Арсен Люпен — благородный грабитель - Леблан Морис - Страница 4

• Предыдущая
• 4/40
• Следующая

Ее взгляд встретился с моим, затем опустился на «Кодак», который я ей передал. Она быстро отвернулась, и мне показалось, я был почти уверен, что она поняла. Да, все находилось там, между узкими мехами из черной кожи, внутри маленького аппарата, который я предусмотрительно вручил ей до того, как Ганимар арестовал меня, именно в нем были спрятаны двадцать тысяч франков Розена, а также жемчуга и бриллианты леди Джерланд.

О! Клянусь, в тот торжественный момент, когда Ганимар и двое его помощников обступили меня, все вокруг стало мне безразлично, за исключением одного: как поступит мисс Нелли с сокровищем, которое я ей доверил.

Я совсем не боялся того, что в ее руках очевидная и неопровержимая улика против меня, и думал лишь о том, решится ли мисс Нелли предъявить ее?

Неужели она предаст меня, станет орудием расправы надо мной? Неужели поведет себя как враг, который не умеет прощать, или же останется женщиной, и в память о том, что было между нами, смягчит свое презрение долей снисходительности и невольной симпатии?

Когда она проходила мимо, я очень низко склонился перед ней, не произнеся ни слова. Смешавшись с толпой других пассажиров, мисс Нелли направилась к мостику, держа мой «Кодак» в руке.

Конечно, думал я, она не решается отдать его на глазах у всех. А через час или через минуту сделает это.

Но дойдя до середины мостика, девушка, притворившись, что споткнулась, уронила фотоаппарат в воду между гранитом набережной и бортом судна.

И я увидел, как она удаляется.

Красивый силуэт мисс Нелли затерялся в толпе, мелькнул еще раз и исчез. Все было кончено, кончено навсегда.

Опечаленный и растроганный, я с минуту стоял неподвижно, затем, к великому удивлению Ганимара, со вздохом сказал:

— Как же все-таки плохо быть нечестным человеком…

Вот так однажды зимним вечером Арсен Люпен изложил мне историю своего ареста. Благодаря случайным происшествиям, которые я когда-нибудь опишу, между нами установилась некая связь… могу ли я назвать ее дружбой? Да, смею думать, что Арсен Люпен испытывает ко мне дружеские чувства и именно как друг приходит ко мне без предупреждения; с его приходом в тишину моего рабочего кабинета врывается молодой задор, отголоски увлекательной жизни, хорошее настроение, как будто этому человеку судьба дарует лишь милости и улыбки.

Как он выглядел? Смогу ли я описать Арсена Люпена? Я видел его раз двадцать, и всякий раз передо мной появлялся другой человек… скорее тот же, но отразившийся в двадцати зеркалах, отбросивших столько же искаженных образов; у каждого — особые глаза, особая форма лица, своеобразные жесты, силуэт и характер.

— Я сам уже не совсем понимаю, кто я такой, — говорил он мне. — Не узнаю себя в зеркале.

Шутка, конечно, парадокс, но в то же время правда, если иметь в виду тех, кто с ним встречался, не зная его бесконечных возможностей, терпения, искусства грима, поразительной способности изменять в своем облике все, вплоть до пропорций лица, и даже нарушать соотношение черт между собой.

«Почему, — спрашивал он иногда, — у меня должна быть какая-то определенная внешность? И зачем подвергать себя опасности, оставаясь всегда одинаковым? Меня нетрудно узнать и по моим поступкам».

А затем с некоторой гордостью уточнял:

— Пусть никто и никогда не сможет с полной уверенностью сказать: это Арсен Люпен. Главное, чтобы все безошибочно говорили: это сделал Арсен Люпен.

Я пытаюсь восстановить только отдельные его поступки и кое-какие из его приключений, основываясь на откровенных рассказах, которыми он любезно делился со мной зимними вечерами в тиши моего рабочего кабинета.

