Польская партия (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 2

— А должен? — хохотнул собеседник. — Этот шлемазл умеет только разрушать и не в состоянии заниматься созидательным трудом. Уверен, что двух-трех лет не пройдет с его воцарения, как Союз рассыплется или погрязнет в новом витке Гражданской войны. И…

— У нас были другие планы.

— Ты не хуже меня понимаешь, что слишком многим о них стало известно. Их нужно менять.

— МЕНЯТЬ НАШИ ПЛАНЫ? — повысив голос пробасил собеседник.

— Ну хорошо, не менять, корректировать. В конце концов Фрунзе не всеведущий. И почему бы нам не воспользоваться моментом, чтобы за долю малую помочь нашим партнерам?

— Я все больше убеждаюсь, что его проинформировал именно ты.

— А я уверен, что ты. Но разве это мешает нашим интересам?

— Да, если это сделал кто-то еще. Не боишься, что нас играют?

— Боюсь. Но мы карты непростые. И, полагаю, нужно быть просто осторожнее, не обсуждая серьезные вопросы с кем попало. Особенно в свете этой истории с упырями. Не знаю, как ты, а я сильно взволнован их появлением.

— Боишься?

— В первую очередь того, что у них могут быть свои планы. А что от этой нечисти ожидать — не ясно. Не удивлюсь, если в нашем окружении найдутся такие же. И именно через них пошла утечка.

— Ты устал. Определенно устал. Включать упырей в раскладку — это явный перебор.

— Предлагаешь их оттуда убрать?

— Отчего же? Зачем переделывать работу?

Это не глупость. Глупость — это то, что Чарли Чаплин занял второе место в конкурсе клонов Чарли Чаплина в Германии.

к/ф «Револьвер»

Глава 1

1928 год, январь 14, Москва

Фрунзе открыл дверь и шагнул в теплое помещение, пахнущее хлебом, пивом и старыми портянками. Это был самый, что ни наесть затрапезный кабачок. Но именно такой ему и требовался. Потому как, только в таких местах и сидели обыкновенно простые работяги после тяжелых трудовых будней.

На дворе стояла суббота[1]. Вечер. Впереди всех ждал выходной день. Как следствие — люди отдыхали как могли. То есть, пили дешевый алкоголь и закусывали чем придется, да и то — если на закуску имелись деньги. Что случалось не всегда.

Сам Михаил Васильевич был под небольшим гримом. Достаточным для поддержания инкогнито, но при этом не слишком вычурным, чтобы не мешать. Ведь его портреты последний год часто печатали в газетах. И на улицах, особенно, если он шел в форме, люди его узнавали уверенно. Одежду он, разумеется, надел тоже самую обыкновенную, потертую, хоть и чисто выстиранную. Да и руки измазал отработкой. Ее с первого раза не смыть. Остаются крапинки на коже, да и у ногтей полосы. Опытный взгляд сразу заприметит. Регулярное же посещение тренировочного зала обеспечило его рукам определенный уровень мозолистости…

Такие визиты он совершал время от времени специально, чтобы поговорить с простыми людьми и послушать, что они говорят. У него уже была и армейская разведка, и контрразведка, а также союзное ведомство в лице Дзержинского. И сведений от них поступало вагон и маленькая тележка. Но Фрунзе время от времени выборочно старался это все проверить. Мало ли? Поэтому вот так и выходил — пообщаться с простым народом. Инкогнито.

О безопасности, впрочем, он не забывал. И несколько бойцов СОН продолжали его сопровождать, с вооружением скрытого ношения при себе, также переодевшись. А у объекта дежурило несколько звеньев вооруженных до зубов бойцов для оперативной реакции. Само собой — дежурили под прикрытием, сидя не в фирменных авто наркомата обороны, а в грузовых фургонах с надписью: «Хлеб».

— И что, так и сказал? — ахнул Фрунзе, реагируя на реплику собеседника.

— Так, — угрюмо ответил изрядно поддатый слесарь.

— А ты чего?

— А я ему в глаз… хотел. Но уволят же.

— Как есть уволят! — поддакнул кто-то.

— Вот и я говорю — уволят. А у меня жена и двое детей. Жить то на что?

