Пока смерть не разлучит... - Глаголева Екатерина Владимировна - Страница 65

"Пьяченца, 20 флореаля IV года.

Ты беременна, mio dolce amor! Я вне себя от радости. Но почему ты не едешь? Ты на втором месяце, поездке это не помешает. Если я не увижу тебя и твой животик, я тебе не поверю. Но всё же остерегись, чтобы не наделать беды. Тебя тошнит, ты целыми днями в постели — а меня нет рядом, чтобы ухаживать за тобой, развлекать, утишать твою боль, принимать ее на себя. Мой единственный друг, как же мне не быть без ума от тебя, когда ты теперь беременна. Не рожай мне девочку, только мальчика! Два месяца вдали от тебя — это два потерянных месяца жизни…"

Да! Австрийцы отводят орудия! Они не выдержали дождя картечи! Савойцам приготовиться: они первыми пойдут на мост, за ними гренадеры. Конница Бомона пусть пока разведает броды.

Пора! Пехота — вперед, артиллерии продолжать огонь!

Что там, что там? Почему остановились? Теперь австрийцы лупят картечью по мосту, наступление захлебнулось. Если остановиться, всё пропало… Передайте Массена: пусть идет на мост.

"Слава республике!"

Массена… Ланн… Бертье… Молодцы!

"Урааааа!" Савойцы спрыгивают с моста и пробираются на тот берег вброд; две роты карабинеров уже почти перебежали весь мост!.. Дьявольщина! Австрийские пушки всё еще стреляют… Ничего не видно в дыму… Там рукопашная! Червони перешел мост… Жубер идет вброд слева… Ожеро уже на мосту… Австрийцы бегут; им наперерез выходят из реки конные егери… Вот они уже мчатся на улан и гусар, защищающих австрийскую батарею… Пушки отбили! Егери преследуют бегущего врага!

Нет, гусары возвращаются, за ними идет пехота. Венгры теснят Бомона — видно, его люди устали. Неаполитанцы наступают на Ожеро… Массена! Сам ведет своих людей в штыковую атаку! Противник отступает! Ура!

"Милан, 23 прериаля IV года.

Жозефина, ты должна была выехать из Парижа 5-го, затем 11-го — ты не выехала, 12-го… Моя душа распахнулась для счастья, теперь она полна боли. Ни с одной почтой я не получаю писем от тебя…

Когда ты пишешь мне, всего пару слов, в них никогда нет глубокого чувства. Ты полюбила меня из каприза; ты уже понимаешь: было бы смешно, если бы он поселился в твоем сердце. Мне кажется, что ты сделала свой выбор и знаешь, к кому обратиться, чтобы заменить меня. Я желаю тебе счастья, если оно доступно непостоянству — не буду говорить коварству. Ты никогда не любила меня…

Я ускорил военные действия; я рассчитывал, что 13-го ты будешь в Милане, а ты еще в Париже. Заглядывая себе в душу, я гашу чувство, недостойное меня; славы недостаточно для моего счастья, но она сулит вечную жизнь за гранью смерти… Мое несчастье в том, что я мало тебя знал, а твое — что ты судила обо мне по людям, которые тебя окружают. Мое сердце никогда не знало посредственности. Оно противилось любви — ты внушила ему безудержную страсть, опьянила до безумия. Твой каприз был для меня законом; видеть тебя было высшим счастьем; ты красива, изящна; твоя нежная небесная душа отражена в твоем лице. Я обожал в тебе всё; будь ты моложе и наивнее, я любил бы тебя меньше. Добродетелью для меня было то, что ты делаешь, честью — то, что тебе нравится; слава привлекала мое сердце лишь потому, что была тебе приятна и льстила твоему самолюбию. Твой портрет всегда у моего сердца; я то и дело смотрю на него, покрывая поцелуями.

А ты полгода не удосужилась забрать мой портрет; я всё знаю. Ты составила мое несчастье, так и знай. Я почувствовал это, когда моя душа стала закрепощаться, а твоя каждый день приобретала безграничную власть, порабощая все мои чувства. Жестокая!!! Зачем было внушать мне надежду на чувство, которого ты не испытывала!!! Но такой упрек не достоин меня. Я никогда не верил в счастье. Каждый день вокруг меня увивается смерть…

Прощай, Жозефина, оставайся в Париже, не пиши мне больше, не посягай, по меньшей мере, на мое убежище. Тысячи кинжалов вонзаются в мое сердце, не втыкай их еще сильнее. Прощай, мое счастье, моя жизнь, всё, что существовало для меня на этой земле".

