Метаморфозы. Тетралогия - Дяченко Марина и Сергей - Страница 45

– Что же мне делать? – спросила Сашка.

– Поработайте с первым треком. Здесь в плеере есть функция – повтор композиции. Ваша цель – внутренне примириться с тем, что вы слышите, для этого надо переступить определенную черту в себе… Черту обыденности. Это может быть непросто. Но надо пытаться. Нельзя научиться плавать, не войдя в воду. Завтра я вас жду с первыми результатами, очень надеюсь на вас, Саша. Жду.

Так сказал Николай Валерьевич Стерх и отпустил Сашку с занятия; она ушла с плеером в сумке и тревожным предчувствием в душе, и вот пришло время отрабатывать на завтра первый трек, а Сашка не могла пересилить себя и хотя бы включить плеер.

Общежитие гудело. Бренчало гитарами, бухало магнитофонами, смеялось, било посуду. Сашка задержала дыхание – и нажала на круглую кнопку «Play».

Пришла тишина и залепила Сашке уши. Подошла очень близко, оглушительная, всеобъемлющая, готовая втянуть в себя, обволочь и переварить; это было отвратительно и жутко. Сашка, дернувшись, сорвала с головы наушники, и нетрезвые голоса за стенкой, поющие надрывно и фальшиво, показались ей райским хором.

Она решилась еще на одну попытку – перед самым занятием, когда отступать было некуда. Уселась в полупустом читальном зале и, когда заработал плеер, почти физически ощутила переход из тишины – в Тишину. В сосущее Молчание.

Она могла бы, наверное, войти в прозекторскую. Могла бы взять голыми руками какую-нибудь отвратительную тварь. Могла бы, возможно, пройтись нагишом по институту… если бы этого потребовали на экзамене.

Но «впустить в себя» то, что записано было на диске, не могла и не хотела. Все ее силы шли на сопротивление, на защитную стенку, которую она воздвигала между собой и Молчанием. Трек закончился; Сашка уронила плеер в сумку и поплелась на четвертый этаж – в залитую солнцем четырнадцатую аудиторию.

– Саша, добрый день, рад вас видеть… Что случилось? Вы слушали первый трек?

– Два раза, – промямлила Сашка.

– Два раза – маловато, маловато… Ну-ка, давайте проверим. Надевайте наушники.

Стерх поддернул рукав, высвобождая перламутровое зеркальце на кожаном ремешке. Солнечный свет заиграл на перламутре, распадаясь радугой, складываясь снова и белыми бликами впиваясь Сашке в глаза. Она инстинктивно зажмурилась.

– Так, слушаем первый трек, делаем глубокий вдох… Нет, Саша, нет, что же вы делаете? Давайте начнем нашу пробу сначала, только на этот раз вы будете усваивать учебный материал, а не отторгать его, хорошо?

Сашка смотрела вниз, в темно-коричневый деревянный пол, полосатый от длинных крашеных досок и черных щелей между ними.

– Саша, – горбун запнулся, будто раздумывая. – Ну-ка, сядьте. Поговорим.

Она села за стол, похожий на школьную парту.

– Вы прекрасно показали себя в классе Олега Борисовича. Вы проявили себя как человек исключительного таланта. Но ведь поначалу вам было очень тяжело?

Сашка кивнула, не поднимая глаз.

– То же самое и в нашем классе. Вам трудно, да. Потому что ваши усилия связаны, гм, с выходом за грань внутренне дозволенного. У вас очень четкие представления о том, что можно, чего нельзя. Я говорю не о бытовых, житейских вещах, не о так называемых «принципах», я говорю о внутреннем устройстве вашей личности, о способности преодолевать стереотипы. Вы упрямица; в данный момент это мешает учебе, потому что мы не пойдем дальше, пока вы не научитесь полноценно работать с треками. Вы инстинктивно понимаете, как их надо отрабатывать, и инстинктивно же сопротивляетесь… Я ведь не допускаю мысли, что вы это делаете сознательно. Да?

Сашка сглотнула.

– Не надо очень уж сильно переживать, – мягко сказал горбун. – Надо собраться, сосредоточиться… И сделать первый шажок. Один только шажок, один только первый трек… Давайте-ка попробуем прямо сейчас, а я постараюсь вам помочь.

Сашка вышла из аудитории обалдевшая, с головной болью. За полчаса непрерывных «проб» защитная стенка, которую она строила между собой и тем, что было записано на диске Стерха, окрепла и сделалась толще. Чтобы держать ее, Сашке приходилось тратить не так уж много усилий. Тишина теперь была отдельно, а Сашка – сама по себе.

