Щепотка пороха на горсть земли (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна - Страница 7

Одного она не понимала: его настойчивости. Давно пора было заметить, что девушка не отвечает интересом на интерес и не отказывается от всяческих мелких подарков и знаков внимания только потому, что они действительно мелкие, ни к чему не обязывают, и отказаться от них — значит обидеть дарителя, а ругаться с ним не хотелось. Но нет, раз за разом натыкался на ответную холодность — и раз за разом словно не видел. Может быть, для него это тоже давно превратилось в привычку?..

Разумных причин, зачем бы ему проявлять такое упорство, Анна не видела. Да, она мила, но не роковая красотка. Да, хорошего происхождения, из старого дворянского рода, но ничем примечательным Набели похвалиться не могли. Да и приданое ее, а вернее — все имущество, оставшееся от отца, не было столь уж значительным. И не выглядел Старицкий отчаянно влюбленным, вообще влюбленным не казался. А если бы он хотел затеять аферу с привлечением ее как главы города, то вряд ли так старательно давал бы понять, что в роли городского головы госпожа Набель его не устраивает. Однако и занять ее место он как будто не стремился, и никого определенного на него поставить не предлагал…

В общем, такого поведения Анна не понимала и по возможности просто избегала общества управляющего. Поначалу она еще рассматривала его как возможного жениха, потому что Старицкий представлялся достойной партией, был молод, учтив, к жестокости не склонен и хорош собой — статный, подтянутый, с точеными чертами гладко выбритого лица и всегда аккуратно постриженными и тщательно уложенными льняными волосами. Но мысль эта ушла довольно быстро, когда стало понятно, что к Шнали и его обитателям приезжий относится со снисходительной насмешкой: простить пренебрежение родной землей Анна не могла. Тем более и земля отвечала взаимностью, так что этот вариант ей не подходил совсем.

Отдать должное, Старицкий своего пренебрежения не выпячивал, на словах и в манерах всегда был учтив, но постоянно проскальзывало в речах что-то этакое — не оскорбительное, но показательное. Хотя бы даже вот это "ваши горожане". Себя он жителем Шнали не считал, с сезонным прекращением добычи предпочитал отбывать в Рождественск, а не зимовать тут. Так стоило ли удивляться, что и жители отвечали ему взаимностью?

Анна не засекала, сколько управляющий тянул свой квас, а часов в трактире не было. Понимала, что вряд ли очень долго, но все равно эти минуты казались бесконечными. И не отвяжешься. Попытаться уйти — так вызовется провожать, сослаться на необходимость проехаться по предместьям — тем более может последовать за ней: судя по начищенным сапогам и хлысту с медным оголовьем, который Старицкий теребил в левой руке, лошадь дожидалась у коновязи. А мягких намеков на то, что у нее есть другие дела, мужчина не слышал.

В таких обстоятельствах появление охотника Анна встретила с громадным облегчением, хотя в первый момент с трудом узнала его, опознала только по револьверам. И повторно укорила себя за поспешность в суждениях.

Забавно, что, по сути, в нем изменилось немногое. Косоруков не предстал вдруг блестящим кавалером в мундире с аксельбантами или франтом в цилиндре — почти такие же, как были, штаны, только менее потертые, простая свежая рубашка из беленого льна, сапоги все те же, давно ношенные, но явно почищенные. Да и породистым лицом не обзавелся, и аккуратной стрижкой — тоже. Но гладко выбритый, с тщательно промытыми и причесанными волосами, влажными после мытья, он уже совсем не напоминал разбойника.

Анна подумала, что скорость, с которой охотник умудрился привести себя в порядок, достойна не только восхищения, но отчаянной зависти. И наверняка холодной воды не убоялся, вряд ли Марфа успела бы подогреть…

— Ну вот, другой разговор, — улыбнулся ему трактирщик. — Садись, сейчас я тебя накормлю, потом за уши не оттянешь, — он крикнул жене, чтобы несла тарелки, а Старицкий тем временем окинул подошедшего офицера задумчивым взглядом.

— Доброго дня. Мы знакомы? — спросил с непонятным выражением в глазах.

— Не думаю. Косоруков, Дмитрий Михайлович, я…

— Сослуживец мой, на миноноске родной вместе ходили, — вдруг вмешался в разговор Игнат. — В гости вот приехал.

