Бык из моря - Джеллис Роберта - Страница 62
- Предыдущая
- 62/91
- Следующая
— Дело не в этом. Я просто хочу сказать, что между мной и теми жрицами ничего не было — мы просто дарили землям плодородие. Они не были Устами. Они не одаряли меня покоем. Да, многие мне очень нравились, прежде чем... прежде чем мы... Потом они мне надоели.
— Потому что они иссушали тебя, господин. Но я знаю — Матери нравится, когда люди или животные спариваются. Весь мой танец — о возрождении жизни через слияние мужчины и женщины. Мне вовсе не обязательно быть девственной, чтобы танцевать его. В дни царствования бабки его танцевала моя мать — а она ведь уже была замужем и даже родила детей. Она не прогневается на меня, если...
— Я говорю не о гневе Матери, — оборвал ее Дионис и снова покраснел. — Я говорю, что... мужчина и женщина... если они соединяются таким образом... если они единожды любят друг друга... больше это не повторяется.
— Господин мой, но это не может быть правдой! — В душе Ариадны боролись ужас и облегчение. «Возможно, — думала она, — я не отталкиваю его, просто это что-то, связанное для него с чувственной страстью...» Но она не успела додумать — Дионис вскочил и заметался по покою.
— Это правда, — говорил он. — На Олимпе так происходит все время. Когда Гефест и Афродита были женаты, они ненавидели друг друга. Зевс и Гера только и делают, что ссорятся. Я могу целую вечность перечислять тебе пары, которые видеть друг дружку не могут. А теперь, разойдясь, Афродита и Гефест — лучшие друзья. Они разговаривают и перешучиваются. Эрос и Афродита никогда не спали друг с другом, но их любви можно только завидовать, а Психея Эроса едва не убила...
— То была ошибка, — возразила Ариадна. — И разве не ты сам рассказывал мне о Гадесе и Персефоне, чья любовь во много раз крепче оттого, что замешена на чувственности? Господин мой, вини людей — не действие. Разве Зевс и Гера стали иными, чем были до того, как соединились? Обе мои сестры радовались браку, но Прокрис счастлива, как никто иной, а Эвриала порой — само несчастье. Но клянусь тебе, сестры были такими и до свадеб. Замужество ни капли их не изменило.
— Я не говорю, что у человека меняется характер. Но этот характер как-то влияет на характер другого — и в этом вся суть. Когда... когда двое... все изменяется. — Дионис остановился и повернулся к ней. — Для меня слишком ценно то, что уже есть меж нами, Избранница.
И исчез. Ариадна стояла, глотая воздух и тупо взирая на место, где он только что был — такого не бывало с ней со времен его самого первого исчезновения. «Для меня ценно то, что есть между нами» — слышать это, безусловно, приятно, но Ариадне, после всего, что ей наговорил Дионис, слышался в этих словах звон похоронных колоколов. Дионис хотел быть ее другом, приходить в Кносс, благословлять лозы, смеяться, разговаривать, рассказывать истории об Олимпе... Он даже хотел, чтобы она пришла к нему на Олимп и жила с ним — как Эрос с Афродитой. Ариадна прикусила губу. Сможет ли она вынести это? Видеть, как он ложится в постель с другими женщинами, — и никогда не целовать самой этих сладких губ, не ласкать его прекрасного тела, не ощущать, как он ласкает ее?..
Почему она должна это терпеть? То, чего он боится, — чушь. Он напуган опустошенностью — и отвращением, которое чувствовал к женщинам, что опустошали его. Да, все так. Ариадна снова куснула себя за губу. Что, если его не просто мучают воспоминания о том, как его иссушали? А если прошлый опыт оставил на его сердце такие шрамы, что он чувствует отвращение к любой женщине, с которой возлег, даже если она и не опустошает его?.. Хочет ли она потерять его дружбу только потому, что ей не терпится насладиться его телом?
Все эти сомнения повисли над Ариадной, как легендарный Дамоклов меч. И ей было отнюдь не легче от того, что решать в любом случае придется не ей, потому что Дионис, пришедший следующим вечером взглянуть на принесенные в святилище после благословения лоз дары, вел себя так, словно никакого разговора не было вообще.
