Его заложница (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 11

— А как тебя зовут? — пора собирать информацию.

— Я не против «психа», — смеется. Весело ему!

— Ну тогда, псих, передай мне рыбу.

Двигает ко мне тарелку, настороженно щурится.

«Я хорошая девочка. Очень хорошая девочка, — проговариваю про себя, но улыбка выходит кривой. — Я хорошая девочка и бездарная актриса».

Молча едим. Вкусно. Правда, очень вкусно. Либо я жутко голодная. Этот мерзавец умеет готовить. Но ему я об этом не скажу.

Изображая очень смиренную и покорную девочку, я поднимаюсь с места и убираю со стола. Мужчина приподнимает брови, откидывается в кресле и с интересом за мной наблюдает. Если нельзя просто сбежать, значит, нужно быть хитрее. Похититель идет на контакт, нужно этим воспользоваться. Сдаваться и ждать своей участи, как овца, я не собираюсь.

Беру заваренный чай, чашки, сахар и несу в гостиную. Псих, как он представился, усмехается. Сажусь назад, беру чай, покручивая бокал в руках, отворачиваюсь к окну. Стемнело уже. Сутки пролетели. Даже не представляю, что творится с отцом и мамой. На Вадика мне почему-то плевать. Он не герой моего романа, не тот мужчина, который будет отважно искать свою девушку. Скорее всего, он крутится возле отца, поддакивая ему, изображая тревогу. Вернусь домой – пошлю его к черту. Извини папа, твой протеже – чмо.

Чувствую, что похититель прожигает меня взглядом, даже мурашки по коже прокатываются. Резко поворачиваюсь и внаглую смотрю на него. Расслабленный, вальяжный, глаза горящие.

— Какова твоя цель? Деньги? Месть? Личное? Ради чего ты нарушил закон и похитил человека? — спокойно спрашиваю я, а гад оскаливается, как зверь.

— Не забивай свою красивую голову. Ты просто инструмент в большом противостоянии.

— Я инструмент? Как легко ты решаешь судьбы людей, — с раздражением кидаю ему. Молчит, прекращая улыбаться, отставляет чашку чая, одним движением отодвигает стол и резко подается ко мне. Глаза опять черные-черные. Бездна. Пугает. Сердце начинает колотиться. Сжимаю руками чашку, пытаясь выдержать его взгляд.

— Твой папочка не гнушается судьбами людей. Поверь, киска, похищение, по сравнению с тем, что творит Павлов, – детская шалость. Это карма, на каждое действие будет противодействие, — спокойно, но очень холодно проговаривает он мне. Мерзавец. Кишка тонка решать дела с моим отцом лично. Закусываю щеки изнутри, чтобы не выкрикнуть ему это в лицо. — А если ты будешь хорошо себя вести, то не пострадаешь в это войне.

— Можно хотя бы позвонить и сказать, что со мной все хорошо? — уже искренне прошу я. — Пожалуйста. Ну хоть как-нибудь дать знать, что со мной все в порядке.

— А мы сейчас с тобой разыграем небольшое шоу.

— Шоу? — не понимаю, что имеет в виду этот псих.

— Ты сейчас гениально сыграешь на камеру, — встает с места, достаёт из-под стола фотоаппарат. — Ты хорошая актриса, Александра? — вкрадчиво спрашивает он, обходит кресло и встает позади меня.

— В каком смысле? Что ты от меня хочешь?

Чувствую, как он упирается рукой в спинку моего кресла и наклоняется. Так близко, что я чувствую его дыхание над ухом.

— Сыграй мне жертву? Маленькую, уязвимую, напуганную и очень беззащитную.

— Зачем? Чтобы маму хватил инфаркт? Нет!

Я хоть и дура, но не идиотка и понимаю, что он задумал. Засовываю руку в карман, нащупывая осколок зеркала. Дёргаюсь, проливая чай, когда мужчина хватает меня за кофту и одним рывком разрывает ее по шву, оголяя плечо.

— Только от тебя зависит, будет ли наша съемка гениальной игрой или реалити-шоу.

Александра 

— Я не буду ничего изображать! — хочу подняться с места, но мужчина надавливает мне на плечи, вынуждая сидеть. Выхватывает из моих рук чашку чая, расплёскивая содержимое, и оставляет ее на подоконнике.

— Давай ты забудешь слова «нет», «не буду», «не хочу». И станешь делать все, что я говорю, — вкрадчиво шепчет мне на ухо, отодвигает мои волосы, обнажая шею. — Будешь покорной и послушной девочкой.

