Роузлинд (Хмельная мечта) - Джеллис Роберта - Страница 25

• Предыдущая
• 25/105
• Следующая

Обе Изабель являли собой полную противоположность Элинор, и она с отвращением думала о той нежной и смиренной женственности, которая была свойственна им и о которой ей постоянно твердил Саймон. А, впрочем, нет – не постоянно, а только тогда, когда они расходились во мнениях. Внешне Изабели были олицетворением покорности, мягкости и послушания. Изабель де Клер на самом деле и была такой. Она казалась достаточно умной, но, по мнению Элинор, ее не научили как пользоваться своим умом – несмотря на то, что Изабель де Клер была более знатной дамой, чем Элинор, она была совершенно неопытна в делах управления хозяйством. Она нравилась Элинор, но вызывало легкое раздражение то, как легко обстоятельства сломили ее дух. Изабель Глостерская, напротив, представляла собой совершенно иной сорт меда, который Элинор не пожелала бы отведать ни за что на свете. Те же обстоятельства, которые сломили Изабель де Клер, сделали Изабель Глостерскую хитрой, скрытной и жестокой. Вдобавок Элинор выяснила, что та зла и глупа, а это очень опасное сочетание. Изабель де Клер не сплетничала, потому что это само по себе плохо, Изабель же Глостерская не могла прожить и дня, не посплетничав, и каждое ее слово было наполнено таким ядом и злобой, что это сразу бросалось в глаза.

Тем временем паж, посланный Элинор, отыскал Вильяма Маршала, а через него и Саймона.

Увидев Саймона, паж почтительно поклонился:

– Леди Элинор Дево…– начал он.

– Нет, только не это! – взревел Саймон.– Что еще она успела натворить?

– Она послала записку.

– Кому? – закричал, вскакивая, Саймон.

Вильям с открытым от изумления ртом уставился на друга. Ему приходилось и раньше видеть Саймона взволнованным при получении известия об измене или восстании, но чтобы так волноваться! Это было не похоже на Саймона.

– Что с тобой? Что тебя взволновало?

– Леди Элинор волнует меня – вот что, – огрызнулся Саймон в бешенстве.– Ну же, паж, не тяни, говори, в чем там дело.

Паж казался смущенным и растерянным:

– Я не знаю. Герцогиня Глостерская говорила о какой-то неприятности, но, кажется, леди Элинор не испугалась.

– Вот видишь, – начал, было, Вильям, – ничего не произошло.

Саймон устало опустился на стул. Замешательство пажа явно указывало на то, что он не был послан разгневанной королевой или рыдающей от горя Элинор. Видимо, прав Вильям, дело было не таким уж срочным.

– Она не испугалась, – горько поведал он Вильяму, прерывая его.– Да она испугается только тогда, если вдруг перед ней внезапно появится огнедышащий дракон. Ну, давай, паж, рассказывай дальше.

– Леди Элинор дала мне это письмо и велела, чтобы оно было отправлено сэру Андрэ, в замок Роузлинд. Она велела передать письмо Вам, потому что ей не разрешено самой отправлять письма.

– Это еще что за новости! – Саймон обернулся и посмотрел на Вильяма.– Что это значит? – спросил он тоном, предвещающим грозу.

– Тихо, тихо, – успокоил его Вильям.– Должно быть, это очередные женские глупости. Лично я не отдавал такого приказа, в этом могу тебе поклясться.

– Элинор не подвержена женским глупостям, – заметил Саймон, принимая лист пергамента с запиской из рук пажа.– Хорошо, мальчик. Можешь идти.

Саймону пришла в голову мысль, что Элинор задумала очередную шалость. Ему необходимо прочесть эту записку, но вдруг она запечатана? Ага, нет. Отлично. Он быстро пробежал глазами несколько строчек и молча передал записку Вильяму.

– На, читай. Здесь нет ничего, что Элинор хотела бы утаить. Просто я знаю, что она не из тех, кто будет просить кого-либо сделать что-нибудь для нее, если она сама в состоянии сделать это. Значит, кто-то уверил ее в том, что посылать письма запрещено. Вильям, а не думаешь ли ты, что королева могла отдать такой приказ в отношении подопечных короля?

