Вишнёвая истина (СИ) - Angel-of-Death - Страница 11

— Угу.

Открытый балкон позволяет холодному ветру набрасываться на нас резкими порывами, словно пытаясь сбить с ног и утянуть за собой вниз. Я кутаюсь в плед, делаю небольшой глоток виски со спрайтом.

Костя встаёт рядом и смотрит вдаль. Щёлкает зажигалкой — секундный огонёк освещает его скулы, покрытые щетиной, и тут же исчезает, утопая в воспоминаниях. Костя затягивается, молчит. Я не смотрю на него, хотя чувствую на себе его взгляд синих глаз.

— Я не хотел приходить, если тебя это утешит. Антон Юрьевич настоял, — зачем-то говорит Назаров.

— Слышал разговор? — догадываюсь.

Не отвечает.

— Извини. Я не должна была так говорить, — облокачиваюсь каменные перила. — Я знаю, что мой отец для тебя многое значит, — говорю медленно, подбирая слова. Пусть я постепенно и трезвею, но язык всё равно не желает полностью слушаться. — Я совсем не против, что ты здесь.

— Врёшь.

Теперь настаёт моя очередь молчать.

— Ну и как там твоё неудачное свидание? — интересуется Костя, затягиваясь.

Огонёк на конце сигареты становится чуть ярче. Мои щёки горят.

— Никак. Оказался настолько душным, что пришлось сбежать. И, угадай, кто мне в этом помог?

— Кто же?

— Элли. Представляешь? Встретила её случайно в кафе, сначала даже не узнала. Сама подошла, поздоровалась, — шумно вздыхаю.

Костя молчит, ожидая продолжения, и в темноте я не понимаю, удивлён он или же нет. Я раздражаюсь, потому что это вовсе не те бытовые рассказы, которые можно оставить без реакции.

— И что? Как она? — безразлично интересуется он, но я замечаю, каким нервным движением парень делает очередную затяжку.

— Нормально, — бурчу. — Начала просить у меня прощение. Сказала, что хочет снова начать общаться. Загладить свою вину, и всё в таком духе. Как думаешь, стоит её прощать?

— Не знаю, — признаётся Назаров. — Я бы не стал.

В мыслях вновь всплывает образ Макеевой, её голос, переполненный сожалением, тоска и даже пустота в бездонных глазах. Или я всё это навооброжала?

Вспоминаю, какие гадости она говорила про меня в школе, как надоедала Стасу с акциями, как умудрилась испортить выходные в загородном доме, когда у меня со Скворецким был первый секс. Думаю о моменте, когда узнала от бандита, что Элли заказала собственного жениха, почти что собственными руками убила его.

Интересно, как ей с этим спится?

Я вновь делаю глоток — локоть вдруг соскальзывает с перил, и я покачиваюсь. Костя машинально хватает меня за талию, словно боится, что я вывалюсь с балкона.

— Может, уже хватит? — сигарета, зажатая между его зубами, покачивается, и я как мотылёк наблюдаю за огоньком.

Его тёплые пальцы аккуратно забирают мой стакан и ставят на столик. Голова кружится, и дым душит, из-за него совсем не хватает воздуха.

Костя тушит окурок о пепельницу, он стоит так близко, что наши тела почти соприкасаются, но ни я, ни парень не делаем шаг назад. Кажется, если я пошевелюсь, Костя растворится, и окажется, что я здесь разговариваю сама с собой. Аккуратным движением Назаров убирает прядь моих волос за ухо, и по затылку пробегает дрожь.

— Что-то мне эта ситуация напоминает, — тихо говорю я, кутаясь сильнее в плед и смотря парню куда-то в грудь.

— Ну, — он усмехается. — Ты про тот случай, когда я тебя впервые поцеловал, а ты мне зарядила по яйцам?

— Угу, — тихо хихикаю. — А потом я увидела Стаса с Элли, и весь мой мир рухнул, — последнюю фразу, кажется, говорит за меня алкоголь, потому что в здравом уме я никогда бы в этом не призналась. Особенно в присутствии Назарова.

Парень недолго молчит, а затем серьёзно спрашивает:

— Ты всё ещё его любишь?

Люблю ли я Стаса Скворецкого? Скучаю ли я по нему? По тому, что было между нами? Я каждый день задаюсь этим вопросом, жалея и в то же время радуясь, что мы с ним расстались, так и не поговорив.

