Живи и ошибайся 2 (СИ) - Соловей Дмитрий "Dmitr_Nightingale" - Страница 12
- Предыдущая
- 12/60
- Следующая
К следующему воскресенью наша слава достигла специальных учебных заведений. Наконец-то пригодились оплаченные критики. Трое мужчин уже неделю скучали, околачиваясь в коридоре. Пришло их время отрабатывать деньги, создавая фон и направляя мнение посетителей в нужную сторону. Я тоже не отставал, добавляя свое мнение.
— Делакруа уже давно применяет динамизм в своих полотнах…
— Интересная живость и передача цвета…
— Несомненно чувствуется влияние Теодора Жерико…
— Это не романтизм и не неоклассика…
Приходили какие-то профессора из Академии художеств. Эти знали Тыранова лично, их покупными критиками было не смутить. Именитые господа прошлись по «Флибустьерам» самым нелестным образом. От бедного Алексея Тыранова только пух и перья летели.
— Возмутительно!
— Это попрание всех устоев!
— Что это за рожи? Вас не учили классическому рисунку? — это самые скромные выражения, которые мне довелось услышать.
Единственный из профессоров, кто был настроен лояльно, оказался Буяльский Илья Васильевич. Как мне пояснил Тыранов, профессор был хирургом, хотя и служил преподавателем анатомии в Академии художеств. Собственно, Буяльский пришёл познакомиться с тем, кто прооперировал Пушкина. Бегло осмотрел полотно и задал вопрос, как ему встретиться с господином Даниловым, то есть с Лёшкой. Пообещал профессору устроить встречу чуть позже и снова переключился на основную массу публики.
Очень выручал Куроедов, который шнырял между зрителями и успевал вставлять свои замечания:
— Видите, у меня на картине пурпурная рубашка? Это моё изобретение. Извольте посмотреть новый пигмент и «Куроедовские краски».
Открытие полутора десятка новых цветов немного примирило взыскательную публику с революционной подачей фигур на полотне. Кто-то скрепя сердце отметил, что так-то да… без использования новых красок передать всю сочность и яркость летнего дня не получилось бы даже у великого Карла (если кто не понял, то это о Брюллове).
«Его величество» Карл изволил прийти только во вторник. Вначале впорхнула стайка щебечущей молодёжи и следом зашёл сам мэтр. С Тырановым Брюллов не был знаком, зато его хорошо помнил по портретам мой друг, сразу узнал и проявил должное уважение.
— Карл Павлович, какие ваши дальнейшие планы? Человеку вашего таланта наверное не достаёт признания в Петербурге? — откровенно льстил Лёшка художнику.
Зачем он это делал, я так и не понял. Куроедов успел подсуетиться и всучить именитому автору безвозмездный подарочек в виде набора красок, где на обратной стороне имелся «адрес производителя».
Компанию Брюллову, помимо студентов, составлял какой-то лысоватый мужчина. Знаменитый художник обращался к нему по имени: «Василий Андреевич», но кто это был, я так и не понял. Брюллов высказываться открыто не стал. Возможно, в кулуарах потом раскритикует картину, но на выставке даже не кривился. Заметил своему спутнику что-то про светотени на французском языке и, собственно, всё. Студенты, ловившие каждое слово учителя, немного разочаровались тем, что мнение о картине им придётся делать самим. Наши подставные шустрики успели вставить замечания и сделать намёки, но с художниками такой простой трюк мог и не сработать.
Наконец-то народ пошёл, и довольно активно. Местный петербургский бомонд мы не знали в лицо, как и большинство писателей и поэтов, решивших навестить нашу выставку.
Зато один персонаж запомнился хорошо. Пришёл вальяжный дядька, как раз когда в очередной раз набежали студенты из Академии художеств. Парочка молодых-озорных картинно скривилась, заметив неопрятную одежду толстяка, и, вроде как беседуя между собой, заметила:
— Глядите, Николай Петрович, туча идет. К дождю наверное, — демонстративно посмотрел один из парней на мужчину. Это притом что на улице шёл снег.
— Определенно к дождю, если лягушки заквакали, — не оборачиваясь ответил толстяк, моментально сообразив, кого обозвали «тучей».
Заметив моё любопытство, один из посетителей шёпотом пояснил:
— Иван Андреевич Крылов.
