Мотылёк над жемчужным пламенем (СИ) - Прай Кэрри - Страница 58

– Ну мой, – отвечаю соответственно. – А в чём проблема?

Мне слышно, как суетливо бьётся сердце Вари. Она крепче сжимает мою руку, уже влажными пальцами. Дрожит.

– И впрямь, проблема есть, – подмечает полицейский и лезет в отдел для бутылки. Достаёт оттуда пакетик с белым веществом и сыто мурчит. – Фиксируй, Гоша. Понятые есть. Тут граммов пять, не меньше. На лет семь уедет.

Варька охает. Руками рот закрывает. Рыдает так, что кости ломит.

– Ты че, дядя? Шутки шутишь? Это не моё! И ты это прекрасно знаешь!

Смотрю на Татьяну, следом на курчавого и давлюсь плохим предчувствием. Самообладание теряю. Тогда я ещё не знал, что в пакетике не отрава наркотическая, а жизнь моя перетёртая.

– Вы что тут устроили, черти?! Это не моё! Эй, Гоша, ты что там малюешь?! А ну бумажку брось!

После сказанного получаю дубинкой по почкам, но боли не чувствую, только и слышу, как Варя заходится. А потом шёпот шакала возле уха раздаётся:

– Слышь, животное, я тебе сейчас за нападение на сотрудника оформлю. В тюрьме и сдохнешь. В наручники его, Гоша! Шибко резвый попался!

– Ах ты сука продажная! На лапу получил или за звёзды людей подставляешь?!

Следующий удар прилетает в голову. В глаза попадает горячая кровь.

– Нет, Витя! Перестаньте! Хватит! – рыдает Варя, но Татьяна её за собою прячет. – Хватит! Не надо! Пожалуйста!

Руки сходятся за спиной. Запястья холодит железо.

– Вот чёрт, кровищи сколько, – фыркает Гоша. – Всю парадку замарал.

– Осторожно, товарищ, – слышу голосок Кирилла. – У него ВИЧ.

И тут шакал отпрыгивает, как от огня.

– Тьфу ты! Наркоман хренов! Дайте мне перчатки, я к этой заразе больше не прикоснусь!

– Может, тебе ещё и ручки сбрызнуть? – расходится второй. – Уводи его отсюда! Сосаться не будешь – не заразишься! Иди, че встал?!

Понимаю, что дело дрянь. Смотрю на Варьку. Прячу беспокойство, улыбаюсь.

– Эй, родная, ты не плачь. Всё нормально будет, слышишь? Не виновен я.

Она слезами умывается, головой качает, будто не верит.

Почему она так смотрит? Почему?

– Варька, я завязал! Клянусь! Это гнида подставила!

– Вот так же на суде выступать будешь, – шипит Гоша. – И поплакать не забудь.

Брыкаюсь как могу, протестую, но шакалы уводят. Только и остаётся кричать:

– Верь мне, Варя! Верь! Они за всё ответят, слышишь?! Каждого покараю!

Мои проклятья съедает громкий смех конвоиров, а потом лай Джоконды, и голос отца, который прибежал на панику. Он, мой старый, как дикий зверь, на них кидается вместе с псиной, меня спасти пытается. А они его, как челядь, со всей силы в стену. Так, что больно мне становится.

– Бать, ты Варьке скажи, что меня подставили! Пусть плохого не думает!

– Скажу, сына! Скажу, родный! Ты сам не хворай, я вытащу! Из любой пасти достану! – его слёзы душат, отчего только хуже становится. – Эх, сволочуги! Ироды серогорбые! Не мы больные, а вы! Сколько по нашим душам протопчитесь, столько вам втройне вернётся! Держись, сынок! Держись, кровинушка!

И плевать мне было на конвой. На дырку в голове – подавно. Всё о Варьке думал. О ангеле-хранителе её осторожном, что так от меня бережёт…

– Верь мне, Варя! Верь! Я не виновен!

Моё сердце рвётся на части, когда я слышу животный крик Звягина, но продолжаю стоять на месте, потому что оцепенела от ужаса. Глаза отказываются верить. Разум не желает понимать. Всё походит на страшный сон, но я не сплю.

– Варька, нам помощь нужна! Ишь, чего вытворяют! Беспредел! – задыхается в рыданиях Анатолий, беспрерывно хватаясь за голову. – Ты не переживай, мы его вытащим! Зубами выгрызу, но сына им не отдам!

