Вишнёвая истина (СИ) - Angel-of-Death - Страница 3

К этому моменту Назаров уже расправляется с шаурмой. Вид у него уставший, синяки залегли под глазами, видимо, работа на нём сказывается не самым лучшим образом. Я вспоминаю отца, как тот вечно пропадал в отделе, разгребая документы и сажая преступников за решётку, и удивляюсь, как он так долго протянул на такой сложной работе. Косте, видимо, тоже нелегко приходится.

— Про Антона Юрьевича. У него скоро годовщина, и, поговаривают, повышение. Мы хотели устроить ему сюрприз, и я подумал, что ты захочешь поучаствовать.

— И какие планы? — с любопытством спрашиваю я.

— Ресторан. Или, как вариант, можно снять загородный дом на выходные. Будут коллеги с работы, их жёны и так далее, — Костя проводит языком по губам. — Как тебе такая идея?

— Ну… — я задумчиво кривлюсь, представляя реакцию отца на подобный праздник. — Думаю, можно снять дом на выходные. Не знаю, сможет ли Карина найти кого-то, чтобы присмотреть за близнецами, а так их можно было бы взять с собой. Думаю, в ресторан он захочет сходить вдвоём с Кариной, он как- то обмолвился об этом недавно.

— Есть ещё время, придумаем, — парень склоняет голову к плечу и смотрит на меня. — Ты же в деле?

— Конечно, — улыбаюсь.

Мы встречаемся взглядами, но я, не выдержав, отворачиваюсь. Словно почувствовав моё настроение, Костя прокашливается и, недолго помолчав, говорит:

— Подбросишь до отдела? Мне ещё нужно поработать…

— Да, конечно, — я отдаю парню недоеденную картошку и отряхиваю руки. — Как, кстати, твой котейка поживает?

Повернув ключ, я оживляю двигатель и, взглянув в боковое зеркало, выезжаю на дорогу.

— Он сбежал год назад, — тоскливо отвечает Костя, отправляя в рот ломтик картошки. — Наверное, с балкона сиганул. Я тогда его не закрыл, а, когда домой пришёл, кота уже не было. Да и под окнами тоже не нашёл.

— Оу. Жалко. Он мне нравился…

— Да, теперь в квартире пустовато, — парень подпирает голову рукой, наблюдая за суетливыми дворниками.

— А у меня серо-голубая кошка, — хватаюсь. — Завела пару лет назад. Ириской зовут.

— Почему Ириской? — коротко хохочет Назаров.

— Потому что она любит сладкое. Ест его похлеще корма.

Он фыркает, улыбается. И я тоже.

— Выглядишь уставшим, — замечаю я, косясь на парня.

— За-е-бал-ся, — растянуто жалуется он. — Народ увольняется, работать некому. По двое суток ставят в неделю… Я только и делаю, что дежурю и бухаю, а не бухать с такой работой невозможно…

— Почему не уйдёшь?

— А куда? — в его голосе проскальзывает тоска. — Однажды я психанул и написал рапорт на увольнение. Мне вставили пиздюлей, пришлось его забрать. Да и не умею я ничего, а так хоть полезное дело делаю.

Я грустно усмехаюсь. Работа хоть и отвратительная, но в тайне я даже завидую Косте, ведь он нашёл именно то, что ему нравится, а я всё скачу с одного места на другое. Как в детстве не знала, что делать со своей жизнью, так и сейчас понятия не имею.

До отдела совсем недалеко — минут десять, и я уже останавливаюсь напротив здания с крупной надписью «полиция», осматривая служебные машины и парочку людей в форме на крыльце. Костя замечает мой взгляд и тоже оглядывается, прежде чем сказать:

— Ладно. Рад был повидаться.

— Ага. Я тоже, — легко улыбаюсь.

Костя молчит, смотрит на меня так, словно хочет либо обнять, либо поцеловать, либо ещё хоть как-то нарушить дистанцию между нами, но потом улыбается и уходит. Дверь хлопает — я смотрю в спину спешащего прочь Назарова, окутанного пеленой бесконечного ливня, и что-то лопается внутри меня подобно натянутой струне. Качнув головой, я давлю на газ, уезжая от полицейского отдела как можно дальше.