— Делать то что будешь?

— А чего делать? — вроде как вскинулся этот мужчина, а потом как-то резко поник и промямлил: — Не знаю…

— Может письмо кому написать? — поинтересовался Михаил Васильевич.

— Кому?

— Моторист из смежной смены Фрунзе писал. Так говорят — помог.

— Так-то военное дело! — назидательно поднял палец слесарь. — Моторист! Все знают, что наш нарком этим горит и ставит армию на колеса. А я где работаю? А… — обреченно махнул слесарь рукой.

— Вот! Ты и напиши! Что директор подрывает моральный дух резервистов нерешенность жилищного вопроса. Де мы все рвемся в бой, да только даже угла своего нет. Спать в каптерке приходится. А жене у подруг. И детей по углам совать. Куда такое годиться?

— Так уволятся же… Фрунзе, он говорят лют на расправу. Ежели так вопрос ставить директор меня по головке не погладит. Отомстит в назидание остальным.

— А давай я напишу? — не унывал нарком, притворявшийся мотористом. — Что де, запуганный директором-самодуром коллектив завода очень просит вмешаться и решить жилищный вопрос. Ибо мочи терпеть это больше нет.

— А не боишься?

— А чего мне боятся? Чай не под твоим директором тружусь. Как он до меня дотянется то?

— Ну…

— А если с твоим договорится? Чтобы проучить? — спросил один из подвыпивших рабочих.

— Пока он с ним сговориться — о своей голове нужно будет думать. Михаил Васильевич уже Дзержинского подключит. Это же чистое вредительство! Вот и подключит. А дальше… Ну, директору не позавидуешь. Говорят, что Железный Феликс лют на расправу и очень не любит тех, кто притесняет простых работяг.

— Ну…

— У кого есть бумага?

— У меня, — отозвался бармен из-за стойки. И вскорости принес несколько листов писчей, чуть помятой бумаги поганого качества. И химический карандаш.

Фрунзе взял письменные принадлежности и, высунув кончик языка для пущего вида прилежности, начал писать. Текст же сочиняли всем кабаком. В каких только «ласковых» словах не вспоминая, при этом, директора завода. Директоров, если быть точным. Так как жаловались все. На разное. Но больше, конечно, на жилищный вопрос.

Это ведь было время вынужденных коммуналок.

Людей в Москву после переноса столицы приехало много. И жилплощади им всем не хватало. Совсем. Поэтому заселяли как могли. Кое-где строили деревянные бараки для общаг. Заводы для своих рабочих не шатко, не валко тоже возводили дома, иной раз и кирпичные. Но не все, и не много. И собственно все. Так что проблема от года к году нарастала. Став чрезвычайной к концу 1930-х. Но грянула война и вопрос оказался замороженным лет на десять-пятнадцать, обернувшись натуральной катастрофой в 1950-е. Вот Михаил Васильевич и заинтересовался, заметив, что почти каждую свою «прогулку» к простым работягам всплывает именно этот вопрос. Даже зарплат и цен касаются не так часто, как жилья, точнее его отсутствия…

Где-то через час «написание письма наркому» было закончено. И Михаил Васильевич пошел на улицу, окруженный гурьбой рабочих. Однако дальше, в сторону почты, выдвинулись далеко не все. Сказывалось и опьянение, и опасение. Так что туда Фрунзе отправился уже практически в окружении только бойцов СОН. Ну и с парой самых активных да смелых. И те своими глазами видели, как письмо упаковали в конверт с нужной маркой. И опустили в почтовый ящик, направив в приемную наркомата Обороны.

После чего Михаил Васильевич распрощался с этими ребятами, которые отправили к себе в общагу. А он сам, вроде как к себе. Однако за углом забрался с сопровождением в фургон «Хлеб», нагнавший их, и отбыл в наркомат.

Думать.

Вопрос ведь действительно был острым, важным и нужным.

Да, конечно, Фрунзе еще в 1926 году начал программу строительства для нужд армии. По его заказу разработали типовой проекта дома модульного типа, позволявший адаптировать проект при постройке к разным функциональным задачам. И для квартир, и для общежития, и для казарм, и для кухни-столовой, и для мастерской и так далее.