Бродяжка (СИ) - "MelodySky" - Страница 6

Мы едем в полной тишине, только Роджер ёрзает сзади на сиденье, бормочет что-то себе под нос и все равно боится, дурачок. А я расслабленно улыбаюсь, от того, что так легко на душе и спокойно. Ведь я везу его домой.

========== 2 Надежда (Роджер) ==========

Комментарий к 2 Надежда (Роджер)

Tokio Hotel - Feel It All

Tokio Hotel - Monsoon

День не задался с самого утра. Бесцеремонно растолкав, меня выпихивают из притона под ледяной дождь почти в чем мать родила. Приходится одеваться под едва закрывающим голову коротким козырьком, и я намокаю уже в футболке, не успев спрятаться от колких пронизывающих потоков. И каждый новый слой одежды ложится на сонное еще тело, обволакивая намокшими тряпками и вызывая ворох самых противных мурашек.

Вижу машину реанимации перед входом, осторожно крадусь вдоль стены и замираю позади редких прохожих, остановившихся удовлетворить свое любопытство. Наблюдаю, как двое крепких санитаров пытаются впихнуть в салон тележку-каталку с телом какого-то парня, небрежно закрытого белой простыней. В механизме что-то заело, и каталка трясется, никак не желая складываться, того и гляди, не выдержит и грохнется прямо в огромную лужу, где стоит, мигая маячком, машина.

Мат разносится по всей округе, да такой заковыристый, что даже я половины слов никогда не слышал. Внезапно от грубых толчков тележку резко подкидывает; звук при этом настолько режет слух, что хочется заткнуть уши и убраться немедленно, но ужас от всего происходящего намертво пришпиливает меня к месту. Будто в замедленной съемке замечаю, как бледная рука с неестественно мелодичным звоном от скатившихся к запястью браслетов соскальзывает с поверхности лежанки, утягивая за собой простыню, и открывает любопытным зевакам голое, худенькое и совершенно точно мертвое тельце.

Местная шлюха — ногти накрашены, в брови приметное колечко пирсинга с маленькой звездочкой, размазанная на синюшном уже лице косметика выглядит жутковато, особенно розовая пена вокруг искривленного намалеванного рта. Я знаю этого парня, вернее, после всего увиденного — знал… «Передоз… прямо из-под клиента… репутация клуба…», — слышу я переругивания хозяина притона с кем-то из врачей. Урод, какой же он мерзкий урод! Человек умер, молодой же совсем, ему бы еще жить… А этому лишь бы репутация не пострадала.

Теперь понимаю, почему меня так нагло вытолкали. Почти все в притоне в курсе наших сложных отношений с хозяином. Не люблю я этого мудака. Он постоянно подкатывает ко мне, каждый раз, как только я появляюсь вылавливает, будто специально караулит и выжидает, когда я поддамся на его уговоры и стану очередной денежной сучкой. Хрен тебе, уёбок! Не для того я сбежал из дома, чтобы торговать своей задницей! Не хочу такой жизни! Дешевое пойло, наркота и мерзкие потные извращенцы в койке — вот что мне уготовано в этом заведении. И когда-нибудь такая же смерть, как у этого мальчишки…

Как же мне страшно, блядский боже! Страшно, что дальше будет только хуже, дальше только беспросветный мрак. Конец все равно один, в моем случае чуда не произойдет. Вероятнее всего, замерзну где-нибудь под мостом, повидал я таких «счастливчиков» за прошлую зиму вдоволь, и оказаться в их числе не стремлюсь. Или подохну от рака легких, хотя вот это вряд ли грозит, я не курил уже очень давно. А может, прирежут где-нибудь в подворотне, никто и не узнает даже…

Перебираю в уме самые жуткие картинки своего бесславного конца, которые уже неоднократно представлял себе за все время скитаний. Но сейчас, после случившегося, они такие яркие и пугающие, что даже губы немеют от ужаса. Да еще ненавистный дождь пробирает до костей, до нервных окончаний, и я сразу же замерзаю, как псина, выброшенная на улицу в лютый холод. А я и есть бездомная псина, вот только выбросил я себя сам. И не жалею.

