Лапочка для Демона (СИ) - Анина Татьяна - Страница 18

Она так крупно вздрагивает, так стонет, так мечется под моими губами, что остановиться, прекратить… Ну уж нет!

Спускаюсь ниже, туда, куда уже практически добрался накануне. Но теперь губами.

— Ах, ты что? Нет! Нет! Нет!

Она смотрит на меня огромными испуганными глазами, не веря тому, что сейчас происходит. Щеки пылают краской, даже ушки маленькие, кажется, такого же цвета, что и волосы.

Кайф.

Неужели этот ее утырок, эта тварь… даже такого с ней не делал? Как вообще тут можно удержаться? Она же вкуснее самой сладкой карамели!

Ее хочется облизывать всю. Везде. С ног до головы. И особенно тут.

Лисенок скромничает и пытается сдвинуть ножки. Но я не позволяю.

Раскрываю ее, как самый шикарный свой подарок на все дни рождения сразу, и провожу по влажной мякоти языком.

Сразу широко, одним движением.

И она вскрикивает. И выгибается. И бедра ее подрагивают. Напряжены, словно каменные.

Я все. Это подмечаю, картина привычно складывается из множества деталей, превращаясь в одно шикарное и самое правильное полотно, произведение искусства. Только для меня.

И для нее.

Ее финальная дрожь, сопровождаемая стонами, всхлипами и нежнейшим «Игоречек, Игоречек, Игоречек» вишенка на торте. Вкусно. Но не наелся.

А потому губами вверх, к напряженной груди, куснуть острые напряженные соски, отметив Лисенкину острую реакцию и оставив их на второй раунд, а потом глаза в глаза.

Опять утонуть, упасть на самое омутное дно. Лисенок выглядит так, словно только что словила первый свой оргазм. Неужели? Правда? Мальчик Андрюша, а чем ты таким вообще с ней занимался столько времени? Она же зажигалка, на нее достаточно посмотреть, чтоб завести.

И самому завестись так, что не остановишь.

Утонув в растерянных карих глазах, я просто выдыхаю в мокрые губы:

— Держись, Лисенок.

И резко двигаю бедрами.

И тут одновременно происходят две вещи: во-первых, я позорюсь. Практически. В смысле, чуть программа не слетает раньше времени. Потому что Лисенок ощущается настолько восхитительно тесной и горячей, что удержаться и тут же не кончить стоит огромных, я бы сказал, титанических усилий. И во-вторых, выражение поплывших глаз меняется. Зрачки расширяются, а потом резко сужаются, со щек уходит краска, Лисенок кусает губу и стонет так, словно… Словно. Это в первый раз у нее! Но. Это бред! Очередной бред, как и многое рядом с ней!

Это не может происходить с ней впервые! Она уже жила с этим Андрюшей! И, каким бы гондоном он ни был в постели и по жизни, Но член-то у него имелся! Я надеюсь.

Но, судя по реакции Лисенка, все вообще не так.

— Лапа, Лапа, хриплю, не двигаясь. Выходить не собираюсь, не дождется, Но ситуацию надо прояснить. Лап… Только не говори мне, что. Это впервые у тебя.

Она моргает, с уголков глаз скатываются слезинки. А я смотрю. И даже эти слезы, эти проявления ее боли для меня сейчас в кайф, для изврата.

Затем она неловко ерзает. Словно хочет избавиться от моей тяжести, Но я не соглашаюсь.

Припечатываю ее ладони по обеим сторонам от головы, наваливаюсь сильнее. И немного двигаюсь. Вперед-назад. Чуть-чуть, враскачку. Сука, сколько удовольствия… Невозможно. Огромных трудов стоит не сорваться на свой привычный жесткий темп, в погоне за собственным удовольствием. Но не тороплюсь. Все будет, при любом раскладе. Но выяснить условия задачи необходимо.

Она опять расширяет зрачки в ответ на мои движения, затем едва слышно выдыхает и шепотом жалуется:

— Ты большой такой… Больно.

— Я нормальный, Лисенок, шепчу ей, усмехаясь.

А вот бывший твой… Кретин.

Лапочка опять жалуется:

— Больно.

— Сейчас пройдет, Лап, отвечаю я и наращиваю темп, потому что не могу больше терпеть. Никаких сил не остается. На экране остается только одно окно, только одна программа работает. И останавливать я ее не собираюсь. Потерпи, Лапа.

