S-T-I-K-S. Пройти через туман (СИ) - Елисеев Алексей Станиславович - Страница 40

Ударил противника ногой туда, где у человека должна быть печень. Таким ударом запросто можно отправить взрослого крепкого мужика в нокаут, но с Аксом, никакого эффекта он не возымел. Было полное ощущение, что я пнул по покрышке от грузовика вроде «Урала». То есть вроде бы не железобетон, и что-то слегка поддаётся, но искусственному каучуку не больно, его не вырубить даже самым сильным ударом ноги.

Сдачи кваз дал, незамедлительно. Сжатая в кулак корявая лапа, обрушилась на мою скулу. Что-то под этим чудовищным кулаком хрустнуло, но я остался в сознании. Стремительно заплывающим глазом заметил новый удар и успел его отвести блоком в сторону. Вновь пробил с ноги в район печени. Увы, опять без результата.

— Пора кончать с этим, — услышал я сквозь звон в ушах, — Дурак ты, Илья!

Моё тело, в который раз за этот день, отправилось в неуправляемый полёт, при падении на железнодорожную насыпь, из меня вновь выбило дух. Когда же получилось сфокусировать зрение, мутант стоял надо мной с занесённым для финального удара топором.

Грохнул близкий, ружейный выстрел и Акс не удержался на ногах, повалившись на меня. Отстранённо подумал, что это наконец Дарина Ильинична решилась бабахнуть из своего дробовика. Моя рука на голых рефлексах зашарила по поясу мутанта и почти сразу же нащупала рукоять одного из обрезов. Выхватил и плотно прижал к телу кваза. Мы с ним встретились взглядами, прежде чем я вдавил спусковой крючок. Что я прочитал в нечеловеческих глазах? Изумление и… Страх…

Эмоция самая мощная и первичная, древняя и базовая. Как бы мозги ни поплыли у этого мутанта, а первичную загрузочную программу человека перепрошить сложно, если вообще возможно. Страх — древнейшая и важнейшая программа в человеке. В каменном веке, чтобы выжить, нужно было заботиться о безопасности и защищать себя и свою семью перманентно. Так что если бы нужно было описать человека, как разумный вид только при помощи названий эмоций, то первым словом этого названия был бы «страх». Но этот страх в глазах врага не принёс мне радости. Ничего, кроме усталости, казалось, ощущать я уже не могу и не смогу.

Бахнуло разом два выстрела. Тело кваза дёрнулось. С трудом получилось выбраться из-под туши. Разряженный обрез, упавший на щебень с металлическим лязгом, оповестил округу о конце схватки. Но облегчение, которое испытал я, было преждевременным. Мало кто сможет жить с отстреленной печенью, но вот Акс мог. Не успел и шага сделать, как стальная хватка руки мутанта сомкнулась на моей лодыжке.

— Не так быстро, — прохрипел враг, — Дантес стрелял первым, не дойдя до барьера одного шага, но Пушкин ещё в силах получить сатисфакцию!

Он дёрнул меня за ногу, и я вновь рухнул на насыпь щебня лицом вниз, потеряв опору под ногами. Если бы не шлем, то разбил бы голову, а так только ощутимый удар получил.

— Давай-ка, закончим это бодание…

Он встал надо мной, широко расставив ноги, сжимая направленный на меня второй свой обрез. Накрыло жёсткое чувство дежавю. Вновь на меня направлено ружьё, только в этот раз дульный срез двухстволки смотрит мне в лицо, а не в грудь. На мгновение всё моё внимание сосредоточилось на чёрных провалах стволов. Похоже на этот раз это действительно конец.

— Извини, свежак, — счёл нужным извиниться мутант, — Дядя Акс не хочет, но нужно держать реноме.

— Как же быть с помощью свежакам? — прохрипел я, — Как же Кодекс?

— Нет никакого Кодекса, Илья. Есть ряд примет, обычаев, но это нежёсткие правила. Дядя Акс не обязан спасать тебя. Стикс благоволит перспективным и вознаграждает их и их помощников… Придётся пожить без его помощи. Баб твоих я не трону. Прощай!

Я много раз за сегодня убил этого гада. И не только я. Его бы убили все, как минимум по одному разу, а он про Кодекс! Как можно жить и действовать с дырой в боку с кулак, только зажав ужасную рану рукой?!! У него печень в лоскуты, а он об обычаях зачёсывает!!! Грёбаный Улей! Грёбаные Дары! Грёбаные мутанты! Грёбаный Акс! Где грёбаное поощрение? Где грёбаные Дары? Ненависть в какой-то момент заставила потемнеть в моих глазах, а уши заложило.

