Любовь в смертельной прогрессии (СИ) - Худякова Наталья Фёдоровна - Страница 41

Я подскочил на диване. Все тело покрылось мурашками, а по лицу катился ледяной пот. Глянул на часы — половина шестого. Откинувшись на подушку, я натянул до подбородка одеяло и попытался успокоить дыхание и поспать хотя бы часок. Через какое-то время удалось унять противную дрожь во всем теле, но сон так и не шел. Все мои мысли были сосредоточены на одном — предстоящей встрече с фотографом.

Спустя полчаса я перестал себя принуждать ко сну. Поднялся и пошел в душ. Прохладная вода привела меня в довольно-таки сносное состояние. Растерев себя жестким мохнатым полотенцем, я пошел на кухню и заварил кофе. Время до встречи оставалось еще много, но я уже решил, что поеду в студию заранее и подожду продажного папарацци там. То, что он был продажным, не вызывало сомнений. Впрочем, рассуждать на эту тему было, по меньшей мере, глупо. Кто сейчас не продажный? Вот Серега Петренко и тот оказался продажным. Меня мучил только один вопрос: если бы Петренко не стал мне звонить и назначать встречу в кафе — он был бы жив сегодня? Или судьба его была предрешена?

Я остановился на углу дома, соседнего с тем, где располагалась студия Константина Радова — именно это имя и адрес были указаны на визитке. С машины хорошо просматривался весь двор и подъезд, в котором находилась его квартира под номером один, в которой, неясно, жил фотограф или нет, но работал, по-видимому, там. Было начало восьмого. Я хотел убедиться, что он придет туда. А вдруг он придет туда не один? И что мне делать тогда — еще вопрос. Время, казалось, остановилось. Я без конца смотрел на часы, но стрелки едва ползли. Двор тоже как будто вымер. Никто не заезжал, никто не выезжал. Из соседнего подъезда вышла старушка с пакетом и направилась в сторону мусорных баков. И все опять замерло. Я впервые пожалел, что не курю. Сейчас в самый раз было бы затянуться сигареткой, время скоротать.

Около половины восьмого в первый подъезд вошла стройная девушка в облегающих брючках и короткой голубой курточке. Через пару минут оттуда вышла пожилая женщина с мальчиком лет пяти. Паршивец Костик, похоже, не спешил на встречу. Неужели решил улизнуть? Только ведь это бесполезно, я все равно его найду.

Спустя еще минут десять из подъезда вышла, как мне показалось, та самая девушка в голубой курточке. Только была она теперь не в брючках, а в спортивных штанах и пляжных шлепанцах. Она закурила, придерживая одной рукой сползающую все время куртку, наброшенную на плечи.

Я решил еще немного подождать и ровно в восемь пойти к фотографу. Возможно, что он там ночевал или, что тоже возможно, пришел в студию еще раньше меня, чтобы нарыть себе оправдательных фактов. В подъезд больше никто входить не желал. Девица в курточке закурила очередную сигарету, не докурив предыдущей. Окурок бросила просто на землю, хотя рядом стояла урна. Затем она вытащила мобильник, набрала номер и, дождавшись ответа, начала что-то быстро говорить и оглядываться по сторонам. Я приоткрыл окно. Слов было не разобрать, но, судя по интонации и вздрагивавшим плечам, я понял, что девушка плачет.

Время приближалось к восьми. Я решил еще немного подождать, почему-то мне не хотелось заходить в подъезд на глазах у этой плачущей особы. Она же, отключив телефон, покидать крыльцо явно не собиралась. Очередную сигарету она тоже отшвырнула в сторону. Погода сегодня была на удивление теплой, безветренной, но девушка куталась в свою голубую курточку так, будто ей было очень холодно.

Я начинал нервничать. Возможно, что сыщики не обращают внимания на такие детали, как люди, стоящие на крыльце, и просто идут себе за уликами туда, куда им надо. А меня что-то не пускало как будто. Да и то, если разобраться, они имеют право ходить куда им вздумается. Я же, как ни крути, не сыщик, а для некоторых ретивых пинкертонов — свидетель. А это значит, что, не успев и глазом моргнуть, я могу отхватить роль подозреваемого, а потом, упаси бог, и обвиняемого.