Стерх очень огорчился. Долго молчал, качая головой, глядя то на понурившуюся Сашку, то в окно; вздохнул:

– Попробуйте второй трек. Первый вы, похоже, блокировали совершенно. Какая энергия, Саша, какие внутренние силы у вас обнаружились – но они ведь направлены в диаметрально противоположном направлении! Не на то, чтобы понять, а на то, чтобы отторгнуть!

– Я стараюсь, – сказала Сашка.

– Вы стараетесь наоборот. Вы боретесь за себя в устоявшемся обличье, две руки, две ноги… Мечты о теплом душе… Сашенька, ничто материальное не имеет большой ценности. Все, что действительно ценно, – вне материи, вы подумайте об этом на досуге. Вы поймете, вы умная девочка, а я на вас возлагаю очень большие надежды.

И он отпустил ее, и она ушла. В коридоре дожидалась своей очереди Юля Гольдман; когда за ней закрылась дверь с табличкой 14, Сашка двумя руками принялась массировать лицо, растирать виски, мучить глаза.

Со вторым треком будет та же история, Сашка не сомневалась. Но сама мысль о том, что придется это слушать, почти сводила с ума.

Общеобразовательных предметов на втором курсе осталось очень мало. «Основы государства и права» Сашке не понравились: преподавательница была пожилая и вздорная, а сам предмет ничего общего не имел с процессом познания: это была экскурсия, очень поверхностная, по уголовному и гражданскому кодексу. Поток канцелярита, извергаемого преподавательницей, навевал на Сашку сон. В конце пары она на секунду задремала по-настоящему, и ей приснился Стерх, стоящий посреди аудитории с огромными ножницами в руках. Сашка проснулась; грянул звонок. Преподавательница смерила второкурсников презрительным взглядом и попрощалась до следующей лекции.

На следующей паре был английский, и занятия показались Сашке такими же бессмысленными и скучными, как и лекция по праву. Бесконечные грамматические конструкции, упражнения, которые предстояло делать в общей тетради, «знаки», которые предстояло сдавать каждый месяц; Сашке казалось, что время стоит. Это отчаянное ощущение посещало ее – правда, редко – в школе, особенно весной, особенно на собрании или на классном часе…

Выйдя в холл, она остановилась перед щитом с расписанием. Вокруг толпой стояли первокурсники, Сашке пришлось оттеснить какую-то зазевавшуюся девчонку, чтобы подобраться к щиту поближе. Вот как, физкультура три раза в неделю, да еще специальностью забито почти все учебное время: с Портновым, со Стерхом, индивидуальные занятия и групповые. И еще ведь самостоятельная отработка: параграфы, упражнения, стерховские «пробы»…

Сашка выбралась из толпы и побрела вниз, в столовую.

Денис Мясковский сидел перед пустой тарелкой, разглядывая что-то вроде иллюстрированного журнала со многими яркими картинками – размытыми цветовыми пятнами. Сашка, стоя в очереди, слышала его разговор с Коротковым.

– Чего это у тебя? – спросил Андрей.

– Стерх выдал, – сказал Денис после паузы, вроде бы с неохотой. – А тебе разве нет?

– Мне книжку выдал, – Коротков почему-то смутился. – Обыкновенную книжку… хотя…

– Андрюха, наша очередь подходит! – крикнула от стойки Оксана. – Давай талон и тащи свой бульончик!

Чуть позже Сашка убедилась, что у Стерха и в самом деле был очень индивидуальный подход к каждому студенту. Оксана, Лиза и Андрей Коротков учили «Введение в практику» по книгам, Костя – по распечатке, свернутой в рулон. Женя Топорко ходила с толстой тетрадкой. Еще у троих или четверых Сашка видела плееры, правда кассетные. Но никто ни с кем не спешил делиться успехами – индивидуальные занятия с горбуном с первого дня стали закрытой темой на курсе. Табу.

– Итак, смысл – это проекция воли на пространство ее приложения. Он не абсолютен и зависит от выбора пространства и способа проекции. Самые талантливые из вас еще на первом курсе, работая с текстовым модулем, натыкались на обрывки смыслов. Но первый курс закончился! Теперь вы должны сознательно использовать текстовый модуль в качестве посредника между вами и доступным на данном этапе архивом смыслов. Теоретически вам может явиться что угодно, включая фрагмент наиболее вероятного будущего… До звонка тридцать секунд, может быть, у кого-то есть вопросы?