Тайфун - Уайт Робин - Страница 15

— Помощи у меня было достаточно. Буксир наблюдал за всем, что происходило на поверхности, хороший штурман — за тем, что было под водой. И не забывайте про фейерверк. Все внимание американцев было приковано к нему.

— Как вам пришло в голову воспользоваться вместо штатных средств связи сотовым телефоном?

— Американцам хорошо известны наши штатные средства связи.

— Значит, старый морской волк все еще может придумать что-нибудь новенькое?

— Никакой я не волк. Если хотите, я кот, который предпочитает гулять сам по себе.

Отвернувшись к перископу, Марков толкнул рукоятку, отрываясь от руки Федоренко.

Капитан первого ранга Геннадий Федоренко был всего на несколько месяцев моложе Маркова. У него были светлосоломенные волосы, чуть тронутые сединой. Его бледно-голубые глаза обладали способностью, подобно арктическому океану, мгновенно затягиваться облаками и покрываться льдом.

Как и Марков, Федоренко учился в лучших учебных заведениях военно-морского флота. Как и Марков, он долго служил на атомных подводных лодках. Но, в отличие от Маркова, Федоренко выбрал политическую подготовку, своеобразный флот во флоте.

В те дни на каждом корабле был замполит, заместитель командира по политической части, и никто не смел ничего предпринять без его согласия. По сути дела, это был второй командир корабля, подчинявшийся не командованию флота, а коммунистической партии.

У Федоренко хватило проницательности увидеть заранее надвигающийся крах, а также проворности спрыгнуть с тонущего корабля до того, как тот увлек бы его вместе с собой в пучину. Он добился перевода в военную разведку, направление, имевшее лучшие перспективы, по сравнению с политической подготовкой, и выбрал специализацию, которая имела непреходящую ценность: Китай. Другие враги появлялись и исчезали, но Китай оставался всегда.

— Каково снова командовать своим первым кораблем? — продолжал допытываться Федоренко у Маркова.

— Я чувствую себя так, словно везу свою жену в публичный дом.

— За это нам платят полтора миллиарда долларов. Это совершенно другое дело.

«Нет, просто другие масштабы».

— Прошу прощения, мне необходимо произвести кое-какие наблюдения.

Марков поднял перископ так, чтобы все поле зрения заполнили голые бурые сопки. Затем еще выше, чтобы стало видно лишь летнее небо, подернутое матовой дымкой, белое словно алебастр. На крайнем севере разгар лета означает бесконечные солнечные дни и теплые белые ночи. Здесь, на Кольском полуострове, никогда нельзя получить достаточно лета, достаточно солнечного света. Марков остановил перекрестие на сигнальном прожекторе, установленном на ржавой скелетообразной вышке, которая когда-то была выкрашена в белый и красный цвета.

— Штурман! Маяк порта Владимир. — Марков нажал на кнопку на рукоятке перископа. — Даю пеленг. Даю расстояние.

Бородин провел еще одну линию, затем доложил:

— Командир, прямо под нами «колокола».

Гремящие, громыхающие цепи первого морского буйка.

Центральный командный пост наполнился одобрительными криками.

— Поберегите легкие, — заметил Марков. — У нас впереди еще долгий путь.

— А почему бы не дать экипажу порадоваться? — спросил Федоренко. — Самое сложное позади. Сегодня мы вписали свое имя в историю. Этот поход навечно останется в памяти.

«Самое сложное позади?» Даже если это действительно так, говорить подобное глупо. В море никогда нельзя расслабляться. Особенно на борту подводной лодки, и особенно на борту этой подводной лодки. Ну а что касается истории, тут Марков вынужден был согласиться. Этот поход определенно должен будет войти в историю. И Маркова не переставал мучить вопрос, как именно отзовутся о нем грядущие поколения.

Он соскользнул по короткому трапу вниз, на одних руках, не наступая на стальные скобы.

Федоренко затопал следом за ним. Когда они оказались внизу, он спросил:

— Разрешите покинуть центральный пост?

— Разрешаю.

Марков прошел к своему креслу, церемониальному командирскому месту, и уселся на гладкий синий кожзаменитель.