— Сергей Сергеевич Старицкий, управляющий здешними приисками, — назвался тот и протянул руку для пожатия, вежливо сняв перчатку, но едва заметно поджав губы.

Охотник за головами бросил на трактирщика короткий задумчивый взгляд, но оспаривать его версию не стал, пожал протянутую ладонь, а там из кухни выскочил худющий вихрастый парнишка — сын поварихи, во всем ей помогавший, — и очень аккуратно поставил на стойку перед гостем внушительную глиняную миску наваристой ароматной ухи. Развернулся, сделал шаг, опомнился, вернулся и, смущаясь, достал из кармана пару внушительных ломтей серого хлеба, виновато отер их о рубаху. Дмитрий, глядя на это, рассмеялся и выразительно протянул руку, чем заслужил благодарную улыбку поваренка.

Старицкий от этого поведения мальчишки опять недовольно поморщился, хотя и промолчал. Он еще с минуту посидел между рассеянной Анной и проворно орудующим ложкой чужаком, попытался продолжить разговор, но и сам уже потерял нужный настрой, так что попрощался со всеми скопом, сослался на срочные дела и откланялся. Анна едва удержалась от едкого вопроса, а где же были эти дела минувшие полчаса, когда он донимал ее пространными беседами. Полбеды, если бы обиделся; он же еще мог неправильно понять и остаться.

Когда Старицкий вышел, трактирщик, исподлобья провожавший его взглядом, подался ближе к стойке, облокотился на нее и заговорил вполголоса:

— Ты извини, Мить, что я эдак тебя, не спросясь, в звании понизил. Только Аня сказала, казначейского пристрелили, а это всяко с прииском связано, больше не с чем.

— И у тебя есть основания для таких подозрений? — прожевав, невозмутимо спросил охотник, не обратив внимания на фамильярность.

Ел он быстро, но аккуратно, опять подтверждая собственное не самое простецкое происхождение. Да еще так аппетитно, что Анна и сама поняла, что проголодалась.

— Игнат, а покорми меня тоже, — попросила она с легким смущением. Тот заговорщицки подмигнул, но кликнул жену и только после этого начал отвечать на вопрос Косорукова.

— Основания не основания, а опыт житейский. Он, вишь, человеком таким был…

Дмитрий ел отличную густую уху, изо всех сил стараясь не заглатывать ее совсем уж жадно и не поперхнуться, но слушал трактирщика очень внимательно, тем более слова его подтверждали прежнюю картину, дополняя и расширяя ее. В выражениях моряк не стеснялся и следил за языком разве только в том, чтобы не допускать совсем уж грубостей при девушке.

Шалюкову Антону Петровичу на момент смерти было сорок шесть лет. Почти местный, родился в Хинге в семье мелкого чиновника. Жили скромно, именно тогда он приучился тщательно считать деньги — об этом сыщикам рассказала соседка, потому что родители его давно умерли. Ребенком был тихим и ответственным, учился хорошо и старательно, пошел по отцовским стопам и проявил себя лучше того.

"Тихий и старательный" — это вообще была главная характеристика убитого. Замкнутый, семьи не имел, по женщинам не ходил, даже к старухе Чин не заглядывал, ни с кем не ссорился, вообще старался держаться в тени. Как работник был на хорошем счету, и никаких известных прегрешений за ним не водилось. В Шналь наведывался нередко, держался здесь точно так же — незаметно и тихо. Останавливался всегда в "Мамонтовой горке", хозяин сдавал несколько комнат. Хороших, светлых, с работающим водопроводом. Да и вариантов других не было, в Шнали не имелось гостиниц, сюда редко кто-то приезжал, а старатели жили в бараках при прииске. Гостей не водил, поддерживал чистоту и порядок, аккуратен был во всем, и как постояльцу ему цены не было.

Вещи его забрали полицейские, которые приезжали за трупом, но собирала их горничная, поэтому Милохин прекрасно знал список. Смена одежды, немного денег, бритвенный прибор и всякая мелочевка в таком духе, которая обязательна для любого путешественника. Никаких компрометирующих и вообще интересных предметов и, главное, никаких документов. Последние, судя по всему, он имел при себе, но их забрал убийца — на теле и в окрестностях их не обнаружили, да и в приисковой конторе ничего не нашли. Местные изначально полагали, что лошадь с вещами куда-то удрала и там убилась, но, с учетом дроби, версия эта становилась крайне сомнительной.