Восточная сказка (СИ) - Волкова Виктория Борисовна - Страница 29

Снова слышится хруст костей. И оба мажора, скрючившись, воют на полу, баюкая сломанные руки. А Лиманский, нависнув над ними, заносит кулак для новой расправы.

- Гера, хватит. Остановись, - негромко просит его Паша. – Алина цела и невредима. Достаточно, бро. В «Империал» эти гады больше не войдут. Я аннулирую ваши абонементы.

- Бабки вернете? – скулит лысый.

- Нет, - мотает головой управляющий и хочет что-то добавить, но натыкается на суровый взгляд Лиманского.

- Кстати, о бабках. С вас с каждого по сто тысяч компенсации.

- За что? – тянет лысый мажор. – Гера, это беспредел! Ты же знаешь, кто у меня отец.

- Да, - кивает Лиманский. – И я ему сам позвоню. Пусть еще тебе мозги вправит. Видно, я мало вдарил, что ты еще хвост поднимаешь, - рыкает он, нанося удар ногой с разворота. Мой обидчик падает навзничь и плачет как маленький.

- Гера, пожалуйста, не надо! Я все заплачу… Только не бей меня.

- Пока достаточно, -  кивает Герман, нехотя отходя в сторону. Потирает свезенные в кровь костяшки и, обняв меня, прижимает к себе. – Испугалась, девочка? – шепчет нежно. – Тебя тут никто больше не обидит. Паша, разберись с Тихомировым. И чтобы я эту мразь больше в своем клубе не видел. А вам, герои, даю ровно сутки уладить проблему. Нет - приму меры.

- А что ты нам сделаешь? – мычит второй, прекрасно понимая, что опасность миновала.

- Тебе не понравится, - ощерившись предупреждает Лиманский.

Герман

Глаза слепит от бешенства. Еще чуть-чуть и я размажу обоих козликов по стене. Задушу собственными руками. А трупы подвешу за ноги к потолку, предварительно закатав в белые простыни. Благо их в зале антигравити в избытке.

Но, стоп! Достаточно…

Под Пашкино сопение отхожу от ублюдков, позарившихся на мою девочку. И только сейчас замечаю бледное лицо Алины и испуганные глаза. Хорошо хоть смогла вырваться из лап мажоров и прибежала ко мне.

- Все хорошо, девочка, - выдыхаю, стараясь сохранить хоть каплю рассудка. Не сграбастать малышку в охапку и не рвануть домой. Прижимаю Алину к себе и чувствую, как нежная мягкая грудь касается моего тела. Башку сносит на раз.

«Не торопись, Гера. Ты ж не пацан», - твержу себе, понимая, что еще минута-другая, и я опозорюсь конкретно. Одно знаю точно. За Алину я убью любого!

Осеняет внезапно, когда веду свою девочку к выходу.

- Поедем домой!

- Не могу, смена, - качает она головой.

- Да наплевать, - рыкаю, не сдерживаясь. - «Империал» частично принадлежит мне. Ты – моя невеста. Можешь делать, что хочешь! Хоть вообще на работу не приходи…

Я сказал это вслух?

Твою налево! Я встречался с девчонками из клуба и с сотрудницами собственной строительной компании. Крутил романы со студентками, пришедшими на практику. Но никогда ни одной из них не давал поблажек в работе.

«Любовь и бизнес - вещи несовместимые», - каждый раз объяснял я новой подружке. Так что же происходит сейчас? Почему меня крючит от невинного прикосновения? И как умудрился маленький мышонок забраться мне под кожу и стать самым дорогим человеком?

- Я доработаю до конца смены, ладно? - упрямо заявляет Алина, пытаясь выбраться из кольца моих рук. - Сейчас только приведу себя в порядок.

Мой маленький храбрый солдатик!

Знаю, как ей тяжело. Как противно прикосновение чужих рук, без разрешения снующих по телу. Наверное, хочется блевануть, когда тебя зажимает у стенки какое-то потное мурло. Странно, но раньше я никогда не задумывался о чувствах женщины в такой ситуации. Сам никогда не насильничал. Всегда был против этого! А уж когда на мою девочку кто-то позарился, не смог сдержаться.

Чуть не поубивал, блин.

Придуркам еще повезло, что далеко не зашли. Дешево отделались. Бабки и поломанные руки – это реальная цена за нанесенное оскорбление. Если начнут быковать, я их лично в мешок с костями превращу.

Ярость не отпускает. Ненавижу любое принуждение и насилие. Лучше по обоюдному согласию. Любую телку можно уговорить. Включить обаяние на полную катушку, надарить подарков, наплести с три короба. Обычно у меня Вот только в случае с Алиной самому себе кажусь тупым бараном. Способен только блеять и держать свое сокровище за руку. Боюсь вспугнуть намеком.