Центральный командный пост имел размеры приблизительно средней мурманской квартиры и был на удивление уютным для подводной лодки, которая б длину почти вдвое превосходила футбольное поле. Со своего места Марков мог дотянуться и потрогать светло-серую металлическую консоль над головой, на которой было закреплено помещенное в рамку изречение: «ПОДВОДНАЯ ЛОДКА — ЭТО НЕ СЛУЖБА, А РЕЛИГИЯ». Это был подарок командира «К-219». Слова были истиной тогда, и хотя весь мир изменился, не потеряли они своего значения и сейчас.

С крутящегося кресла Маркову были видны посты управления вдоль правого и левого бортов. Активный гидролокатор и пассивная шумопеленгаторная станция. Средства радиоэлектронной борьбы. Пост управления балластными цистернами. Радиорубка и навигационная рубка. Только пост управления вооружением был пуст, но в настоящий момент «Байкал» не нес на себе никакого оружия, что, впрочем, было и к лучшему. Неполадки собственных ракет и торпед пустили на дно больше российских подводных лодок, чем неприятель.

— Беликов!

Гидроакустик плотнее прижал кушам черные наушники. По российским меркам в центральном посту царила тишина, но любой посторонний шум мешал Беликову выполнять свою работу. Акустик подкрутил азимутное кольцо, совмещая риску с пиком звука, который излучала «Северсталь».

— Никаких контактов нет.

— Приготовить лодку к погружению.

Троекратно прозвучал зуммер тревоги, и офицеры, находившиеся в центральном посту, занялись последними проверками. «Этот поход навечно останется в памяти, — подумал Марков. — Но только как? Так же, как остался в памяти Квислинг?» Но этот предатель-норвежец передал гитлеровским захватчикам лишь несколько устаревших кораблей. Что скажет история про человека, который передаст китайцам самую большую и современную российскую подводную лодку?

Правда, слава богу, «Байкал» отправился в Китай без ракет. И Марков понимал, что России нужны деньги. Адмиралам платят сто пятьдесят долларов в месяц, да и то с большими задержками. У самого Маркова оклад вдвое меньше. Ну а простой матрос? Стоимость жизни на улицах Мурманска: двадцать долларов. На что только Россия не пойдет ради полутора миллиардов?

— Лодка готова к погружению, — доложил Сергей Гаспарян, старший помощник. — Дифферент ноль. Все люки задраены.

Марков лично проверил приборы. Не потому, что не доверял своему старпому. Речь шла о самосохранении. Первое погружение после отхода от причала всегда требовало особой осторожности, а в данном случае прошло пять лет с тех пор, как над «Байкалом» в последний раз смыкались волны. Марков вернулся на свое место.

— Глубина погружения пятьдесят метров. Курс ноль двадцать девять. Погружаемся.

Снова зазвучал раскатистый зуммер сигнала тревоги. Послышался долгий печальный вздох — воздух покидал огромные балластные цистерны, превосходящие размерами большинство подводных лодок. Снизу в цистерны устремились тонны воды, выталкивая воздух через клапана вверху. Палуба накренилась, воздух, казалось, стал теплее. Молодой офицер, сидевший у руля, чуть двинул небольшой штурвал вперед, пристально глядя на показания глубиномера и гирокомпаса.

— Глубина тридцать метров.

К этому моменту вода добралась только до открытого мостика наверху боевой рубки. «Будем надеяться, что сейчас нам удастся выявить все протечки», — подумал Марков. Позднее, когда подводная лодка окажется под ледяной шапкой, все проблемы, если они возникнут, будут гораздо серьезнее. «Байкал» строился с учетом того, чтобы при необходимости пробивать своей тушей дорогу к поверхности сквозь лед толщиной до двадцати футов, но Марков мог перечислить не меньше дюжины причин, по которым лодка могла вместо этого уйти на дно.

— Проходим отметку сто метров, командир, — доложил Бородин.

— Малый вперед на обеих турбинах.

Два огромных гребных винта, защищенные ото льда прочными обтекателями, завращались быстрее. Две паровые турбины мощностью по пятьдесят тысяч лошадиных сил забирали энергию от атомных реакторов. На поверхности «Байкал» мог плестись со скоростью всего двенадцать узлов. Под водой он без труда развивал вдвое большую скорость.