Она тихо всхлипывает и обнимает меня за шею, утыкаясь мокрыми губами в шею.

И я себя отпускаю, забыв про программы и экраны.

В конце концов, систему надо апгрейдить периодически. Для того, чтоб обновления вставали ровно.

Десять. Ровно десять ударов, потом мячик падает на пол.

И снова удары.

В самом начале, еще сквозь сон, мне кажется, что. Это Богдаша бьет мячом о стену. Неугомонный мой, ну сколько раз просила не делать так… Нам-то с Ладой без разницы, Но соседка же опять придет.

Сладко потягиваюсь на слишком гладком постельном белье, прохладном, нежном… Пахнущем мужчиной и сексом.

Ох… Сразу вспоминаю события прошлого вечера и ночи. Особенно ночи.

Приоткрываю глаза, осматриваю уже знакомый серый полумрак.

Один, два, три….

Кресло, на стене кольцо.

Игорь кидает об стену мячик, тот отскакивает, падает один раз на пол и летит ему в руки. Одиннадцатый раз он бросает мяч в кольцо и берет новый.

И все повторяется.

Игоря хорошо видно. По пояс раздетый, в спортивных штанах.

Кажется, кожа немного блестит от пота. Тренировался, пока я спала? Откуда столько энергии у него?

Не шевелюсь, пользуясь возможностью рассмотреть.

Красивый. Торс мускулистый, сухой, мышцы с анатомической четкостью выделяются жгутами. В его длинных пальцах катается яркий салатово-желтый мяч для большого тенниса. Игорь мрачен и задумчив. Или просто сосредоточен?

Уже четвертый подход к десяти броскам только на моих глазах. Он кидает мяч куда-то вперед, я не вижу, куда, зато моему взгляду открывается прямая спина мужчины, сильные руки, живописный профиль. У него на голове повязка из черной ткани, не дающая волосам лезть в глаза.

Мячик возвращается ему в руки. Действия настолько механические, что мне кажется, видео с Игорем заело и показывает одно и то же. Десять раз он кидает и ловит, на одиннадцатый, как баскетболист, легко выбрасывает мяч по изогнутой дуге вверх.

— Да, выдыхает мужчина… мой мужчина. Видимо, попал в кольцо. Я не вижу, наслаждаюсь его победоносной улыбкой.

Я почти не видела, как он улыбается. Пару раз в разговоре с Петром Григорьевичем он позволял себе ухмылку, похожую на оскал, Но вот так вот открыто, как ребенок, впервые.

Он уже заметил, что я за ним наблюдаю. Улыбка становится не такой открытой. Словно ракушка закрывает створки. Но я продолжаю пристально его изучать.

Он такой разный, мой ледяной демон, мой мужчина.

Добрый, злой, внимательный, ласковый. Отстраненный, грубый, опасный… Надежный.

Я понимаю, что, несмотря на вчерашнее его поведение, на то, как он пугал меня, каким холодным и бешеным был его взгляд… Если что-то произойдет, самое безопасное место будет только за его спиной.

Скорее всего, судя по вчерашнему допросу, по тону этого допроса, он считает меня полной пробкой, глупой и недалекой.

Но он ошибается во многом. Во мне. И в себе тоже.

Особенно в той части, где ведет себя надменно и холодно, думая, что так отгородится ото всего. От меня.

Я понимаю, что Игорь не хотел меня, я нарушила его покой, ворвалась в зону комфорта.

Потому и был так жесток с вкусной, аппетитной яичницей.

Мне хотел показать, что не примет ничего лишнего. Только то, что сам захочет.

Конечно, так в итоге и вышло, но… Я тоже получила то, что хотела.

От себя прятала, да не особо и прятала… Хотела его.

Смешно.

Игорь Ольгович взбесился на самого себя, на то, что позволил себе меня привести, пустить в свой мир, а пострадали мы с яичницей. Как ребенок, спрятавшийся под личиной взрослого человека. Не умеющий себе отдавать отчет в очевидных вещах.

Или я ошибаюсь?

Смотрю на него, вспоминаю наш разговор, его грубость, напор… И взгляд огненный, жадный. И реакцию на мое невинное прикосновение губами… Бешеную.

Не ошибаюсь я.

Не противоборство нужно ему, он от него звереет. А ласка и податливость.

Потому что именно тогда он меняется, тает мой ледяной демон.