Фармацевт (СИ) - Санфиров Александр - Страница 19

А потом заявил, если я её спою и сыграю, то место в ансамбле мне обеспечено. Я, конечно, намекнул, что в английском языке не шарю, тогда Аркаша, ну руководитель, и написал эту бумажку.

– Понятно, ну давай я посмотрю, что там у тебя написано.

Как ни странно, но тот, кто писал слова, ошибок в них практически не делал. Так, что материал для работы над произношением имелся, ведь я лично ни одного слова из песни не помнил, кроме имени Элеанор Ригби.

Так, что ближайший час мы с Лебедевым посвятили правильному произношению.

Дело двигалось туго, но все же двигалось. Наконец, спев относительно правильно песню до конца, Валерка спросил:

– Витька, а о чём хоть Битлы поют? Ты понимаешь?

После того, как я ему приблизительно перевел содержание песни, Лебедев круглыми глазами посмотрел на меня.

– Бля! И я эту ху. ту два часа учил! – воскликнул он. – В жизнь бы не подумал, что они такую хрень сочиняют!

Я пожал плечами.

– Зато теперь можешь отправляться в дом культуры, и показать чему научился.

– Елы-палы, – огорчился Валерка, – я же до завтра все снова забуду. Ты смог бы со мной завтра часиков в шесть вечера встретиться, проверить, как у меня получается?

В ответ я поведал, что с завтрашнего дня работаю в овощном магазине, поэтому не знаю, приду ли в это время домой.

В ответ получил изумленный взгляд Лебедева.

– Слушай, Шибза, ты после того, как голову себе разбил, дурью начал маяться по-настоящему. Месяц полы зачем-то мыл в больничном подвале. Теперь будешь картошку фасовать, совсем, что ли дурак? Идём лучше со мной на завод. Смотри, у меня после училища третий разряд слесаря-сборщика и зарплата будет на конвейере сто пятьдесят рублей. Через год сдам на четвертый разряд и буду рублей под двести получать. Я поговорю с мастером, тебя для начала возьмут на подсобку, потом подучишься, сможешь стропалем работать, рублей сто двадцать будешь получать. Ну, как? Согласен?

– Хорошо рассказываешь, Валера, – вздохнул я. – Только у меня другие планы на жизнь.

– Ну, смотри, я предложил ты отказался. Слушай, я смотрю, ты в английском языке сечешь, Может, и другие песни сможешь перевести для нас.

– Для нас, это для кого? – поинтересовался я.

– Гребнев, что ты такой непонятливый, все тебе надо объяснить. Для нас, это значит для Эльфов.

– Для каких эльфов? – недоуменно пробормотал я. Мысленно мне представилась картина, что в нашем городе появился еще один попаданец с томами Толкиена подмышкой.

– Эльфы – это наш заводской ансамбль, – наставительно пояснил Лебедев.

Я не удержался и спросил:

– Валер, а кто такие эти эльфы и почему так назвали ансамбль?

Парень задумался.

– Точно не знаю, но вроде бы это какие-то сказочные герои, мелкие и с крылышками. Я в прошлом году Дюймовочку читал, так там, такая мелочь вокруг неё крутилась. А уж, почему так назвали ансамбль, спроси у Аркаши, это его решение, он ни перед кем из музыкантов не отчитывается. А директору дома культуры пофиг, главное, что никакой антисоветчины не было.

– Понятно, – резюмировал я и снова спросил:

– С чего это ты взялся Дюймовочку читать? Расскажи.

– Да что тут рассказывать, в прошлом году училка по литре пристала ко мне, типа, Валера, какое произведение на тебя произвело самое большое впечатление. Ну, я и ответил, что «Колобок». Я типа пошутил, а училка разоралась, кинула мне на стол книжку сказок Андерсена и сказала, что пока я ей хоть одну не перескажу, у меня будет двойка по литре. Пришлось читать, хотя, знаешь, мне понравились сказки. Их читать интересно, почти, как про войну. А всякие Печорины, Раскольниковы мне до фонаря.

На этом наша дискуссия о литературе не завершилась.

Последние слова Валерки услышала подошедшая Нинка Карамышева.

