Бес Славы (СИ) - Каретникова Ксения - Страница 50

– Мы можем и вас забрать, – говорю я. – Дом большой, места хватит всем.

– Мы уже комнату для ребенка подготовили, – тихо добавляет Слава.

 Ее бабушка качает головой, внимательно смотрит на внучку. Легкая и даже странная усмешка появляется у нее на лице, и Агафья Ильинична вдруг спрашивает:

– Одну?

– Что одну? – не понимает Слава.

– Комнату вы подготовили одну? – уточняет женщина, мы со Славой переглядываемся, оба ничего не понимаем. А потом Слава кивает. – А в ней будет место для второй кроватки?

– Ты о чем? – шепотом спрашивает Слава. Вижу – испугалась, даже губы дрогнули.

– А что, понадобится? – влезаю я.

– Месяцев через восемь, – кивает пожилая женщина.

 В моей голове быстро складывается дважды два, и я опускаюсь на стул в полнейшем охренении...

– Да ну нафиг, – вырывается у меня. – Быть такого не может.

 Слава хватается рукой за стенку и бледнеет. Она бабушке сказать не могла, потому что сама, судя по всему, не в курсе.

– Я жизнь прожила, Матвей, – строго говорит Агафья Ильинична. – Скольким я помогла забеременеть, скольким помогла сохранить детей… Это одна из самых распространенных причин, по которым приходят в мой дом за помощью.

– Бабушка, нет, – тихо говорит Слава.

– Знаешь, в чем особенность беременной женщины? Она как будто светится. А ты же знаешь, что твою бабулю хоть и стало зрение подводить, но зрит она в корень.

 Я вообще не могу говорить. Даже слово из себя выдавить. Нет, ну возраст возрастом, но она же не рентген. Точнее, не УЗИ. Наверное, все мысли отразились на моем лице, потому что Агафья Ильинична подходит ко мне и, дотронувшись до больной руки, качает головой:

– Она давно уже отболела. Но тебе нравилась эта боль, ты мог все свои ошибки на нее списать, да только вся боль была у тебя в голове.

 Охренеть, блин. Вот теперь я ей верю. Смотрю на Славу, она – на меня. И вижу наворачивающиеся на ее глаза слезы. Я понимаю: шок. У меня тоже. Но слезами… Нет, ни в коем случае не горю! Но все равно не поможешь. Что есть, то есть. Мы еще свыкнемся с этой мыслью, мы все преодолеем.

 Я только хочу озвучить эту мысль, но от звука ударившейся о косяк двери не успеваю. А Марта вообще начинает плакать.

 Я не успеваю увидеть источник беспокойства, но слышу пьяный голос:

– Стаська, шалава! Нагулялась? Вернулась?

– Господи, – шепчет Слава и прижимает Марту к груди.

  В кухне появляется нечто, отдаленно похожее на молодого парня. Блядь, неужели и я бухой так выгляжу? Или меня спасали брендовые шмотки и запах не какой-то отвратительной бражки?

 Агафья Ильинична чувствует себя уверенно. Становится перед вошедшим и говорит:

– Митя, тебя сюда никто не приглашал.

– Я за своей невестой, – ухмыляется он.

– У тебя жена есть беременная.

– Да плевать мне. Еще неизвестно, от кого она залетела, если трахалась со мной за спиной у своей подруги.

 Слава снова бледнеет. Я поднимаюсь и поясняю коротко и ясно:

– Пошел вон отсюда.

 Парень, которого Агафья Ильинична назвала Митей, пытается сфокусировать свой взгляд на мне, долго смотрит, хмурится и спрашивает:

– А ты кто?

 Твою мать, хороший вопрос! А кто я?

– Муж! – рявкаю я первое, что приходит в голову, в надежде, что это подействует и пьяное тело удалится.

 Митя переводит удивленный взгляд с меня на Славу:

– Когда успела? Ты уехала меньше месяца назад...

 Слава хлопает глазами, прижимая к себе все еще плачущую дочь.

– Какая тебе разница? – громко спрашиваю я, словно общаюсь со слабослышащим. – Уходи, по-хорошему прошу, не пугай нам ребенка.

– По хорошему, – пьяно передразнивает он, делает шаг и смотрит на Марту, а потом опять на меня и язвительно произносит: – Это не ребенок, это ублюдок!

 От этих слов меня охватывает такая злость. Я и сам не понимаю, как это происходит, всего секунда, мой замах – и проспиртованный бывший жених уже летит к выходу.