На минуту лицо Вильяма застыло, как будто он нарушил клятву, но затем он продолжал более уверенно:

– Даже если и так, то это не имеет никакого отношения к Элинор. Может, хватит об этом? Лучше вернемся к тому, о чем я говорил тебе до этого: я не вижу, как нам избежать неприятностей. Я надеялся, что со смертью старого короля и молодого Генриха наследники перестанут рвать друг друга на части. Да не тут-то было. Они одержимы, дьяволом, эти Анжуйские.

Саймон засмеялся:

– Ты хочешь сказать, что веришь во все эти сказки о том, что бабушка королевы была ведьмой и вылетела из окна церкви, когда…

– Я верю в то, что бабушка королевы была гадюкой, и не сомневаюсь, что мать старого короля была одержима дьяволом. Никогда не видел я такой семейки! Никогда! Разве это нормально, что сыновья идут против отца и хватаются за оружие, чтобы растерзать его!

– Они ведь уже рождаются правителями, – заметил Саймон, – и никто не хочет уступать другому. Но этого не скажешь о Ричарде. Он согласен на то, чтобы Джон правил теми землями, которые принадлежат ему, но ни на йоту не уступит того, что принадлежит ему самому. Но в одном я уверен – в Ричарде нет злобы.

Вильям схватился за грудь, – его еще мучили боли:

– Злобы? О чем ты говоришь? Они все одержимы такой жаждой власти, что все остальное бледнеет перед этим. Я видел их всех, и живых, и мертвых, и убедился: каждый так отчаянно стремится к власти, что готов даже на подлость.

Все это было правдой. Саймон тоже видел все это, и для него не было открытием, что все в династии Генриха Плантагенета были одержимы жаждой власти. И он, и Вильям пытались так нести свою службу, чтобы, выполняя разумные, а иногда и не очень, приказания своих хозяев, не нарушить клятвы и не запятнать честь. Но что-то появилось в голосе Вильяма, чего раньше Саймон не замечал, – какой-то необычный оттенок горечи. Саймон откашлялся:

– Слушай, Вильям, не хочу совать нос в твои дела, но я чувствую – что-то тебя тревожит. Если я могу…

– Нет, ничего. Неужели ты думаешь, что я бы не решился попросить тебя о помощи? Просто тут такое дело, что никто не может мне помочь. Это все в руках короля, мне же только остается уповать на его благоразумие.

Вильям тяжело вздохнул и раздраженно потер грудь.

– А знаешь, – продолжал он нарочито небрежно, – королю Генриху было довольно трудно держать людей В повиновении, особенно в последние годы. Он сомневался в каждом, даже в тех людях, преданность которых была проверена в боях.

– Я знаю, – ответил Саймон сухо.

– Да, я помню, как он был недоволен тобой. Мне, слава богу, не пришлось оспаривать его волю. По правде сказать, мне и не пришлось делать того, что не позволяла мне моя честь. В одном я сделал послабление, и за это презираю себя. Когда король предложил мне награду, я не смог отказаться. Почему она достанется другому, который примет ее как само собой разумеющееся, а может, еще и будет плохо с ней обращаться! Я, по крайней мере, был верен и предан.

– Не глупи и не оправдывайся. Уж кто, как не ты, имеет полное право на награду?

– Да, но… но эта награда – самое большее, что можно пожелать. Он… он предложил мне руку и земли Изабель де Клер.

На мгновение Саймон потерял дар речи. Ситуация, в которой оказался Вильям, так напоминала его собственную, что у него внезапно свело все внутри. Нет, они не были настолько похожи. Вильям пользовался большим влиянием у богатых баронов всей Англии, и вполне резонно, что король решил заплатить Вильяму за его преданность такой наградой. Более того, Вильям был моложе Саймона на десять лет, а Изабель де Клер была на два или на три года старше Элинор. Да, их ситуации были не очень схожи.

– В том, что ты желаешь этого, нет ничего предосудительного, – спокойно сказал Саймон.– Я слышал, что лорд Ричард награждает тех рыцарей, которые верой и правдой служили старому королю. Так что же ты волнуешься? Конечно…

– Да, он говорит, что отдаст ее мне. Но, когда я ехал к нему с сообщением о смерти его отца, мы встретились на дороге, и он обвинил меня в том, что я пытался убить его. Я рассмеялся ему в лицо и сказал: неужели он думает, что я не смогу отличить лошадь от всадника?

• Предыдущая
• 25/105
• Следующая