***

Тьма… Моя внутренняя тьма наконец пришла в полное согласие с тьмой внешней. Сколько её было? Неизвестно. Я пребывал в состоянии, которое можно было охарактеризовать только, как полнейшая прострация. Сколько длится это состояние? Секунду? Двадцать минут? Может, часы? Возможно, дольше, но в такой вариант развития событий не верилось. Живой человек в Улье не пролежит несколько дней без сознания, просто так, когда рядом заражённые. Его банально сожрут. Даже если предположить, что он пролежал несколько дней, болезнь быстро проявит себя симптомами спорового голодания.

Почему я подумал, что жив? Никогда не приходилось быть в полной тьме и тишине. И эта темнота и тишина не были абсолютными. Я слышал собственное дыхание и ощущал холод. К тому же в голове крутились какие-то простые мысли и слышались невнятные звуки. Как ни крути, на небытие не сильно-то и похоже. Вспомнив предшествующие события, испытал острый прилив счастья. Не думал, что выживу после боя с Аксом. Я его не победил, но остался жив. Однажды Оруэлл написал — «Историю пишут победители», но я придерживался другого мнения. Историю пишут не победители, а выжившие. Это может быть фундаментальный исторический труд, или скрижали, высеченные в камне, или дневник романтичной девушки, за проявление материальной культуры сойдёт даже надпись из трёх букв, нацарапанная рукой школьника на стене. Побеждать приятно. Побеждать — в человеческой природе. Однако, победить и выжить, не всегда одно и то же. Победителям повезло, хотя это далеко не факт, тем не менее окончательное слово, остаётся за теми, кто сумел выжить. Итак, я выжил. Это не может не радовать.

Пока продолжалась эта рефлексия, тьма медленно и почти незаметно преобразовалась, перетекла во что-то вроде сумрака. Всё только что было тёмным, неосязаемым, даже чем-то похожим на небытие, но вот всё поплыло и… Я уже могу рассмотреть серый железобетон потолка. В желудке ворочался холодный, склизкий комок, начинающегося спорового голодания, но шевелиться не хотелось от слова совсем. Я просто лежал в оцепенении и разглядывал каверны, оставшиеся при заливке бетона.

Было холодно. Не так, как бывает, когда вжарит сорокаградусный мороз, а так, как если бы после знойного лета наступает дождливая осень. Как пришло чувство жажды и желания хлебнуть живца, так появился нарастающий голод, но и это пока можно было проигнорировать. И я лежал, смотрел в потолок, кажется, улыбался. Пока не захотелось по малой нужде. Да так, что откладывать это было никак нельзя.

Я обнаружил себя голым на мягком ортопедическом матраце, брошенном прямо на бетонный пол. Преодолевая слабость, встал. Верней, сел. Большое бетонное сумрачное помещение. Я поднёс руки к лицу. Но разглядеть ничего не смог. Кожа сухая и какая-то дряблая. Организм переработал все подкожные жировые запасы? Сколько валяюсь здесь? Оглядевшись, понял, я тут один. Подкатил страх. Где я? Почему пришёл в себя тут? Что происходит? Что со мной? Задавив панику и оставив все вопросы на потом, поискал одежду, но не нашёл её. Зато обнаружил несколько одеял, одно из которых намотал на себя. Искать туалет, шлёпая босыми ногами по голому железобетону, было некомфортно. И дело совершенно не в полном отсутствии одежды, а в том, что не было никакого оружия. Недолгое пребывание в Улье отучило даже по нужде ходить безоружным. Пока будешь искать лопух посочней да помягче для известных надобностей, сзади, того и гляди, заурчат.

Серый безрадостный свет лился внутрь гулкого, пустого помещения через несколько длинных и очень невысоких окон, навевавших мысли о подвалах. Но подвал такого большого размера? Да и высота потолка намекали на промышленное назначение здания. Полное отсутствие какого-либо остекления на окнах и внутренней отделки указывали скорей на недостроенность, чем заброшенность. Осознав всё это, снова задался вопросами. Собственно, где я и как сюда попал? Ясно, что сам я этого сделать не мог. Ноги до сих пор подрагивают от слабости. Но если не сам, тогда кто?