Сигнал - Шаттам Максим - Страница 17

– А вот это, – заметил Мордекай, – уже явно не из-за бетона. Порезы. Причем глубокие.

– Крысы? – предположила Эшли.

– Только если это крысы-мутанты, которые десяток лет жрали гормоны роста… Нет, раны слишком глубокие и длинные. Даже у кошек недостаточно крупные когти, чтобы сотворить такое.

– Тогда что это? – настаивал сержант.

Мордекай сердито посмотрел на него.

– Понятия не имею, у меня диплом медика, а не зоолога. Гигантский енот? Большая лиса? Откуда я знаю?

Итан указал на шею покойника.

– Когда мы его вытаскивали, я заметил похожие царапины в области горла.

Мордекай осмотрел эти раны, кивнул и указал на порванную нижнюю губу, у которой недоставало куска:

– Да, его как будто погрызли…

– Местные дикие звери не едят людей, – удивилась Эшли, – разве только мертвечину. Но тело бедного Мерфи не успело сгнить…

Мордекай отрицательно покачал головой.

– Посмотрите на рану, она сильно кровоточила, это значит, что он еще был жив, когда это произошло. Сердце еще качало кровь, и крови было куда больше, чем если бы это была посмертная царапина.

– Жив? – повторила Эшли в смятении.

– Отметины на левой ноге такие же. Уж не знаю, на что он там наткнулся, но этой твари явно не понравилось, что ее побеспокоили.

Эшли повернулась к Итану.

– Вы видели там гнезда?

– Там была пара скелетов животных, главным образом грызунов. Не представляю, чтобы енот был на это способен.

– Ничего личного, лейтенант, но вы городской человек. Я здесь выросла и видела, как еноты утаскивали живых кур. Но напасть на человека – никогда. Разъяренный койот, защищающий детей, мог бы оставить эти отметины. Это плохая новость, в таком случае надо предупредить наших медиков. Эпидемия бешенства может иметь катастрофические последствия, если мы вовремя ее не предотвратим.

Итан был, кажется, не согласен, но промолчал. Он показал на руки Рика Мерфи:

– Я заметил, что у него еще раны на пальцах.

Мордекай приподнял щипцами указательный палец Мерфи, чтобы оценить состояние ладоней. Обе руки были покрыты засохшей кровью и изборождены царапинами, двух фаланг не хватало, так что была видна кость.

– Здесь и тут большая часть съедена. Не видно, чтобы эти части были раздавлены, думаю, все довольно очевидно.

Ногти были сломаны, на двух пальцах их и вовсе не было. Мордекай ухватил щипцами ноготь, который был вырван и легко поднимался, как капот машины.

– Должен вас огорчить, но, по-видимому, он не умер сразу после падения плиты. Он пытался выбраться оттуда. Да так, что сам себе вырывал ногти.

Итан не ответил. Он отступил от стола и с задумчивым видом скрестил на груди руки.

Мордекай положил щипцы, они тихонько звякнули на металлической тележке. Затем Рон взял скальпель, блеснувший в свете ламп.

– Лейтенант, помогите мне его раздеть, и мы приступим к вскрытию.

Эшли вдыхала свежий воздух полной грудью, когда они вышли из похоронного бюро под свет старинных фонарей и луны над Мэхинган Хэд.

– Вы сказали мне быть с вами честной, лейтенант, – начала она, – и я, если позволите, скажу: думаю, незачем было подвергать этому бедного Рика Мерфи, а заодно и нас. Общий внешний осмотр дал бы вам ничуть не меньше. Вам стоит продумать свою позицию защиты. Думаю, когда шеф об этом узнает, вам придется пережить не лучшие минуты в вашей жизни.

Итан шел к машине, не сбавляя шага. Он был полностью погружен в свои мысли. Эшли прибавила:

– Я вас поддержу, если вы скажете, чем я могу быть полезной.

Итан остановился посреди улицы и повернулся к ней.

– Кое-что здесь не вяжется, – объяснил он. – На Мерфи в подвале напало разъяренное животное, так? Он сопротивлялся, и это вызвало обрушение бетонной стены, так?

– Вы сами это сказали, плита вся потрескалась.

– Дело не в этом. Мерфи вовсе не пытался выбраться из-под завалов, выдирая себе ногти. Он погиб в одночасье.

