Пока смерть не разлучит... - Глаголева Екатерина Владимировна - Страница 3

После ужина солдат повели обратно в Ратушу.

По улицам разъезжали в фиакрах пьяные "покорители Бастилии", за ними ходили толпами проститутки и санкюлоты. На шляпах мужчин и на чепцах у женщин была прикреплена сине-красная кокарда — цвета Парижа.

В главном зале Ратуши шел допрос пленных инвалидов. Флюэ с сержантом и капралом отвели в церковь Св. Иоанна, переделанную в кордегардию. Лейтенант с наслаждением вытянулся на жесткой деревянной скамье: наконец-то его мучения окончились и он может поспать — впервые за несколько ночей. Когда его разбудили, тряся за плечи и светя в лицо фонарем, была глубокая ночь: он спал не больше двух часов. Ошалевший лейтенант не понимал, почему на него снова кричат и чего хотят от него.

Снова Ратуша, главный зал, люди за столом — те же или другие? Он не помнил. Возбужденная толпа, французские гвардейцы, инвалиды из Бастилии…

— Вот он! — Крючковатый палец с обломанным ногтем почти ткнул его в грудь. — Он нам приказывал стрелять, а мы бы сдали крепость без единого выстрела. Друга моего, который не дал коменданту погреб взорвать, значит, вздернули, а вот этого немчуру, который против народа пошел, ему, значит, почет и уважение?!

Людвиг чувствовал, что у него кружится голова. Тьма поднималась изнутри, в ушах звенело; сейчас он потеряет сознание. Но его крепко держали за руки и время от времени толкали или встряхивали. Усталый голос из-за стола произнес, что завтра будет суд и… Инвалиды закричали все разом, возмущаясь и требуя справедливости.

— Хватит!

Грозный окрик эхом отозвался от потолка, и гвалт неожиданно стих. Людвиг словно протрезвел и стал искать глазами, чей этот властный голос.

— Хватит крови, граждане! Неужели вам мало несчастий?

Флюэ узнал этого человека: он ехал рядом верхом, когда их гнали из Бастилии в Ратушу. На нём был мундир королевских аркебузиров.

Потом его сознание снова затуманилось. Его куда-то вели по улицам, рядом шли его солдаты и какие-то люди с пистолетами; ноги подворачивались на выщербленной мостовой. Наконец, они оказались на постоялом дворе, лейтенант из последних сил поднялся по крутой лестнице с канатными перилами в комнату с топчаном, рухнул на него и тотчас уснул.

Когда он проснулся, солнце вовсю светило в окно. На столе стоял кувшин с водой и умывальный таз; Флюэ разделся до пояса, обтерся мокрым полотенцем. Синяки и ссадины напомнили ему о вчерашнем; левый глаз заплыл, да и правым он видел с трудом; всё тело болело. Но это было платой за жизнь.

Его спасителя звали Рикар, он выхлопотал для швейцарцев приказ о переводе в роту аркебузиров. Остаток дня Людвиг провел на постоялом дворе, а наутро попросил у господина Рикара разрешения выйти в город. Тот раздобыл ему пропуск на имя Луи де Флю и посоветовал переодеться в гражданское.

Словно преступника на место преступления, ноги сами привели Флюэ на улицу Сент-Антуан, в конце которой возвышалась Бастилия. Он и сам не знал, зачем туда идет, что хочет увидеть. Пехотный полк барона Салис-Самада снялся с лагеря на Марсовом поле и ушел в Понтуаз, в крепости швейцарец точно не нашел бы никаких подсказок о том, что ему делать и как теперь быть, и всё равно какая-то неведомая сила влекла его туда — как, впрочем, и толпы людей, и вереницы экипажей.

Из карет выходили элегантные дамы и модники, смешиваясь с рабочими, которые возили тачки со строительным мусором. Стучали долота, с башен летели камни, падая с глухим стуком и взбивая облачка пыли. Известковый туман окутал древние страшные стены, разъедая их, пожирая на глазах. Там и тут стояли палатки, где готовили еду; возле них толпились люди, точно на ярмарке. Швейцарец стоял и смотрел, как завороженный, — не сон ли это? Из разговоров он понял, что разрушить Бастилию приказал командир Национальной гвардии маркиз де Лафайет. В гвардию вчера за один день записалось сорок восемь тысяч человек; кому и командовать такой армией, как не герою Нового Света!

