Страх открывает двери - Маклин Алистер - Страница 29
- Предыдущая
- 29/69
- Следующая
Теперь я хорошо разглядел: в огороде были Ройял, Лэрри и дворецкий. Видимо, круг обязанностей дворецкого гораздо шире, чем требуют от людей его профессии в первоклассных загородных имениях Англии. Лэрри и дворецкий усердно орудовали лопатами. Вначале я решил, что они роют яму, так как Ройял прикрывал рукой фонарик, чтобы уменьшить свет, хотя даже в десяти метрах при таком дожде было трудно разглядеть что-либо. Мало-помалу, доверяя скорее слуху, чем зрению, понял, что они не роют, а засыпают яму. Я улыбнулся в темноте. Можно было поклясться, что они зарывают в землю что-то очень ценное, что пролежит в земле не очень долго. Огород, окружающий кухню, едва ли идеальное место для длительного хранения зарытого в землю клада.
Минуты через три работа закончилась. Кто-то заровнял граблями землю. Я решил, что они выкопали яму на недавно перекопанной грядке с овощами и хотели скрыть следы своей работы. Потом они вошли в сарай, находящийся в нескольких метрах от ямы, и оставили там лопаты и грабли. Тихо разговаривая, вышли. Впереди с фонарем в руке шел Ройял. Если бы я продолжал стоять на одном и том же месте, они прошли бы в пяти метрах от меня, но пока они находились в сарае, я успел на несколько метров углубиться в лес и спрятался в большом дупле дуба. Они направились к аллее, ведущей к дому, и я слышал их тихие голоса, хотя не разбирал слов. Потом их голоса стали еще тише и, наконец, совсем смолкли. Луч света осветил террасу, открылась дверь в дом, а потом захлопнулась. Ее заперли на задвижку. Воцарилась тишина.
Я не двигался. Дыхание было ровным и легким. Дождь пошел с удвоенной силой. Листва дуба укрывала меня от дождя с таким же успехом, как зонтик из марли. Но я не двигался… Дождь попадал под плащ и костюм, стекал по моей спине и ногам. Но я не двигался. Вода стекала по моей груди, заливая ботинки, но я не двигался. Уровень воды у меня под ногами уже достиг щиколоток, но я не двигался и стоял на одном и том же месте, представляя собой статую, вырубленную из куска льда, а вернее – из материала, который был гораздо холоднее льда. Руки онемели, ноги замерзли, и безудержная дрожь колотила все тело. Я дрожал, как в лихорадке, и отдал бы все на свете, только бы подвигаться и хоть немного согреться. Но я не двигался. Двигались только мои глаза.
Теперь слух был бессилен помочь. Ветер, усиливаясь, свистел в ушах, вершины деревьев под его порывами раскачивались и шелестели, а с листвы падали тяжелые капли дождя. Даже если бы кто-то, ничего не опасаясь, беззаботно шел в трех метрах от меня, шагов я не услышал бы. Так простоял минут сорок пять. Мое зрение адаптировалось к темноте, и внезапно в десяти метрах от себя я уловил какое-то движение.
Я уловил это движение, хотя его никоим образом нельзя было назвать неосторожным. Кто-то целеустремленно шел вперед. Внезапный яростный порыв ветра и дождя привел к тому, что терпение тени, появившейся из-под укрытия ближайшего дерева, кончилось, и она стала бесшумно подниматься по аллее, ведущей к дому. Если бы я не сосредоточил свое внимание на этой тени, уставившись в темноту воспаленными, напряженными глазами, то наверняка пропустил бы ее, так как шагов не слышал. Но я не пропустил ее, эту тень, движущуюся бесшумно, как и положено тени. Крадущийся в темноте человек был смертельно опасен. Это был Ройял. Слова, которые он произнес, чтобы успокоить Лэрри, были блефом, рассчитанным на то, что их услышит притаившийся в саду. Ройял тоже, конечно, слышал шум и насторожился. Но он, видимо, все же сомневался, что в сад проник посторонний. Если бы Ройял был уверен в этом, он оставался бы в доме всю ночь, ожидая момента, чтобы нанести удар. Этот удар должен быть неожиданным. Я подумал, что произошло бы, если я вместо того, чтобы оставаться под укрытием деревьев, вышел бы в сад при кухне после того, как эта троица удалилась, взял бы лопату и начал бы раскопки. И меня затрясло еще сильнее. Я словно бы видел себя, видел, как я наклонился над засыпанной ямой, видел, как ко мне подкрался Ройял, и видел пулю, всего одну медно-никелевую маленькую пулю, выпущенную из револьвера 22-го калибра и вонзившуюся мне в затылок.