В попытке успокоить, Кирилл тянется меня обнять, но я шарахаюсь от него, как от огня и кричу. Мой вопль проносится по длинным коридорам, поднимая на уши весь ребцентр. Падаю. Ничего не вижу. Только дикая боль в груди оставляет меня в сознании. Издевается. Мучает. Кто-то пытается поднять моё конвульсивное тело с пола, а я не позволяю прикасаться к себе. Рычу, как затравленный зверёк. Царапаюсь.

– Варя, пожалуйста, тебе нужно успокоиться, – молит мама. – Ты должна меня выслушать. Давай поговорим.

Теряю силы. Выдыхаюсь. Мгновение, и я уже в своей комнате, сползаю по стенке, без возможности остановить безудержные рыдания. За дверью полная неразбериха: Анатолий бросает проклятия, Гена пытается разъяснить ситуацию и только мама просит сохранять спокойствие, гонит их в шею, обещает о разговоре со мной.

– Дайте мне несколько минут! Оставайтесь мужчинами! Я во всем разберусь!

Тем временем я схожу с ума от увиденного. Я не знаю где правда, не знаю где ложь. Не знаю как быть дальше и хватит ли у меня сил разобраться со всем этим безумием. Меня словно приставили к стенке и расстреляли в упор, но я продолжаю жить.

Этого не может быть. Не может быть…

– Дочка, прекрати так убиваться, – просит Татьяна, зайдя в комнату, а я содрогаюсь от её циничности и наглости. – Успокойся и выслушай меня.

– Пошла вон! Не смей просить меня о чём-либо! Проваливай!

Не обращая внимания на мои угрозы и брыкания, Татьяна крепче прижимает меня к себе и пытается угомонить. Аромат её французских духов, который я успела позабыть, но всегда любила, приносит пущую боль.

– Тише, девочка моя, всё наладится, – приговаривает она, разглаживая путанные, мокрые от слёз волосы. – Всё будет хорошо, обещаю.

Я сдаюсь и обнимаю маму в ответ. Чувствую себя той маленькой Варей, которая всегда находила утешение в материнских объятьях. Меня убивает собственная беспомощность и слабость. Противно и мерзко от самой себя.

– Он не виноват, не виноват, – надрывно всхлипывая, повторяю я, но звучит как нелепое оправдание. – Здесь что-то неладное, Витя не причём…

– Конечно же, он не виноват, дорогая. И скоро полиция узнает об этом. Сейчас ты успокоишься и мы во всем разберёмся.

Уловив несколько нелогичных фраз, я поднимаю заплаканные глаза.

– Ты что-то знаешь? Почему ты так уверена в его невиновности?

– Потому что он не виноват, – твёрдо, но с особой горечью заявляет она. – Его действительно подставили. И боюсь, в этом есть моя вина.

Меня бьёт невидимой плетью, я толкаю женщину в грудь и отстраняюсь.

– Это ты всё подстроила?! – не узнаю свой голос. – Как ты могла?! Как?!

Мать хватается за голову, со свистом дышит, а потом прикладывает пальцы к губам, словно собралась молиться.

– Я была не в себе… Пойми, я беспокоилась за тебя… Хотела спасти…

– Что ты сделала?!

По ровному лицу Татьяны катятся слёзы. Собравшись с духом, она продолжает:

– Кирилл предложил мне подставить Витю. Изначально я согласись, – признаётся она. Её губы и ресницы дрожат. – Только потом я поняла, что это неправильно. Аморально и жестоко. Я пришла сюда, чтобы всё исправить, но было слишком поздно.

Огромный горячий ком вырастает в груди. Горло стягивает колючий жгут. Мне сложно говорить. Мне сложно дышать.

– Как ты могла? – едва шевелю губами.

– Ты не поймёшь, как мне было страшно за тебя. Не поймёшь, как переживала за твою судьбу. Его болезнь, – запинается она. – Наша болезнь – это настоящее проклятье, Варя. Не каждый сможет жить с этим…

– Кто тебе дал право решать за меня?!

– Я не должна была, знаю. Сейчас я это понимаю, милая. Мне жутко больно смотреть тебе в глаза и видеть там одно лишь разочарование. Мне больно видеть твои слёзы. Только этот мальчишка делает тебя счастливой.

Меня шатает. Ноги не слушаются.

– Как же я тебя ненавижу, – искренне бросаю я. – Почему именно ты моя мама? Ответь мне, почему?

Татьяна ахает, будто получила ножевое ранение.

– Обещаю, я всё исправлю…

– Замолчи! Я не верю ни одному твоему слову!

– Верь мне, Варя, – говорит она, отчего становиться вдвойне дурно. – У меня есть переписки, есть запись звонков…