Недотрога (СИ) - Невинная Яна - Страница 23

Показывая готовность совершить роковой звонок, Макс достал телефон и начал демонстративно листать контакты. Глаза его сверкнули недобрым, лицо исказила мрачная усмешка. Наслаждается, гад, сложившейся ситуацией. Радуется, что поставил меня на колени и может крутить своей послушной игрушкой, как ему вздумается. У него в руках надежный рычаг давления. Мерзкий урод всё продумал, всё просчитал, а теперь ему только и остается, что дергать за ниточки, управляя бесправной куклой…

— Ты не представляешь, как некоторые женщины любят насилие. Озлобленные твари, вот кто они. За деньги готовы даже на убийство. На зону не попадают такие одуванчики, как ты. Так что решай, что лучше: выступать на сцене голой и знать, что мама в безопасности, или сохранить свою мнимую скромность, но заставить родного человека страдать от боли и унижения.

— Ты просто чудовище… — прошептала я, в ужасе качая головой. Я не могла поверить перемене, произошедшей в Максиме. Как он умело притворялся… Не человек, а настоящий монстр. При этом свято верит в то, что говорит, чувствует себя правым.

— Но-но, давай-ка ты не перебарщивай. Кто еще из нас чудовище? Влезла в семью, разрушила…

— Ты так уверен, что было что разрушать?

Зря я задала этот вопрос. Глаза Макса потемнели, и показалось, что он готов наброситься на меня и душить до смерти, а на тонкой коже шеи еще остались болевые ощущения от его жестких пальцев. Не хочу, чтобы он снова касался меня, но и удержаться и не ответить правдой на оскорбления так сложно. Будто мама соблазнительница какая, а Николай Дмитриевич — святой. Он по своей воле вступил в адюльтер и не желал менять ситуацию, ему удобную, и разводиться.

— Вы все, любовницы, так себя оправдываете. Но если сука не захочет, кобель не вскочит. Связалась с женатым мужиком — отвечай за последствия. Жила на его деньги, как сыр в масле каталась. О его семье ты не подумала! Тебя устраивала роль приживалки, лишь бы побольше платил. А как надоел, решила избавиться…

Всхлипнув, я замерла на месте от обрушившейся на голову истины. А ведь в чем-то Макс прав. Пусть его слова всецело обращены к моей матери, но я тоже соблазнилась благами, деньгами, соблазнилась чужим отцом, принимая его любовь как должное, совершенно не думая о настоящей семье!

Мне нравилась богатая жизнь, ни о чем не беспокоиться и наслаждаться своим сказочным мирком, и я закрыла глаза на реальность. И вот наступила расплата.

Но не слишком ли жестокая?

— Хватит ненужных разговоров! — рявкнул Максим, хотя я молчала, не в силах произнести и слова. — Давай раздевайся быстро! Достала тут нюни разводить, будто целка нераспакованная.

От услышанных грубостей начало колотить. Это уже перебор. Сколько можно меня оскорблять? Какой нормальный человек станет спокойно слушать гадости в своей адрес и не перечить? Я же должна защищаться. Но стоит ли? Будет ли в этом толк? Хоть малейший? Или лучше сдаться и позволить Суворову выплеснуть свою ненависть в полной мере? Авось успокоится, когда перебесится… Маму зато не тронет. Может быть.

Но мою основную проблему смирение не решит… Надо выйти на сцену ради матери, ее безопасности в заключении, ради нашего будущего, в котором есть деньги по контракту и нанятый с их помощью адвокат, он вытащит родного человека из кромешного ада…

Как же тяжело оказалось жить, полагаясь только на саму себя, как сложно далась самостоятельность. Едва сделала шаг к независимости и взрослению, как попала в безвыходное положение, угодила в ловушку к расчетливому мстительному гаду, которому не составило труда облапошить такую дуру, как я…

Полный провал, пепел и прах…

С наслаждением представляя, как он горит в геенне огненной в наказание за свои грехи, я начала раздеваться. Пусть смотрит. Надо привыкать к зрителям. Но Суворову и тут не угодишь. Слишком медленно. Подскочив ближе ко мне, он обхватил платье за ворот и дернул вниз, обнажая грудь, я же инстинктивным движением пыталась привести одежду в порядок, защититься.