Сглатываю, задерживая дыхание. Я не дам сделать эти чертовы фотографии. Пусть только попробует заставить. Сжимаю в кармане осколок стекла, готовая в любой момент им воспользоваться.

— Александра, — тянет мне на ухо. Отпускает меня, обходит кресло и садится с камерой передо мной на корточки. — Волосы на лицо, опусти голову! — командует, словно у нас фотосессия. Ничего не делаю, упрямо сжимаю губы, смотря на него с ненавистью. Камера щелкает, вспышка ослепляет, щурюсь. — Александра, мы все равно это сделаем, не по-хорошему – так по-плохому. Не доводи до греха, кошка! — злится, понижая тон, опять вспышка.

— Нет! — вырывается у меня, улыбаюсь, насильно растягивая губы. Я не буду жертвой! Он тянет ко мне руку, хватает за скулы и сильно сдавливает.

— Саша-а-а-а-а, — хрипло растягивает, смотря на меня черным, нечеловеческим взглядом. Огонь в его глазах потухает. Оказывается, черный имеет оттенки. Теплые, горячие и бездонно холодные, словно вязкая жидкость омута. Вдавливает пальцы, больно впиваясь в кожу. Морщусь, и тут же щелкает камера. Дергаюсь, пытаясь вырваться, волосы разметались по лицу, опять вспышка. Накатывает злость, вместе с истерикой. Я не хочу! Не хочу!

— Отпусти меня! — шиплю, толкая его в грудь. Вновь вспышка. Я же прямо сейчас даю ему эмоцию, которую он требует. Колочу кулаками в его грудь, всхлипываю, пытаюсь соскочить с места, но меня грубо толкают назад.

Вспышка.

Вспышка.

Вспышка.

Она доводит меня до безумия. Ненавижу этого ублюдка!

Он вновь тянет ко мне руку, хватаюсь за нее, расцарапывая его кожу, снова ломая ногти.

— Не трогай меня! — кричу в истерике, не в силах себя контролировать. Я словно рехнулась, меня кидает в дрожь. — Иди на хрен, больной ублюдок!

Вспышка, еще и еще!

Он справляется со мной одной рукой, а второй продолжает фотографировать.

— Успокойся! — рычит мне в лицо. Глаза бешеные. Смертельный взгляд, мороз по коже. Но мне уже все равно. Я тоже не совсем нормальная и, если меня довести до истерики, начинаю исполнять вещи, теряя инстинкт самосохранения. По мне, лучше умереть, чем быть жертвой.

Он хватает меня за шею, сжимает, лишая кислорода. Резко и больно, ни вдохнуть ни выдохнуть. Впиваюсь в его запястье и еще раз царапаю свежие раны, в кровь. Этому зверю все равно, не реагирует. Точнее становится еще жёстче, грубее, агрессивнее, взгляд нечеловеческий, страшный. Силы в нем немерено. Открываю рот, хватая воздух. Дышать не могу совсем, легкие начинают гореть. Шум в ушах. Кажется, еще немного – и я потеряю сознание.

Вспышка.

Вспышка.

Вспышка.

Инстинкты берут свое.

Вынимаю из кармана осколок и, не думая, вонзаю его в плечо похитителя! А он даже не вздрагивает. Никак не реагирует, переводит взгляд на свое плечо, по которому стекает струйка крови, и оскаливается. Утробно рычит как животное, а у меня уже темнеет в глазах.

Уплываю, губы немеют.

Мамочки…

Я не хочу вот так умереть…

Даже не понимаю, что происходит. Слышу хрип, легкие больно сжимаются. И только через минуту понимаю, что хриплю я, пытаясь отдышаться. Он отпустил меня, и я хватаю воздух. Горло болит, до сих пор ощущаю его сильную, сжимающую ладонь. Меня уже никто не фотографирует, камера лежит на столе, а мужчина выдергивает из плеча осколок, даже не морщась.

— Ты чуть меня не убил! — кричу ему. — Ты чуть меня не убил! — зачем-то повторяю, содрогаясь. Соскакиваю с кресла и хватаю камеру. — Не будет никаких фотографий!

Пытаюсь открыть слот с флешкой, чтобы уничтожить эти снимки. Но меня резко хватают за запястья. Сжимают с силой, и рука сама собой раскрывается, камера падает на пол.

— Нет! — кричу, хрипя, накидываясь на ублюдка с кулаками и потоком ругательств.

Никогда себя так не вела. После я вообще половины не вспомню из этого вечера. Я словно в трансе и дичайшей истерике. Психика не выдерживает.