Меч и лебедь - Джеллис Роберта - Страница 40

• Предыдущая
• 40/74
• Следующая

День, когда граф Соук отправился в обратный путь, выдался таким же погожим, как и день приезда. Но на этот раз Рэннальф не замечал ни голубого неба, ни зеленых полей. Не время было отвлекаться на такие пустяки. Он хотел мира так страстно, почти до физической боли. Еще не все потеряно. Кратчайший путь к достижению цели лежал теперь через тяжелую войну. Рэннальф мучился в поисках ответа на вопрос, куда поехал король и как быстрее его найти. Кроме того, нужно было определить, где назначить встречу своим вассалам.

«Домой, — стучало сердце, — скорее домой». Люди приедут в Слиффорд, который лучше всего знают. Суровый голос внутри говорил, что так он окажется дальше всего от короля. «Езжай в Оксфорд!» Сердце опять воспротивилось. Но все же Оксфорд — любимая цитадель Стефана и Юстаса за пределами Лондона. Там скорее всего находится Стефан, если он еще не приступил к военным действиям. Оксфорд расположен между Херефордом и Лондоном, на прямой дороге от Слиффорда к замкам Генриха — Девайзесу и Уоллингфорду. Лестер даже не намекнул, куда направлялся Стефан. Возможно, он сам этого не знал. Если король хочет напасть на Херефорд, Глостер или южные крепости, он непременно проедет через Оксфорд.

Во владениях Херефорда они скакали во весь опор и не таились, держа путь на восток и стараясь не приближаться к землям Глостера. Возможно, послание Лестера опередило донесения, которые шлют из дворца шпионы мятежников, или они ожидают точных сведений, где собирается атаковать Стефан. Но слишком полагаться на это, рискуя быть захваченным в плен, совсем глупо. Уж лучше что есть сил скакать до Уинчкомба, немного там передохнуть и продолжать путь к Оксфорду под покровом ночи.

Легко принимать такое решение, подчиняясь страстному велению сердца. Гораздо тяжелее его выполнить. Они ни на миг не останавливали бег, чтобы прохладный ветер мог остудить их раскаленные солнцем доспехи. Не было времени прохлаждаться у реки, которую они переходили вброд, спешиться, чтоб напиться чистой воды из родника и напоить измученных животных: полное брюхо не способствует быстрому бегу. Мужчины, извергая проклятия, задирали головы своих лошадей, натягивая что есть сил поводья, и вонзали шпоры в бока взмыленных животных, ненавидя сверкающую, журчащую под ногами, но такую недоступную воду.

Один Рэннальф, казалось, не замечал жары и не испытывал жажды. Не потому, что отличался от своих людей или был сильнее, просто его заботили нужды не только тела. Воины в его личной охране были свободными наемниками, крестьянами, в которых он углядел дух и желание сражаться, или младшими сыновыми и братьями его мелких вассалов, которых он нанимал на службу. Он приказывал, и они готовы были идти в огонь и воду, слепо подчиняясь его воле и мало заботясь о чем-нибудь другом, кроме вознаграждения за хорошую службу. Рэннальф объяснял им, почему он предпринял какое-то действие, но большей частью для того, чтобы просто поговорить. Никто из его людей не осмеливался спрашивать, если Рэннальф сам не объяснял свои поступки. Их безопасность находилась в его руках, и он ни разу не подвел их. Таким образом, людям не нужно было ни о чем думать, кроме палящего зноя, голода и жажды. Когда же, наконец, они смогут остановиться, чтобы передохнуть?

Когда безопасная стезя была выбрана и обдумана, Рэннальф мог размышлять и о других делах. Что же случилось при дворе за время его отсутствия? Что побудило Стефана к действиям? Почему Лестеру не удалось повлиять на него? Как велики волнения среди баронов? Записка Лестера не давала ответа ни на один из этих вопросов.

Люди передохнули в Уинчкомбе, набив животы, утолив жажду и ухватив пару часов сна перед долгим ночным походом. Рэннальф был равнодушен к благам, которые были им предложены. Он ел и пил, но лишь потому, что перед ним поставили еду. Он не мог разослать послания своим вассалам с призывом на сорокадневную службу, пока не знал, в каком месте они должны встретиться, и пока не услышал из уст самого короля, что война неизбежна.