Всякий уважающий себя турист изучает берега Сены, и вряд ли, переходя от развалин Жюмьежа к руинам Сен-Вандрия, он не обратит внимания на небольшой и странный феодальный замок Малаки[1], гордо взметнувшийся над утесом посреди реки. Арка моста соединяет замок с дорогой. Фундамент темных башен врастает в поддерживающую его огромную гранитную глыбу, оторвавшуюся, видно, от горы и скатившуюся сюда в результате какого-то мощного подземного толчка. А вокруг игриво журчат среди тростника спокойные воды великой реки и, рассевшись на мокрых каменных гребнях, трепещут трясогузки.

История замка Малаки сурова, как его название, изломана, как его силуэт. В ней — только битвы, осады, приступы, грабежи и бойни. По вечерам жители Ко с ужасом вспоминают о преступлениях, в нем совершенных, рассказывают таинственные легенды. Например, о знаменитом подземном ходе, который когда-то соединял монастырь Жюмьеж с усадьбой Аньес Сорель, прекрасной возлюбленной Карла VII.

В этом древнем пристанище героев и разбойников живет барон Натан Каорн, барон-сатана, как называли его когда-то на бирже, где он слишком уж внезапно разбогател. Разорившиеся сеньоры Малаки вынуждены были продать ему «за кусок хлеба» поместье своих предков. Он разместил в замке свою великолепную коллекцию мебели, картин, фарфора и деревянной скульптуры. Новый хозяин живет здесь один с тремя старыми слугами. Никто и никогда не бывает в замке. И никто и никогда в этих древних залах не созерцал принадлежавших ему трех полотен Рубенса, двух Ватто, кафедру работы Жана Гужона и других чудесных творений, вырванных из рук богатейших завсегдатаев публичных распродаж с помощью банкнот.

Барон-сатана живет в страхе. Он боится не за себя, а за сокровища, собранные с такой неуемной страстью и прозорливостью любителя, — ведь даже наихитрейшие торговцы не могли похвастаться, что ввели его в заблуждение. Он любит их, свои безделушки. Неистово, как скупец, ревниво, как влюбленный.

Каждый день на закате солнца все четыре обитые железом двери, закрывающие проход с обеих сторон моста, и далее — внутрь главного двора, запирают на засов. От малейшего удара электрические звонки будут звенеть в тишине. Со стороны же Сены опасаться нечего: там отвесный обрыв скалы.

Но однажды в сентябре, в пятницу, как обычно, на валу у моста появился почтальон. И как всегда, тяжелую створку двери приоткрыл сам барон.

С предельной тщательностью, будто и не знал пришедшего несколько лет, барон всматривался в добрую веселую физиономию и лукавые крестьянские глаза почтальона, а тот со смехом обратился к нему:

— Это я, господин барон, опять я. Никто другой не напяливал на себя мою куртку и фуражку.

— Поди угадай! — пробормотал Каорн.

Почтальон вручил ему пачку газет. Затем добавил:

— А теперь, господин барон, есть кое-что новенькое…

— Новенькое?

— Письмо… заказное к тому же.

Живя в одиночестве, без друзей, барон, которым никто не интересовался, никогда не получал писем, и потому появление конверта представилось ему событием, не предвещающим ничего хорошего, событием, которого следует опасаться. Кто был этот таинственный корреспондент, потревоживший барона в его уединении?

— Нужно расписаться, господин барон.

Тот с ворчанием поставил подпись. Взяв письмо, барон подождал, пока почтальон не исчез за поворотом дороги, и, потоптавшись немного, облокотился на парапет моста, а затем вскрыл конверт. В нем лежал лист бумаги в клеточку; вверху — написанная от руки пометка: «Тюрьма Санте, Париж». Барон взглянул на подпись: «Арсен Люпен». Удивившись, он стал читать:

• Предыдущая
• 4/40
• Следующая