А приземлившись, замолкает. Мы все стоим, тоже молча, причем и Марта прекращает свой плач. И никто из нас не спешит на помощь лежачему.

– Очухается, – тихо произносит бабушка и, подтверждая ее слова, Митя издает протяжный стон, приподнимается, держась за затылок.

– С-сука, – говорит он. – И ты сука, – теперь Митя обращается к Славе. – Всю жизнь мне испортила.

– Прости... – отвечает ему Слава. – Я и сама верила, что любила тебя. Точнее, заставляла себя в это верить... Да и ты меня не любил, раз проводил ночи с Наташей.

– Да потому что ты, целка деревенская, не давала! – рявкает Митя, резко меняется в лице и начинает истерично хихикать. – Вот и поплатилась, что трахнули тебя, обрюхатив, без согласия! Так что ребенок этот – реально ублюдок!

– Заткнись, – сквозь зубы произношу я. – Ублюдок здесь один, и это ты.

 Митя смотрит на меня не без удивления, а потом, пошатываясь, поднимается.

– Короче, теперь ты в курсе какой испорченной бабе мужем стал, – говорит он и, наконец, уходит.

 А меня продолжает держать злость. Прямо внутри все клокочет. И злость эта не только на пьяного визитера, но еще и на себя. Да и стыдно, если честно, перед бабушкой. Она что-то там говорила сегодня, что прощает меня, может, и подозревала что, но вряд ли такое.

– Бог отвел тебя, Стася, от него, – качает головой Агафья Ильинична.

 И тут на смену злости приходит нервный смешок, который я изо всех сил стараюсь сдержать. Я понимаю, что имеет в виду бабушка, но все равно возникает ассоциация. Богом меня еще никто не называл. Только если какая-нибудь девка после секса.

– Извини, – произносит Слава, посмотрев на меня.

– За что? – не понимаю я.

– За Митю.

– Не ты должна извиняться, а он. Или я. Хотя знаешь, нет, не буду. Пусть наше знакомство было… не из приятных, – кошусь на Агафью Ильиничну, – но я рад, что ты не вышла за него.

 Некое подобие улыбки скользит по еще белым губам Славы, а потом она как будто что-то вспоминает и, отдав Марту бабушке, говорит:

– Пойдем во двор.

 Так-так. Кажется, у нас назревает серьезный разговор. И я даже знаю, о чем мы станем говорить.

 Выходим из дома, и Слава поднимает на глаза. Решительность, с которой она шла сюда, улетучивается.

– Все нормально? – спрашиваю я.

 Она сразу кивает, а потом отрицательно машет головой.

– Матвей, делать-то что?

– А ты можешь немного конкретизировать вопрос?

– Если я действительно беременна, то что мы будем делать?

 Она говорит «мы» – это радует. Я улыбаюсь и глажу ее щеку большим пальцем. А потом подмигиваю и оптимистично выдаю:

– Мы справимся. Конечно, колледж твой, наверное, придется отложить на год, потом наймем няню. Сделаем еще одну детскую. Вдруг будет мальчик? Тогда каждому нужна будет своя комната.

 Слава смотрит удивленно, как будто не верит. Она, интересно, ожидала другой реакции? Какой? Что я ее брошу или отправлю на аборт?

– Если будет мальчик, – наконец-то, едва сдерживая слезы, говорит она, – то мы назовем его Георгий.

 Теперь настала моя очередь удивляться. Но при этом в груди становится так тепло, как будто окончательно лопнула корка льда, сковывавшая меня долгие годы.

 Я прижимаю Славу к своей груди и едва слышно шепчу:

– И за что мне такое счастье досталось?

Стася

 Ему досталось?

 Это мне досталось. Счастье. Через боль, муки, страдания...

 Осознаю, что все это нужно было, чтобы понять. Вот смотрю в глаза Матвея, которые так ненавидела, и понимаю, что все, что было с Митей, не любовь это. Наивная вера и надежда, может быть. А любовь у меня сейчас.

 И если первый ребенок меня пугал, то тот, что сейчас, возможно, во мне, дарит мне другие ощущения. Я не испугалась, когда бабушка сообщила мне... ну, может, лишь на секунду, и то больше из-за того, как на это отреагирует Матвей. Он отреагировал правильно. Я хочу этого ребенка. Хочу растить его в любви. Его и Марту. Вместе с их отцом.