Хватаю какую-то картонку, прислоненную тут же к стене, держу ее над головой и, не разбирая дороги, бреду в сторону торгового центра «Брансуик». Старые, разношенные до дыр кроссовки тут же намокают и неприятно хлюпают, пальцы на руках в первые же минуты леденеют, их я почти не чувствую, но так хотя бы не вымокну окончательно. Чертова осень, как же рано в этом году и дожди, и холод. Ненавижу! Иду еще быстрее, почти срываюсь на бег, пытаясь не врезаться в прохожих, но с картонкой на башке не очень-то удобно. Хорошо хоть не так далеко. Бегу мимо Британского музея через площадь, добираюсь до угла Марчмонт-стрит и Бернард-стрит и ныряю под крышу перехода торгового центра.

Слоняюсь неподалеку, брожу туда-сюда пытаясь хоть немного согреться, и замечаю, что потихоньку начинает собираться народ — такие же, как я, беспризорники, нищие, алкаши и даже студенты. Колоритная публика. Большинство ведут себя равнодушно, терпеливо ждут, безучастно озираясь вокруг; кто-то нервничает; но у некоторых замечаю недобрые искорки в глазах. Таких я боюсь больше всего — черт их разберет, на что они способны — и держусь подальше.

Но все это значит только одно — жрачку скоро привезут, Армия спасения не даст умереть от голода всем нуждающимся. Улыбаюсь в предвкушении; только бы урвать побольше, а то неизвестно, когда в следующий раз удастся что-то закинуть в себя. А после пойду к вокзалу Кингс-Кросс и встречусь с этим чуваком — Гарри или Генри? — хрен его разберет. Но он обещал подкинуть работенку и заплатить сразу, а деньги мне нужны позарез. Зима скоро.

Получив стандартный паек и сочувствующий взгляд от милой улыбчивой девушки, я отхожу подальше от очереди, чтобы спокойно поесть. Сажусь прямо на асфальт рядом с какой-то толстой теткой в окружении трех потрепанных малышей, взирающих на меня разноцветными голодными глазенками. Зачем же она столько нищеты наплодила? Какое будущее у этих детей? Сердце болезненно сжимается, и я, с трудом подавив в себе желание отдать свой обед, отворачиваюсь и начинаю медленно пережевывать почти безвкусную еду.

Стараюсь ни о чем не думать: ни о жалости — ненавижу это мерзкое чувство, я сам выбрал такую жизнь, ни о симпатичной девушке-волонтере, наверное, такая у меня могла появиться, — кто знает? — если бы не сбежал, и если бы моя задница в итоге не стала достоянием общественности школы. Но об этом я тоже не собираюсь жалеть. Девчонки, конечно, прикольные, но я слишком к ним равнодушен для своего пола. Может, не встретилась та единственная, а может потому, что парни намного привлекательнее. Самому бы понять, почему так.

Поев и поблагодарив улыбчивых девушек-волонтеров, направляюсь в сторону вокзала, уже не обращая внимания на дождь. Картонка совсем размокла и почти развалилась, пришлось выкинуть. Зато теперь можно засунуть руки в карманы, хоть и мокрые, но так все же теплее. Жду в назначенном месте больше часа, но так никто и не приходит. Изредка бегаю под крышу ближайшего магазинчика и почти сразу возвращаюсь, боясь упустить знакомого. Время тянется бесконечно долго, но вокруг только чужие люди, торопливо снующие передо мной, и ни одного знакомого лица. Нет, ну что за придурок, а? От злости хочется послать его матом на всю улицу, но я упорно продолжаю стоять, хотя и понимаю, что ожидать кого-то уже бесполезно. Надежда — слишком жестокая штука, не оставляет до последнего. Мало ли что случилось…

Окончательно продрогнув, все же решаюсь забить на все. Да и сколько таких обломов уже было — мне не привыкать. Придумаю что-нибудь еще. Может, карманы у меня и пустые, зато голова полна под завязку всякими идеями. Жизнь научила.

Брожу мимо огромных, ярко освещенных окон магазинов, смотрю на богатых людей, выбирающих красивые и, наверное, нужные безделушки, которые смогут украсить их дома, на продавцов, довольных, что получат свои комиссионные и тоже смогут потратить на что-то менее дорогое, но не менее нужное. Там, в Труро, в нашем доме тоже много различного барахла, зачем оно я не знаю, но мама почему-то старательно расставляла все эти вещи по всем доступным поверхностям. От этого гостиная, особенно в праздники, больше походила на музей с экспонатами, чем на жилую комнату, но, может быть так принято.