От темного образа Матери помощь не приходила. Он был безответен и нем, когда Ариадна выплакивала перед ним свое томление по Дионису, — лишь единожды услышала она снисходительный женский смех. Но, переставая говорить о своем боге, она всякий раз ощущала незавершенность, неоконченность какого-то дела. И теперь уже Ариадна не сомневалась: это связано с Минотавром. Однако ощущение это было все же пока не столь сильно, чтобы заставить ее действовать.
Какое-то время после благословения лоз она почти не замечала этих мягких подталкиваний: слишком уж она была занята. Надо было разбираться с приношениями — где там думать о Минотавре! Да и не хотелось ей думать о нем, бедолаге. Тем не менее, решив с Дионисом, что из даров он забирает себе, занеся в списки то, что осталось, и погрузив в стазис мясо и фрукты, Ариадна обнаружила, что не может выкинуть сводного братца из головы.
Снова и снова вспыхивали перед ее глазами картины: Минотавр, обнаживший клыки, факел в дрожащей руке перепуганного служителя... Минотавр, пытающийся высадить двери — этого Ариадна не видела, — которые стражи заперли и заложили засовами... Она ругала себя за странные мысли; твердила себе, что, случись какая-нибудь неприятность, Федра непременно примчится за ней — но ей было страшно. Образы были похожи на те, которые она видела, когда Дионис рассказывал ей Видения.
Ариадна боролась с предчувствиями, стараясь не обращать внимания на растущее беспокойство, что приносили ей каждую ночь кошмары, пока после весеннего оживания лоз Дионис не велел ей убрать до поры все приношения. Он сказал, что отлучится с Олимпа в ближайшее десятидневье, и его не будет несколько декад. Геката, от которой он видел только добро, просила его отправиться с ней на ее родину, чтобы разрешить давно наболевшую проблему.
За годы, прошедшие со времени их примирения, Дионис был в отлучке несколько раз. Ариадна всегда чувствовала, что ему жаль покидать ее; однако на сей раз, хоть он и сказал, что будет скучать, в голосе его слышалось не только сожаление, но и облегчение. Ариадна усилием воли сохранила спокойствие, не дав слезам, что выступили в уголках глаз, скатиться по щекам. Приближалось время, когда она должна будет принять решение. В ту ночь девушка не смогла уснуть. Она лежала в постели, напряженная, как натянутая проволока, и глаза ее не отрывались от тьмы в Ее нише. Ариадна не увидела там ничего — но поняла, что завтра должна пойти навестить Минотавра.
И все же она медлила, сколько могла: засиделась за завтраком, потом призвала к себе Сафо — заглянуть сквозь чашу в другие храмы, чтобы посмотреть, хороши ли приношения. Оценив их и решив позволить святилищам оставить их себе, она оделась в платье для приемов и велела позвать купцов, которые обычно скупали оставленное Дионисом.
Занимаясь утром делами, она немного развеялась, ей показалось даже, что ее меньше тянет во дворец — ощущение было такое, будто кто-то слегка дергает ее за локоны посвящения, — но в полдень, как раз когда она собиралась послать за едой, ее так схватили за волосы и так дернули, что она вскрикнула от боли. И прежде чем боль прошла, она увидела Минотавра: ощерив клыки, он надвигался на Пасифаю.
— Нет! — вскрикнула Ариадна, выбегая из храма.
И опять Мать словно бы одарила крыльями ее ноги. Девушка пролетела по склону Гипсовой Горы, через пустой двор храма Бога-Быка и — по лестнице — во дворец. Чуть замедлив бег перед стражами, задыхаясь, вжав костяшки пальцев в горящий огнем бок, она торопливо прошла мимо покоев отца. Двери были закрыты. В этот час он обычно принимал прошения в зале приемов. Но впереди, за палатами Пасифаи, слышался шум — гул голосов и резкие, срывающиеся на визг, выкрики Федры: она отказывалась что-то делать.
В коридоре у закрытых дверей комнат Минотавра бурлила толпа стражников и слуг. Ариадна резко остановилась, увидев в точности то, что показало ей Видение, — новые прочные засовы в бронзовых скобах, вбитых в стены по обе стороны от дверей. Осознание, что ее Видение было правдой, задержало девушку еще на несколько мгновений. Эти мгновения дали слугам возможность заметить ее — и толпа расступилась. Ариадна увидела, как царица тащит вопящую и упирающуюся Федру к дверям. Лицо Пасифаи было серо-зеленым от ужаса, но она изо всех сил старалась говорить размеренно и тихо.
- Предыдущая
- 62/91
- Следующая