«Иногда правда — это всё, что у нас есть». Холм одного дерева (One Tree Hill)

Горный — Ой мама

Истина 2. Элли

Будущее

Капли дождя барабанят по крыше голубого Форда Мустанга, припаркованного напротив ворот Московской гимназии, они то стихают, то усиливаются, будто бы наказывая совершенно неуместную в этом времени машину, которая будто бы вырвалась прямиком из шестидесятых и попыталась затеряться в местности.

Окно слегка приоткрыто, и ледяной ветер с редкими наглыми каплями ударяет мне в лицо. Я курю — еле заметный дым пытается вырваться на свободу, поспешно сбегая в маленькую приоткрытую дверцу. Жаль, я не могу поступить точно так же, ведь для меня попросту не существует подобной дверцы.

Не затушив, я выбрасываю окурок на улицу и поднимаю окно — салон тут же отгораживается от внешнего мира, становится комфортно и как-то одиноко. Телефон молчит — я давно уже свыклась с мыслями, что совершенно никому не нужна. Да и мне, в принципе, никто не нужен тоже.

В магазин надо бы заехать. Хотя проще заказать доставку прямо сейчас, как раз всё привезут к моему возвращению, вот только мысли мои не материализуются — я задумчиво смотрю на окна гимназии. Опаздывает. Или я рано приехала?

Палец с простеньким, но ухоженным маникюром встречается с кнопкой на телефоне подобно соскучившейся паре, и экран оживает. Почти три.

Салон оживает моей любимой песней, и я невольно начинаю подпевать себе под нос, не сразу осознавая, как грусть настойчиво пробирается в мои лёгкие и ложится там в клубочек подобно пригревшемуся зверьку.

Двери гимназии открываются, и школьники выходят на улицу. Открываются зонты, похожие на огромные грибы, и дети прячутся под ними, прежде чем успевают намокнуть. Ближайшие к зданию деревья кажутся великанами, листья их дрожат и встревоженно шевелятся из-за ветра и проворных капель. Не смотря день, на улице темно, и небо, занесённое тучами, нависает над Москвой подобно жуткой мрачной пелене кошмаров.

Дети расходятся — я внимательно вглядываюсь в их лица, поправляя съехавшие на носу очки, но того, кто мне нужен, не замечаю. Лишь когда девчонки и мальчишки выходят за ворота и кучками направляются то к машинам, то к школьному автобусу, а кто и вовсе уходит в неизвестном направлении, я вижу знакомую фигуру. Настолько знакомую, что щемит сердце.

Парень с тёмными волосами появляется в дверях гимназии. Он медлит, пытаясь справиться с чёрным зонтом, но открыть его не успевает. Двое его спутников, выше ростом почти на целую, голову подходят к нему и что-то говорят. Парень смотрит на них, губы его беззвучно шевелятся. Три силуэта, огороженные пеленой дождя, кажутся нереальными, призрачными — я вглядываюсь в них и никак не могу понять, реальны ли они.

Они толкают его в плечо, смеются.

В эту же секунду меня охватывает неуправляемая ярость — я несколько раз протяжно сигналю, привлекая внимание ребят, и, не смотря на ливень, выхожу из машины. Ледяной дождь обрушивается на меня подобно звонкой пощёчине, застилая пеленой очки и нагло трогая открытые участки кожи: капли стекают по лбу, скапливаются в собранных в растрёпанный хвост белокурых волосах, майка облипает тело, и я даже не обращаю внимания на то, как тонут мои сланцы вместе с ногами в образовавшейся рядом с машиной лужей.

— Эй, вы! — кричу я, и мой звонкий пронзительный голос не может одолеть даже погода. — Я вам яйца поотрываю, засранцы, если не оставите его в покое! Как же вы меня достали!

Они смотрят на меня как олени в свете фар, а через секунду начинают смеяться. Один из них кричит:

— Ну, попробуйте, мама вас засудит! — гогочет парень.

— А я и ей тоже яйца оторву!

Уже собираюсь направиться к ним, чтобы осуществить угрозы в реальность, но парень неожиданно замахивается и ударяет одного из обидчиков зонтом прямо по лицу, второго пинает в колено, после чего стремительно бежит через дворик в сторону моей машины. Хулиганы не успевают прийти в себя — парень решительно дёргает на себя дверь и забирается на пассажирское сидение. Я следую его примеру, хлопаю дверью, подождав, пока мой пассажир пристегнётся, протираю очки и уезжаю прочь от этой проклятой гимназии.

— Прости, — слышу виноватый голос.

— За что? — не понимаю я, всё ещё пытаясь успокоить разыгравшуюся злость.