– Как тебе не стыдно, Лебедев. Миллионы людей читают Лермонтова, Достоевского, Бабеля и им нравятся их произведения. А тебе, вечному двоечнику и хулигану, не нравятся, но это ничего не значит. Просто ты мало работаешь над собой, вернее совсем не работаешь, тебе надо больше читать и тогда ты сможешь понять всю глубину проблем поднимаемым авторами в своих произведениях.

Лебедев коварно улыбнулся.

– Сейчас какую-нибудь гадость скажет, – подумал я.

– Нин, а этот Бабель, кто такой, объясни, я вообще то слышал краем уха, что есть такой писатель. Он, наверно, про одних баб писал, поэтому и Бабель? – с невинным видом спросил он.

– Карамышева укоризненно глянула на нас и выпалила:

– Да что вам объяснять, сидят два дурака, ничего в жизни добиться не могут, а великих писателей ругают, хотя им до них, как до Луны, а то и дальше.

Выдав последнюю сентенцию, она повернулась и ушла домой, не забыв забрать пустое помойное ведро.

– Нет, ты слышал, Шибза, эта шмакодявка меня дураком обозвала? – возмутился Лебедев. – С чего бы это я дурак? У меня третий разряд слесаря, думаешь, его всем давали? Ни хера подобного. Большинство получило второй разряд. Нинка думает, я не знаю, сколько её отец зарабатывает. Он главным механиком получает сто пятьдесят рублей, как и я. Только я первый месяц на работе, А он всю жизнь в лесхозе пашет. Мне, к примеру, уже место в общаге обещали, так, что я туда скоро перееду, Гальке комнату освобожу. Мастер сказал, что если я после армии к ним вернусь, то смогу встать в очередь на благоустроенную квартиру. А Нинка со своим умным папашей и с мамой бухгалтером так и будут воду ведрами носить и на помойку бегать.

Я вообще правду всегда говорю. Если мне что-то не нравится, встаю и говорю. Многим это не нравится.

Валера замолк и потер рукой свежий шрам на брови.

Надо сказать, слова пятнадцатилетней девчонки меня абсолютно не задели. Чего только не скажешь в запале, когда играют гормоны.

Зато слова Валерки, по сути, на данный момент были верны. Да, рабочий класс у нас был в почете. В отличие от интеллигенции – прослойки между народом и дворянством, лишенной присущего народу хорошего вкуса, так в царские времена её характеризовали.

И хотя сейчас интеллигенцию называли народной, все равно держали на роли прослойки между народом и новым дворянством, которым являлись партийные руководители и другие высокие чиновники.

Сейчас я всерьез задумался, а фармацевт – это кто? Рабочий или работник умственного труда? Вроде бы если рабочий, то должен пользоваться всеми блага, предоставляемыми рабочему классу, но их, что-то не торопятся предоставлять.

Мда, в первой жизни в это время я о таких проблемах не задумывался, все было просто и понятно. Партия – наш рулевой, ведет нас верным курсом к коммунизму. Ну, а если на этом пути случаются отдельные неприятные события, то это, конечно, работа вражеских агентов и шпионов, засылаемых на нас с запада. Сомнения появились гораздо позже, уже в конце семидесятых, начале восьмидесятых годах, когда застой уже ворвался во все сферы жизни.

Злой Валерка ушел домой, все-таки отповедь Карамышевой его расстроила, чтобы он не говорил. Я же решил немного прогуляться перед ужином и двинулся по широкой лесной тропе ведущей к подстанции.

Утром ранний подъем уже стал для меня привычным. Позавтракав в одиночестве, собрался и потопал пешком на новую работу. Мама, видимо, уставшая от моих фортелей, в этот раз даже не встала, чтобы меня проводить. Хотя, скорее всего, просто было много работы.

Народа на улице хватало. Редкие автобусы проезжали битком набитые пассажирами. У некоторых даже не могли полностью закрыться задние двери. Тоже самое касалось и троллейбусов.

Зато идти по утренней сентябрьской прохладе было здорово. Многочисленные городские котельные еще не дымили и не отравляли воздух своими выхлопами. Поэтому и кумачовые транспаранты, развешанные там и тут, еще сохраняли свой кумачовый оттенок, и не выглядели, как к концу зимы грязно бурыми. Относиться всерьез к надписям на них я не мог, поэтому и не читал. Что же до моих современников, шагающих сейчас рядом по одному тротуару, для них эти лозунги являлись неотъёмной частью пейзажа, и они их просто не замечали.