Рэннальф написал лишь Роберту и Кэтрин. На письма ушли все свободные минуты. С Лестером было проще. Рэннальф поблагодарил его за предостережение, сообщил, что завтра рассчитывает быть в Оксфорде, и попросил более полного объяснения случившегося. Но он терзался, как объяснить Кэтрин, чего он от нее хочет.

Она не должна была ничего говорить своим вассалам, но в то же время следовало устроить так, чтобы они были готовы выступить в двухдневный срок. Она должна была их уверить, что он всеми силами поддерживает ее обещание не посылать их на войну, но при этом необходимо было намекнуть, что, если их поддержка поможет принести победу, он их все-таки призовет. Она должна договориться об укреплении замков крепостей, граничащих с владениями графа Норфолка, но так, чтобы Норфолк не заподозрил, что на него может быть совершено нападение. Ей нужно выжать как можно больше денег, но не за счет займов, потому что в следующем году им понадобится еще больше. Она должна обложить дополнительным налогом купцов, торгующих во владениях Рэннальфа, но не чрезмерным, чтобы не остановилась торговля.

Когда Кэтрин получила письмо и бегло прочитала его, выискивая в основном личное и пытаясь судить по почерку Рэннальфа о состоянии его духа и здоровья, она не удержалась от улыбки. Он так все разжевывает, потому что считает ее полной идиоткой, и каждое поручение завершает самыми подробными разъяснениями. Кэтрин любовно погладила письмо, понимая, что муж ее и любит больше всего за то, что считает дурочкой.

Бережно, как будто это была часть самого Рэннальфа, Кэтрин развернула пергамент и стала читать между строк. Как только смысл послания дошел до нее, яркий румянец угас на ее щеках. Рэннальф не утверждал определенно, что перемирие закончилось и началась война, но факт был налицо. Когда-то Кэтрин мечтала о мужчине-воине, теперь она получила его. Кэтрин прижала руку к груди, ее сердце от ужаса бешено забилось.

— Мадам, что случилось?

Мэри, как всегда, очень внимательная к переменам в настроении своей приемной матери, подскочила к ней. Кэтрин подавила вздох.

— Ничего особенного, не беспокойся, дитя мое. — Она даже выдавила из себя улыбку, но лицо оставалось мертвенно-бледным.

Мэри взглянула на исписанный убористым почерком лист, на разломанную печать с гербом хозяина Слиффорда — кинжал и шеврон.

— Он приезжает домой? — По мнению Мэри, ничто не могло так поразить ее приемную мать, как нежданный приезд мужа.

— Тебе следовало бы более уважительно говорить о своем отце, Мэри. Называй его хотя бы иногда отцом! — укоризненно ответила она.

Вопреки усилиям Кэтрин, покорная во всем остальном, Мэри так и не научилась обращаться к Рэннальфу «отец», она даже с трудом выговаривала «милорд», и то лишь в присутствии чужих людей. Мэри упорствовала в своей неприязни к отцу.

На самом деле Кэтрин сейчас думала вовсе не о том, чтобы скрасить жизнь девушки убеждением, что отец любит ее. В эту минуту она вообще не думала о Мэри, поэтому и не уловила, что в вопросе девушки звучало больше надежды, чем страха. Мэри тоже не был безразличен приезд Соука, она ждала сэра Фортескью и невыносимо боялась, что хозяин Слиффорда подвергнет опасности единственного пока мужчину, что благосклонно отнесся к ней.

Кэтрин сейчас молилась за благополучие мужа, ей так хотелось, чтобы он вернулся домой. Может, их отношения наладятся настолько, что она не побоится сказать ему, насколько он ей дорог, как она любит его!

— Нет, — с печалью в голосе ответила она, — боюсь, что пройдет немало времени, прежде чем я вновь обрету покой, когда он будет дома.

— Вы получили плохие вести, мадам? Замку грозит нападение?

Мэри порядком испугалась. Она никогда не видела ни осады, ни штурма. Главная усадьба Рэннальфа была слишком крепка и удалена от основных мест сражений, чтобы кто-либо решился напасть на нее. Норфолк был единственным крупным соседом-землевладельцем, кто мог рассчитывать на победу, атакуя Слиффорд, но до сих пор у него хватало собственных забот и он слишком уважал Рэннальфа, чтобы пересекать его границы.

• Предыдущая
• 40/74
• Следующая