— Я сама, не надо… прошу… — взмолилась я со слезами. Как ни старалась, не смогла их, к своему стыду, сдержать.

Макс отдернул руки, словно я была вещью, которой неприятно касаться, но он вынужден по какой-то причине.

— Тогда поспеши! Наденем на тебя маску, а то взгляд олененка Бэмби, оказавшегося под прицелом ружья, не очень-то настраивает на нужный лад.

Набрав какой-то номер, он коротко приказал реквизиторше принести маски, а потом, когда она влетела в кабинет с видом спешащей на пожар, забрал у нее всю коробку и начал в ней рыться. Я в это время уже разделась до белья и боролась со змейками на длиннющих сапогах, противно облепивших ноги. Старалась сладить с ними беззвучно, чтобы, не дай бог, Суворов не решил мне помочь.

Не перенесу, если он снова ко мне прикоснется. Если раньше я мечтала о нем, о любом знаке его внимания, о касаниях и поцелуях, то теперь страстно желаю избавиться от его присутствия навсегда, никогда не слышать голоса и вообще ничего знать об этом ужасном человеке…

— Ну что, готова? — раздался сверху резкий недовольный вопрос. Подняв голову, обнаружила Макса возвышающимся надо мной с масками в руках. — Черная или золотая?

— У меня есть право выбора? — с горькой усмешкой задала я риторический вопрос, выхватывая черную маску, под цвет своего настроения. Надела бы серо-буро-малиновую, лишь бы поскорее окончить собственную моральную экзекуцию. Макс посмотрел на часы.

— Через десять минут твое выступление. Иди за кулисы. Скрипку тебе принесут. Да, кстати, возьми плащ. Выйдешь, эффектно его скинешь, сядешь на стул посреди сцены — и вперед.

Плащ? Глядите-ка, какой аттракцион невиданной щедрости. С изумлением и неверием взирая на странно задумчивое лицо Суворова, я выхватила у него из рук черную объемную тряпку и накрылась с шеи до ног, радуясь, что не придется идти по коридорам клуба полуголой.

Честно говоря, я думала, что именно такая прогулка меня и ждет — как олицетворение начального этапа мести Суворова. Кое-как стянула белье, изловчившись не показать стоящему рядом ненавистному мужчине ни единого миллиметра своего тела.

До кулис я буквально бежала, спеша быстрее покончить со всем творящимся мраком. Не на сцену неслась, а поскорее убраться от своего мучителя.

Хотя прекрасно понимала, что он может спокойно прийти в зал и оттуда смотреть мое выступление, снова меня настигнуть, как хищник несчастного зверька. С другой стороны, одним взглядом больше, одним меньше… Какая теперь разница?

За кулисами меня встретил Альберт с бледным перекошенным лицом.

— Я не знал… не подозревал… Таечка, прости. Я немедленно пойду к Максиму и потребую избавить тебя от позора! Это надо такое удумать! В какой извращенный мозг пришла подобная пошлость? Я надеялся, что это приличное место, а на самом деле…

Глубоко тронутая заботой худрука и готовностью помочь, я, однако, прервала его, положив руку на плечо и слегка сжав.

— Не надо, Альберт, не стоит. Мне нужны деньги. И срочно. И только так я смогу их получить. Я буду в маске, и моя скромность не пострадает. Никто меня не узнает. Ничего страшного.

— Но будешь знать ты, девочка.

Мы оба понимали, что я уговаривала больше себя, чем его. Равно как и то, что выступление — реальный факт, которого не избежать. Разговоры излишни, и всё уже решено.

— Не переживайте за меня, я не хрустальная — не разобьюсь.

— Тогда с богом, деточка. Позволишь обнять себя? — Он склонился ко мне и всмотрелся в лицо пытливым взглядом. — Таечка, ты кажешься нездоровой, глаза безумные, белая как мел. Этот паршивец не осознает, что он с тобой творит!

Осторожно высвободившись из объятий заботливого худрука, я молча покачала головой, безмолвно умоляя не продолжать тяжелый для меня разговор, позволить мне уже пойти на сцену, чтобы как можно скорее завершить невыносимую пытку, а потом провалиться в темную пропасть страданий. Мне нужны были силы, чтобы выполнить приказ Суворова, а сочувствие Альберта лишало меня их, тех жалких резервов, что во мне остались после словесной схватки с волком в овечьей шкуре.