Я его любила, правда. Но затем наши отношения переросли во что-то страшное, и теперь я осознаю, что попалась в сети тотального контроля и бесконечного вранья. Во благо ли оно было, с добрыми ли намерениями? И чем всё это закончилось… Одно я знаю точно: мысли о воссоединении со Стасом приводят к ужасу, который я испытала в руках Марка.

Я любила Скворецкого всем сердцем, но мои чувства погрязли в недоверии и страхе перед очередной большой ложью «во благо».

«Во благо» он скрыл информацию о болезни моей бабушки.

«Во благо» контролировал мои передвижения через охранника.

«Во благо» перехватывал телефонные звонки.

И сколько всего ещё было у него «во благо».

Люблю ли я ещё Стаса?

— Нет, — тихо говорю я.

И мои слова искренни, потому что именно в этот момент я по-настоящему понимаю, что мысли о Скворецком кроме досады ничего во мне не пробуждают. Да, мне было с ним хорошо, но возвращаться обратно я не хочу. Нужно двигаться дальше, нужно…

Костя наклоняется, сокращая между нами и без того небольшое расстояние, и, запустив руку в мои волосы, вдруг целует. Горячие губы обжигают, во рту остаётся привкус сигарет, в нос ударяет запах табачного дыхания. Поцелуй длится буквально пару секунд — парень отстраняется, но пальцы из моих волос не выпутывает.

— Думал, опять по яйцам зарядишь.

— А надо бы… — шучу я.

Назаров улыбается и отступает, словно боясь, что я действительно исполню угрозу. Он больше не прикасается ко мне, и чувство одиночества вновь пробирается в лёгкие.

Кто-то стучит в окно балкона, и я киваю на дверь, мол, иди первым, а сама остаюсь в одиночестве, чтобы подумать и заставить глупую улыбку исчезнуть с моего лица.

«Сердце твердило: «Главное — правда», мозг понимал: «Кому это надо?».

Доктор Хаус (House M.D.)

Анет Сай — СЛЁЗЫ (OST «Пацанки»)

Истина 6. Элли

Однажды Артём пригласил меня в коттедж своего деда, предложил провести выходные вдали от города, подальше от назойливой суеты. Милый домик на берегу озера казался одиноким и заброшенным, однако внутри буквально сочился уютом, мирной, тихой теплотой. Я заметила это сразу же, как только переступила порог. Дом был убран, панорамные окна чисты — сквозь них пробивался большой поток света, и гостиная из-за этого казалась просторнее.

Не смотря на то, что в коттедже больше никто не жил, в стенах всё ещё теплели воспоминания, призраки когда-то обитавших здесь людей, и я буквально каждой клеткой тела ощущала их и, прохаживаясь по дому, казалось, краем глаза видела чьи-то силуэты.

— Дед всегда больше любил брата, — сказал мне тогда Тёма. — У меня с ним общение не складывалось, но я часто сюда приезжаю, чтобы побыть в одиночестве, подумать. После его смерти это место совсем забросили… Забавно… Учитывая, как братик обожал здесь буквально всё и всех.

— А если сюда нагрянет твой брат? Или родители?

— Нет. Он уже давно сюда не приезжает. Я-то знаю. Отец занят, матери и подавно тут делать нечего, нас никто не потревожит, не переживай, мой Нарцисс.

Тёма всегда меня так называл: жёлтый нарцисс, цветок, символизирующий самовлюблённость, а ещё одурманивание и ошеломление. Наверное, парень видел это во мне, понимал, что я эгоистична влюблённая в себя тварь.

Впервые в особняке я оказалась весной, когда снег ещё толком не сошёл, а озеро взирало на меня мрачной тёмной бездной, окружённое высокими неприветливыми деревьями. Тогда мы провели отличные выходные, практически не вылезая из постели, и, готова поклясться, это были одни из самых лучших дней в моей жизни.

С тех пор мы частенько посещали это место, которое даже после смерти Артёма не хотело меня отпускать.

Помню момент, когда дверь передо мной открылась, и я увидела Стаса, а где-то на лестничном пролёте заприметила Ирку. Мне тогда потребовалось много усилий, чтобы вспомнить, как дышать, как говорить и как жить без человека, которого смогла предать, умудрилась убить собственными руками. Я думала, что задохнусь, но смогла взять себя в руки и заставить голос не дрожать.