Экипажи всё подъезжали. Литераторы, художники, актеры и актрисы, балерины, вельможи, посланники и просто иностранцы устремлялись туда, где вершилась история; каждый хотел унести на память камень, осколок, гвоздь, а лучше — какие-нибудь цепи или ключ. То и дело на кучу камней взбирался оратор и произносил речь о свободе и рождении новой Франции на руинах деспотизма; ему аплодировали. Его сменял "победитель" с рассказом о том, как это было: Бастилия, оплот самодержавия и произвола, собиралась защищаться до конца, хотя коварный комендант Делоне и уверял, что не пойдет против народа. Он завлек во внутренний двор триста, нет, четыреста человек, пообещав им оружие и боеприпасы, а затем поднял мосты и велел швейцарцам перестрелять этих несчастных, поверивших его слову. Он думал, что белый королевский флаг так и будет развеваться над ненавистной тюрьмой, однако граждане, оставшиеся снаружи, штурмовали неприступную крепость и овладели ею силой.

— Эй, приятель! А ты ведь тоже был там, а? — Какой-то детина навеселе хлопнул Флюэ по спине.

Людвиг помотал головой и поскорее пошел назад.

Скульптуры в нишах между окнами Ратуши смотрели вниз с выражением пресыщенной скуки. Национальные гвардейцы выстроились в две шеренги, сдерживая толпу. Когда король в сопровождении телохранителей и нескольких десятков депутатов подошел к крыльцу, вверх взметнулись руки с обнаженными шпагами, и над его головой образовался "стальной свод". Людовик слышал про этот ритуал у "вольных каменщиков". Ему оказывают уважение.

Сердце учащенно билось в груди — то ли от одышки, то ли от волнения. Во внутреннем дворе бронзовый Людовик XIV, застывший в прециозной позе, проводил своего потомка насмешливым взглядом сощуренных глаз; сам он наверняка не замечал, как нелепо выглядит в греческих доспехах и завитом французском парике до плеч. Людовик XVI был в светлом шелковом фраке поверх белого жилета и кюлотах палевого цвета, с голубой лентой ордена Святого Духа через плечо. Ему оказывают почести, потому что он король, но он не станет наряжаться в пух и прах ради простой рабочей поездки.

Вот и тронный зал с двумя каминами, бронзовыми кариатидами, картинами на исторические сюжеты. Коленопреклоненная святая Женевьева останавливает полчища Аттилы силой молитвы. Святой Дени начинает подъем на вершину холма, держа в руках собственную голову, — труден только первый шаг… Откуда здесь этот стол? В прошлый раз его не было. Но трон на месте — под барельефом Генриха IV, между Славой и Победой, вальяжно возлежащими у его ног.

Маркиз де Лафайет, виконт де Ноайль… Уже успели пошить себе новые мундиры — синие с красными обшлагами и воротниками. "Блондинчика", как называет его Антуанетта, два дня назад избрали — избрали! — командиром Национальной гвардии, и он тотчас сделал свояка своим заместителем. На Сильвене Байи черный шелковый фрак, белый галстук с брабантскими кружевами; его длинное вытянутое лицо напоминает овцу. Когда Людовик приказал депутатам от третьего сословия разойтись, те отказались, а астроном Байи провозгласил себя председателем Национального собрания. Теперь он хозяйничает в Ратуше: после убийства несчастного Флесселя его избрали прямо здесь мэром Парижа. Мэром, а не купеческим старшиной! Они всё хотят делать по-своему, отказываясь даже от старых названий! Ну ничего, войска наготове, и уж они-то еще повинуются своему королю.

Жак де Флессель пробыл купеческим старшиной меньше трех месяцев. В конце мая парижские выборщики от трех сословий захотели заседать в Ратуше и участвовать в управлении городом; Флессель им отказал, назвав их желание незаконным. Через месяц ему пришлось уступить; тринадцатого июля в Ратуше собралась "генеральная ассамблея" из двенадцати человек и избрала его своим председателем. К тому времени Париж уже был наводнен "революционерами"; Флесселю пришлось согласиться на создание городской стражи. Кроме того, он объявил, что из Шарлевиля доставят дюжину тысяч ружей для ее вооружения. Но ружья не привезли, зато на одной барже случайно нашли пять тысяч фунтов пороха. Тотчас заговорили о том, что Флессель лжет, хитрит, обвинили его в том, чего он не совершал и о чём даже не догадывался. "Повстанческий комитет", заседавший в Пале-Рояле, вызвал его для разговора; едва он спустился с крыльца Ратуши, как некий разбойник выстрелил в него из пистолета и скрылся в толпе. Флесселю отрезали голову и насадили на пику. Господи, какое варварство!