И все же я знал, что должен войти в сарай, взять лопату и расследовать, что произошло. Сейчас для этого было самое подходящее время. Потоки дождя, темная, как могила, ночь. Ройял едва ли явится в сад снова, хотя я не мог побиться об заклад, что этот человек с проницательным дьявольским умом не придет сюда вторично. Если он решит выйти в огород, то яркий свет, включенный в доме, и темнота снаружи дадут мне минут десять: за это время глаза его адаптируются к темноте, и можно будет двигаться. Было очевидно, что фонарем не воспользоваться: если он считает, что в огород проник посторонний, который видел, как они что-то закапывали, но стоял, притаившись, Ройял расценит этого постороннего как человека осторожного и жестокого и не воспользуется фонарем хотя бы по той причине, что может стать мишенью и получить пулю в спину. Ведь Ройял не знает, что человек, спрятавшийся в саду, безоружен.
Десяти минут мне вполне хватит на то, чтобы все разведать. Любое захоронение в огороде – дело сугубо временное. Ни Лэрри, ни дворецкий не похожи на людей, которым доставляет удовольствие орудовать лопатой, и яма, которую они вырыли, ни на один сантиметр не будет глубже, чем этого требует необходимость. Я оказался прав. Нашел в сарае лопату, а потом место в огороде, где копали яму. С той минуты, как я вошел через калитку, до той минуты, когда отбросил два-три сантиметра земли с поверхности белого из сосновых досок ящика, прошло не более пяти минут. Дождь, барабанящий по моей согнутой спине и по крышке ящика, был таким сильным, что через минуту крышка отмылась до белизны, и на ней не осталось никаких следов земли. Ящик лежал под небольшим углом, и грязная вода стекала с него. Я осторожно включил фонарик и осветил крышку. Ни имени, ни названия, которые дали бы мне какое-то представление о содержимом ящика. На концах ящика – деревянные, обмотанные веревками ручки. Я ухватился за одну из ручек и попытался приподнять ящик. Он был длиной более полутора метров и такой тяжелый, словно набит кирпичами. И все же я мог бы сдвинуть ящик с места, если бы его не засосала тяжелая влажная земля, в которую все глубже погружались мои сползшие в яму ботинки.
Я снова включил фонарик, отрегулировав его так, чтобы пятно света было меньше двухцентовой монеты, и стал внимательно обследовать крышку. На ней не было никаких металлических замков, никаких винтов с гайками. Единственное, что мешало открыть крышку ящика, пара гвоздей с каждой ее стороны. Я сунул лезвие лопаты под крышку. Гвозди жалобно заскрипели, словно протестуя. Но обращать внимание на этот протест не было возможности. Я приподнял крышку на несколько сантиметров и посветил.
Даже мертвый, Яблонский все еще улыбался. Улыбка была кривой и натянутой. Как им удалось заставить самого Яблонского, осторожного и хитрого, втиснуться в этот узкий Ящик, было для меня загадкой. Направив на его лицо свет фонарика, разглядел крохотное отверстие на переносице. Такое отверстие оставляет пуля в медно-никелевой оболочке. Пуля из автомата 22-го калибра.
Прошлой ночью я дважды вспоминал Яблонского и думал, что он мирно спит в своей комнате, когда я мокну под проливным дождем. Он действительно спал уже несколько часов: тело холодное, как мрамор.
Я не стал проверять его карманы, Ройял и Вилэнд наверняка сделали это до меня. Кроме того, я знал, что Яблонский не носит при себе ничего, что могло бы изобличить его и указать на истинную причину проникновения в дом генерала, ничего, что могло бы выдать меня и дать повод ткнуть в меня пальцем.
Стерев с мертвого лица дождевые капли, я опустил крышку ящика, поставил гвозди на их места и тихо, без лишнего шума, забил их рукояткой лопаты. Потом углубил яму, забросал могилу землей и заровнял землю граблями. Ройялу крупно повезло, что он не встретился со мной в эту минуту.
Поставив лопату и грабли в сарай, я направился к сторожке.
- Предыдущая
- 29/69
- Следующая