– Но, кажется, это не то, что сказал Морде…

– Боб Макфарлейн сказал однозначно: он слышал «бум» – плита упала разом. Вы видели лицо и таз Мерфи. Он не пережил этого обрушения.

Эшли Фостер догадалась, что Кобб чего-то не договаривает. Не глядя на него, она ждала, когда он продолжит.

– Зачем вы настояли на вскрытии? – наконец спросила она. – Что вы увидели?

Итан встретился с ней взглядом.

– Общее впечатление, – сказал он. – Состояние тела и… На стене были следы, длиннее пятидесяти метров, тонкие и параллельные. Я нашел там один из ногтей Мерфи. Его тащили по подвалу, он сопротивлялся, вырывая ногти. Вы действительно думаете, что койот на такое способен?

Он сам, очевидно, так не думал. Тогда Эшли спросила:

– Но вы же не думаете, что он был в подполе не один? Я имею в виду, что там был еще человек?

Итан, повернувшись, посмотрел на нее.

– Что-то страшное случилось в этой дыре.

– Да, но как узнать точно?

Итан дернул головой в знак того, что это очевидно:

– Надо туда вернуться.

На стенах были развешаны семейные фотографии в рамках и картины, лампы были покрыты абажурами, посуду расставили в буфетах, и ни одной коробки больше не валялось на полу, даже за дверью туалета. Исключение составляли вещи Оуэна и его погибших родителей, сложенные в кладовой наверху. Оливия постаралась как можно скорее покончить с переездом, чтобы они быстро устроились и могли провести лето на новом месте, осваиваясь с новой жизнью, а не погрузившись в бытовые хлопоты. По всей видимости, Оливии это удалось. Том уже завел ежедневные ритуалы: по утрам он отправлялся за газетой, которую затем читал, сидя в кафе «У Берти» с видом на океан, попивая одну за другой две-три чашки макиато. Мальчики, судя по всему, благодаря Джемме успели обзавестись друзьями, и даже Оливия начала ощущать, что находит свой собственный ритм. Ей нравились маленькие повседневные ритуалы, дававшие чувство уверенности: знать, что в таком-то магазине она сможет купить необходимое, что на Мэйн-стрит она приобретет кофе, что в часы, когда улица переполнена, можно припарковаться за аптекой, что в магазине эко-товаров в Олдчестере есть именно те фирмы, которые ей нравятся… Список этих небольших привычных вещей был длинным – ровно таким, чтобы Оливия почувствовала себя комфортно, чтобы начал выстраиваться ежедневный распорядок. Оливия ненавидела однообразие и вместе с тем отдыхала душой, обзаведясь рядом этих почти бесполезных привычек. Она могла теперь отправляться на поиски новых встреч, новых занятий, поскольку чувствовала под ногами твердую почву размеренной повседневности.

Они не прожили на Ферме и двух недель, а она уже поняла, что освобождается от напряжения нью-йоркской жизни. Она совсем не скучала по ритму большого города, поглощавшему ее целиком. А ведь этого она опасалась больше всего. После двадцати с лишним лет жизни она питалась энергией мегаполиса, которая одновременно подстегивала и опустошала ее день изо дня, и ее пугала мысль остаться без этого привычного двигателя. Жизнь за городом означала встречу с собой. Здесь ее внутренний ритм не растворялся в непрерывных потоках улицы, соблазнов, не следовал зову непрерывной суеты. Здесь необходимо было создавать собственный ритм. Обретать его. Она жила так в детстве, в полях Пенсильвании, недалеко от поселения мормонов с их поразительной простотой, но сейчас все было иначе – все изменилось не только для нее, но для всей семьи. Ее очень радовало и успокаивало, что каждый нашел здесь свое место. Оливия была счастлива.

Сидя на ступеньках деревянной террасы за домом с чашкой горячего чая, она смотрела на цветущий сад и счастливо улыбалась, слушая пение птиц.

Подожди еще до первой зимы, а потом уже празднуй победу. Когда днем серо, давит постоянный холод, солнца с каждым утром все меньше, из окна унылый вид и кажется, что стоит нескончаемая ночь, и нет даже иллюзии непрерывного движения, как в большом городе, – вот тогда ты поймешь, действительно ли сможешь быть здесь счастлива!