Неожиданно девица решила куда-то пойти. Вначале она не спеша дошла до угла дома, потом завернула в сторону проспекта. Это куда же в шлепанцах на босу ногу и трениках? Странно… Однако надо было пользоваться моментом. На часах было пять минут девятого. Я открыл дверцу автомобиля и уже поставил ногу на асфальт, как увидел, что девица бегом возвращалась к дому. В следующий момент я услышал вой сирен не то скорой, не то полиции. Что за черт! Пришлось вновь закрыться в машине. Может она вызывала скорую кому-нибудь? Почему же бросила больного?

Во двор дома въехали одновременно две машины — скорая и полицейская. Из окон дома начали выглядывать люди. Из соседних подъездов выходили жильцы, собирались кучками. У меня екнуло сердце. Я уже был почти уверен, что увидеть Радова сегодня мне не удастся. Из подъезда, куда толпой направились медики и полиция, вскоре вышел пожилой мужчина, к которому тут же сбежались соседи по дому.

Мои ноги плохо сгибались, когда я выходил из машины. Я не решался озвучить сам себе предположения насчет того, что там произошло. Взять и уехать сейчас я тоже не хотел. Медленно обойдя стороной подъезд фотографа, я зашел во двор со стороны последнего подъезда. Толпа собравшихся у первого подъезда расступилась, и я увидел, как к машине вынесли носилки с телом в черном пластиковом чехле. На скамейке, что была рядом со мной, заохали женщины. Я обернулся и тихо спросил:

— А что там случилось?

— Беда случилась, — не глядя на меня, ответила одна из женщин тоном администратора провинциальной гостиницы. Мест нет и не будет! — что-то в этом роде.

— Понятно, — спокойно сказал я.

Информация такая меня не устраивала. Я и сам видел, что не свадьба.

— А я, знаете, иду к фотографу, забрать фото со свадьбы. Как раз в этот подъезд, — беззлобно добавил я.

— К Косте? — ахнула другая, полная дамочка с короткой стрижкой и ярким, не для утра, макияжем. — Так ведь Костика нет больше! — она покачала головой. — Убили вот, — кивнула она в сторону толпившихся людей.

У меня буквально подкосились ноги, и я невольно присел на свободный краешек скамейки. Женщины дружно подвинулись, освобождая мне место.

— Господи, ужас какой, — только и смог я произнести.

— Убили, убили… — проворчала «администраторша», — сам, поди, повесился.

— Галина Семеновна, не надо клеветать на человека, — оборвала ее соседка и с неприязнью отодвинулась на самый край. — Сказали же, что задушили. На полу лежал. Зачем перед посторонними порочить память…

— Ой, да ладно там, задушили. Сейчас молодежь, знаешь какая, напьются, накурятся не пойми чего, потом прыгают в петлю.

— Мне казалось, что Костя не пьет, — осторожно заметил я. — На свадьбе ни капли в рот не взял, все работал.

— Да не слушайте вы ее, — отмахнулась полненькая дамочка. — Не пил он. Сказала же Элька, что задушенный лежал на полу. Она пришла убраться у него. Уже, говорит, и воду набрала в ведро, и переоделась, а потом заходит в комнату и тут — здрассьте вам…

Надо понимать, что Эля и есть та самая девушка в голубой курточке, — подумал я.

— Смотри, смотри, уезжают, — показала пальцем «администраторша». — Надо подойти, может, узнаем чего толком.

Женщины дружно подорвались и засеменили в сторону подъезда несчастного папарацци.

Я остался сидеть. Навалилась свинцовая тяжесть, парализовавшая не только тело, но и голову. Я отказывался что-либо понимать. От сегодняшней встречи с Костиком я ожидал всего что угодно, но только не этого. Его смерть была за пределами всех моих предположений. Почему убили? Зачем? Какую опасность он представлял? Опять одни вопросы. Не подойди я вчера к нему, и парень, скорее всего, был бы жив. И если бы я не отпустил его вчера, а довел разговор до конца — думаю, что сегодня его тело не выносили бы из квартиры. Этот промежуток между нашим разговором и встречей опять стал роковым. Опять, как и в случае с Петренко. Серега сам позвонил мне и попросил о встрече. Не успел я приехать, как Серегу убрали. С Радовым было приблизительно так же — он сам попросил меня о встрече утром…