И снова успел влезть вездесущий Куроедов. Теперь уже с листовкой о наших сластях в бакалейной лавке Гостиного двора.
— Что вы мне бумажку подсовываете? — возмутился Крылов. — Мне бы откушать.
— Так и это можно, извольте пройти в буфет, заодно и кофию испить, — предложил Куроедов, уводя известного баснописца за собой.
Петя тоже приходил. Когда я его навещал, он особого рвения не проявил. Вообще был настроен скептически. Он же у нас сейчас столичный житель, а не помещик из провинции! В тот визит Петя со мной разговаривал через губу, а узнав, что спонсировать его не рвусь, совсем потерял интерес. Однако услышав, что мы обрели популярность в Петербурге, прибежал. Даже ходил гоголем между посетителями, успевая каждому второму сообщить, что он родственник. Правда не уточнял, что к Тыранову, непосредственному создателю полотна, отношения не имеет.
Из нашей компании я больше всех проводил времени возле картины. Секретарь Куроедова продолжал бегать, решая вопросы с патентами. Куроедов больше занимался вопросами торговли. Краски неплохо продавались, а вот гигиенические наборы ценой в двадцать пять рублей шли со скрипом.
Порекомендовал соседу выпустить вначале брошюру по гигиене, а там, глядишь, и зубной порошок заинтересует народ. Собственно, черновик этой брошюры вместе с рисунками был готов. Оставалось найти, кто это всё напечатает и продаст.
Алексея всё это время донимали медики. То и дело присылали приглашения на диспуты. Лёшку даже к каким-то больным звали для консультаций.
— Да я умнее любого из здешних профессоров, — уверял друг. — Они же практически не имеют лекарств и не в курсе многих болезней.
— Не понимаю, за что тогда они получают профессорские звания? — недоумевал я.
— За знание анатомии, за латынь, за умение пускать кровь и делать клизму.
— Тоже мне умение, — хмыкнул я.
— Не скажи. Ты видел эти клизмы?
— Видел конечно, — ответил я. — От дяди две штуки остались.
На самом деле, когда мне на глаза попался этот странный… хм… прибор, я и не понял, что такое вижу. Он скорее напоминал маленькие меха. Примерно как те, которыми кузнец нагнетает воздух. Позже я выяснил, что это клистир. Благодаря Куроедову узнал, что доктора ставят разнообразные клизмы. К примеру, довольно популярна с табачным дымом.
Ксенофонт Данилович на полном серьёзе уверял меня, что таким образом можно откачать и утопленника. Я ржал аки конь.
Вы представляете себе утопленника с клизмой в заду, которому не кислород, а дым внутрь закачивают? Впрочем, через то отверстие кислород в лёгкие в любом случае не попадет, даже если отреагирует дыхательный центр в головном мозге. Хотя в прямой кишке располагается много сосудистых сплетений. Предположим, что газ всасывается в попу, дыхательный центр раздражается, и пошло-поехало.
Это теоретически, на практике я таких случаев не встречал. Куроедову подробно нарисовал анатомическую схему, убедил, что это полная ерунда. Как и клистиры со скипидаром или опиумом. Наркоманы двадцать первого века сильно огорчились бы такому нецелевому использованию опиума. Или он и через зад может впитаться? Экспериментировать на себе точно не буду.
Опиумные клизмы, по словам соседа, в основном используют при проблемах с простатой, почками, при женской истерии и обычном поносе. По последнему пункту у меня имелись сомнения, а в остальных случаях опиум мог хорошо обезболить и при употреблении через другое отверстие.
В любом случае Лёшкины знания в медицине на голову превосходили современных докторов. Даже я и то больше знал, несмотря на то что по специальности пищевик-технолог. В двадцать первом веке детям в школах дают основы оказания первой помощи, а уж про «мойте руки перед едой» и говорить не стоит.
Брошюрку о гигиене Куроедову отпечатали достаточно быстро и добавили красивые иллюстрации. Меня заинтересовал вопрос цензуры, который существовал в России. С удивлением узнал, что нас это не касается. В смысле мы вольны тратить деньги и печатать всё что угодно. Зато с распространением возможны проблемы. Все книготорговцы обязаны предоставлять реестры изданий, которыми намеревались торговать.
- Предыдущая
- 12/60
- Следующая