Господи, как она могла так промахнуться? Всё казалось просто и надежно: прославленный муж вечно где-то пропадает, время от времени возвращаясь, чтобы исполнить супружеский долг и уплатить ее долги, а она получает все преимущества брака, не обременяя себя тяготами семейной жизни и не ограничивая своей свободы. Так было у нее с Богарне, так живут и все остальные "прелестницы". Брак есть брак: он нужен для положения в обществе, наследства и детей; любовь есть любовь, на ее крыльях можно воспарить к небесам, только если вниз не тянут оковы долга. Баррас был уверен, что подыскал ей отличную замену себе, когда сошелся с Терезой Тальен; Жозефина тоже не возражала, понимая, что слишком стара, чтобы тягаться с молодыми и дерзкими красавицами. И вот Буонапарте забрасывает ее письмами, требуя от нее любви! Прислал своего брата, чтобы за ней шпионить! Более того, он пишет Баррасу, прося выдать его жене пропуск, потому что освобожденные им территории совершенно безопасны! И Баррас уже торопит ее с отъездом: боится, что взбесившийся от любви генерал бросит армию и примчится в Париж. Его-то ей не удалось обмануть своей выдуманной беременностью.

За что ей всё это? Почему Терезе везет, а ей нет? Тальен молча страдает, не устраивая скандалов, хотя безумно любит и бывшую жену, и их дочь (он зовет ее Лорой, а не Розой), — вот светское поведение настоящего мужчины! Конечно, Жозефине устраивают овации, когда она появляется в театре или на праздниках, — как же, супруга генерала-победоносца! Но почему она должна куда-то ехать за три-девять земель, скитаться по военным лагерям, точно какая-нибудь маркитантка?

Любовь! Что он знает о любви? "Я счастлив, я несчастен" — я, я, я. Подумал ли он хоть раз о том, была ли с ним счастлива она? Ненасытный мальчик, резвый щенок, которому хочется, чтобы с ним играли… Она тоже хотела бы любить его, но почему для этого нужно жертвовать собой? Он хочет получить всё и сразу: победы, славу и Жозефину; она хочет приятной покойной жизни и мужского внимания.

Хорошо, раз надо ехать и иначе никак невозможно, пусть лейтенант Ипполит Шарль тоже едет с ней — для охраны.

Он такой душка! Настоящий южанин — смуглый, усатый, красивый как картинка, вечно дурачится и сыплет каламбурами, с ним так весело! И в постели он тоже неплох: он никуда не спешит. Ах, покорить женщину вовсе не значит взять ее штурмом!

"Ровербелла, 18 мессидора.

Я разбил врага. Кильмен пошлет тебе копию донесения. Я умираю от усталости. Прошу тебя немедленно выехать в Верону; ты нужна мне: похоже, я сильно расхвораюсь. Тысяча поцелуев. Лежу в постели".

Крылатый венецианский лев над входом в замок Брешии придерживал лапой раскрытую книгу с надписью "Рах tibi, Магсе Evangelista meus[25]", но при этом воинственно скалил зубы. В разгар торжественного приема, устроенного в честь приезда супруги генерала Буонапарте, пришло донесение о том, что австрийцы близко; Наполеон просил Жозефину немедля уехать в Верону. Пятнадцать лье по узкой дороге между холмами и берегом озера Гарда, ночью, при свете факелов; шум невидимого в темноте Адидже под каменным мостом, хлопоты бестолковой прислуги… Генеральшу поселили в доме, где годом раньше жил граф Прованский, провозгласивший себя Людовиком XVIII. Теперь он где-то в Германии, а Жозефина провела в Вероне всего два дня: фельдмаршал Вурмзер перешел в наступление, нужно срочно ехать в Лукку, там безопасно. В Лукку! Ещё не меньше пятидесяти лье по несуществующим дорогам, в летнюю жару!

Она не курьер, чтобы нестись сломя голову; к тому же всё еще может перемениться, поспешай медленно, как говорили древние. Комендант Пескьеры отказался ее принять: он не может гарантировать ее безопасность, ей дадут свежих лошадей и… Ну уж нет! Она жена генерала Буонапарте и останется здесь, пока не получит четких и ясных указаний лично от него! Указания привез на следующее утро Жюно: Наполеон ждет ее в Кастельнуово.