие отменное образование с уклоном в милитаризм, однако не вписавшиеся в практично-людоедскую систему трестов-синдикатов. Мартызенски по прозвищу Оружейный Гном был в состоянии набросать чертеж любой сложности буквально на салфетке, а также с первого взгляда указать недостатки чужого конструкта. Бирюк специализировался на широкопрофильном дизайне огнестрела, а еще в свое время именно этот человек закладывал основы «распознавания образов» в алгоритмах боевых автоматиков. Крокер, получивший прозвище от карманов, вечно набитых мятыми чертежами «кроками», знал обо всем, что было крупнее автомобиля и проектировалось в НАТО с шестидесятых годов. Существовал еще и четвертый «мудрец» Мися, но тот держался совсем наособицу, был эксцентричен даже по меркам инженеров и появлялся на сборищах совсем редко.

Каждый из «мудрецов» мог бы при ином развитии событий грести деньги лопатой в соответствующей лаборатории, но каждый в итоге прозябал на уровне обычного инженера-сдельщика с нерегулярными заказами от гопоты и всяких подотделов. Бес попал в круг техношаманов случайно, выступив посредником при заключении сделки с «хунхузами». Требовалось быстро выполнить заказ крупнокалиберной винтовки, замысел которой отыскал Крокер (обойдя патентное право, которое распространялось на прототипы весьма ограниченно), чертежи нарисовал Бирюк, а Гном несколькими штрихами довел проект до совершенства. Но «Хунхи» платить отказались, и пока кооператив «Затон» урегулировал финансовый вопрос, Бес пять дней ночевал в квартире Гнома как последняя линия обороны, на крайний случай. Инженеры оценили немногословного профессионала и стали приглашать на чаепития. Бес заходил сюда нечасто, времени хронически не хватало, но каждый поход «к Гному» действовал как освежающий душ, только не для тела, а во благо психики. Вот как сейчас.

Бирюк тем временем описал свою новую задумку для слабомеханизированных бойцов — активные глазные линзы с переменным профилем и регулировкой светосилы, а также проекцией информации на глазное дно. Сама по себе идея была не нова и регулярно воплощалась в разных исполнениях, но дьявол крылся в совершенно непонятных Бесу нюансах обработки. Гном указал на пару специфических моментов, которые требовалось учесть, и с этой темы конструкторы плавно перешли на давний конек Бирюка — «автономные прицелы», то есть сложноставные линзы с креплением на шлем, заменяющие современную оружейную оптику. Никакой электроники, чистая механика и прецизионная обработка, позволяющие добиться нужного эффекта малыми расходами и без электромагнитной засветки.

Бирюк вообще был давним сторонником идеи «оружие для пользователя, а не наоборот». Он полагал, что стремительное развитие кибернетизации человека сыграло злую шутку с оружейной мыслью. Именно в тот момент, когда развитие производительных сил позволило делать малосерийные или уникальные образцы индивидуального вооружения, дешевле оказалось подгонять оператора под стандартную «армейщину». В итоге комплекс «человек-оружие» стал представлять собой парадокс, комбинацию прогресса и архаики. Высокотехнологичный снайперский комплекс, представляющий собой самоходный лафет, напичканный электроникой… и винтовка, помнившая бои на парижских улицах. Боец «кибернетик», способный просчитывать траектории полета отдельных пуль — и пистолет, технически повторяющий отработанные сто лет назад решения Джона Мозеса Браунинга с традиционными пороховыми патронами в магазине.

В бездонных архивах конструктора собирались проекты уникальных стрелковых комплексов, однако ни один пока не вышел за рамки детальных чертежей — инерция мышления и диктат проверенных решений пока что превозмогали. Однажды Бесу довелось глянуть на венец бирюковского творения — схему индивидуального стрелкового комплекса «Рефлекс», тогда то «сталевар» и задумался впервые над одной прелюбопытной мыслью, которую хотел сегодня озвучить…