Эх, Алина-малина! Сладкая моя девочка! Довела меня до полной невменяемости… Крышечку сорвало, а мне кайфово.

- Герман, - шепчет Алинка и теребит меня за плечо. – Отпусти, пожалуйста. Люди смотрят.

«Люди! Хрен на блюде! - хочется отмахнуться от глупых девчоночьих страхов. Сдерживаю порыв и тихонько ослабляю хватку.

- Сходи в СПА на массаж, - предлагаю, удерживая за руку. – Расслабься немного. А то вся на нервах. Вышиби клин клином, девочка.

- Действительно, Алиночка, - возникает рядом Пашка. – Иди-иди. Я сейчас распоряжусь. Пусть тебе Рустам хорошенько косточки разомнет…

- Нет, пожалуйста, - цепенеет моя любимая. – Я обойдусь…

- Сейчас Лида освободится, сделает, - шепчу я, улыбаясь. И как только за Алиной закрывается дверь, пристально смотрю на Пашку.

- Какой Рустам? Ты бахнулся?

- Это я тебя хочу спросить, - зайдя в свой кабинет, старый друг смотрит на меня выразительно. – Ты вообще в себе, Гера? Что на тебя накатило, бро?

- Да нормально все, - пожимаю плечами и велю сурово. – Дай мне записи с камер наблюдения, Паш. За сегодняшний и вчерашний день.

- Думаешь…

- Тихомиров сам такую операцию не осилил бы. Должен быть еще кто-то. Вернее, должна…

- Изощренный женский ум? – напрягается Паша. Прям видно, как в башке моего управляющего задвигались шестеренки.

- Разберемся, Пафнутий, - киваю сдержанно. – С тебя жратва. Раз я по твоей милости сегодня в бассейн не попал и с Алиной не пообедал в итальянском ресторане, то ты должен покормить нас.

- Тебе всегда все должны, Лиманчелло, - ржет Павел. И с театральным вздохом заказывает еду в соседнем ресторане. – А с этими двумя упырями что делать?

- Хочешь, добей, - усмехаюсь криво. – Только пусть сначала бабки внесут.

- Гера-а, - по-бабьи всплескивает руками Павел Андреевич. – Ты хоть понимаешь, что натворил? Это же сынки…

- Морозова и Алимова, - хмыкаю я. – Они не станут никуда жаловаться. Поверь. Да и эти козлики наверняка промолчат об истинных причинах. Наплетут, что в носу ковыряли и нечаянно сломали пальцы.

- И затаят в душе некоторое хамство, - бубнит как старый дед Пашка.

- Да мне поровну, Паш, - отмахиваюсь устало. – Тихомирова сразу увольняй. Если найдутся сообщники, их тоже. Никаких предупреждений и нравоучительных бесед.

- Хорошо, - сдержанно кивает Пашка и спрашивает осторожно. – Оно того стоит, Гера? Девочка эта… Странная какая-то. Как монашка. Из какой дыры ее Софья выдрала? Лида говорит, она не слушает попсу. Не знает исполнителей.

- Я тоже не знаю и знать не хочу, Паш. Но одно тебе скажу. Меня штырит с первой встречи. Таких девчонок теперь не делают. Сняли с производства. Мне достался последний экземпляр. И я как дурак радуюсь. Понимаешь, как бы нас ни тянуло к опытным и развязным, но инстинкты просыпаются только вот с такими наивными девочками. Хочется оберегать и лелеять.

- И жениться, конечно же! – фыркает зло Пашка.

- Естественное желание сделать своей, - скупо бросаю я и напоминаю нарочито спокойно. – Записи, бро. И обед.

Пашка встает со вздохом, словно всем своим видом показывая, как ему все обрыдло.

«Покривись еще чуток, - думаю я, когда он выходит, - и выкуплю твою долю, на фиг. Нечего мне тут морды корчить. Я еще разберусь, почему зал был не заперт, и где носило нашу доблестную охрану».

Пашка возвращается обратно не один. Вслед за ним вваливается в кабинет Саид Алимов, отец одного из одноруких вурдалаков.

- Гера-а, - ноет с порога. – Ну что за беспредел? Руку сломал, так еще и денег просишь!

- Не прошу, а требую, Саид.

- Твой сын меня обидел, - говорю спокойно. И сам себя ругаю за ошибочность суждений. Плохо знаю эту публику. Это мы привыкли вгрызаться противнику в глотку, а в случае неудачи самим зализывать раны. Никого не просили ни о чем. Никому не жаловались. И не подставляли никого. А эти… другое поколение. Дети Миллениума… мать их.